нститута США и Канады (ИСКАН),
«…вскоре стало очевидно, что как противники Брежнева, так и некоторые из его ближайших сторонников, толкают страну «вправо»… Многие хотели, чтобы он превратился в лидера «правого» толка, что означало реабилитацию Сталина и сталинизма, а также возвращение к старым догмам во внутренней и внешней политике»[446].
В ходе первой значительной дискуссии по вопросам внешней политики, состоявшейся в Президиуме ЦК КПСС (напомню, что в 1952-1966 гг. так называлось Политбюро ЦК), группа прогрессивно мыслящих консультантов и некоторых высокопоставленных руководителей выдвинула ряд предложений и инициатив, направленных на улучшение отношений с США и западноевропейскими странами. Однако представители «правого» крыла партии подвергли их позицию яростной критике за недостаточно четкие «классовую позицию», «классовую сознательность», а также за излишнюю «мягкость» по отношению к «империализму». В результате дискуссии идея нового подхода к отношениям с Западом была отвергнута[447].
Что же касается линии, восторжествовавшей в «западном» направлении внешней политики СССР по крайней мере до конца 1960-х гг., ее характер был весьма образно продемонстрирован в ходе одного из традиционных приемов в честь Октябрьской революции, состоявшегося через месяц после того, как брежневское руководство обосновалось в Кремле[448]. «Родион Малиновский[449] выпил лишнего и предложил вызывающий антиамериканский тост, оскорбивший американского посла Фоя Колера»[450].
Присутствовавший на приеме Юрий Владимирович Андропов, в то время «всего лишь» секретарь ЦК КПСС, а в будущем — председатель КГБ и Генеральный секретарь ЦК КПСС, расценил подобный поступок, как явный демарш новой власти в сторону США, призванный дать понять — «дружбы не будет»[451]. Понятно, что в подобном контексте двусторонних отношений вряд ли нашлось бы место даже для ограниченного сотрудничества в космосе.
Поворот советского руководства «вправо» оказал воздействие и на политику внутри АН СССР. Президент академии Келдыш, игравший одну из ключевых ролей в формировании советско-американского «космического альянса», присоединился к походу против инакомыслящих. Последние, или, как их называли — диссиденты, выступали против политического тоталитаризма внутри страны и, в частности, против железного занавеса, опущенного Кремлем между «социалистическим лагерем» и западными странами. Понятно, что подобная позиция одного из руководителей советской космической отрасли не могла способствовать сближению СССР и США в области исследования и освоения космоса.
Наконец, новые лидеры Советского Союза взяли четкий курс на укрепление «братского союза» с «естественными союзниками» и «классовыми братьями» Страны Советов. Таковыми в тот период времени были развивающиеся неприсоединившиеся ни к «Востоку», ни к «Западу» государства «третьего мира». Понятно, что в условиях раскола мира на две системы сближение с одной неизбежно приводило к охлаждению отношений с другой[452].
В начале 1960-х гг. стремление СССР упрочить позиции в «третьем мире» приобрело особо выраженный характер. Связано это было, в том числе, и с тем, что подобную цель также ставил перед собой Китай. Десталинизация, проведенная Хрущевым, была воспринята руководством «Поднебесной», как ревизия основных постулатов марксизма-ленинизма. Впрочем, дело здесь было не только и не столько в борьбе за чистоту идей классиков, сколько в личных амбициях китайского руководства. «Великий кормчий» Мао Цзэдун[453], установивший в Китае культ собственной личности, во многом копирующий сталинский, не мог принять даже посмертное свержение с пьедестала своего кремлевского «друга и учителя».
Между двумя партиями разгорелся ожесточенный спор, перешедший в почти неприкрытую вражду между Москвой и Пекином. Исход дискуссии во многом зависел от того, который из спорщиков сможет привлечь на свою сторону большее количество неприсоединившихся (а во многом и не определившихся) стран.
Одним из подобных рингов советско-китайского поединка стал Вьетнам. Брежневское руководство в большей степени и в более резкой форме, чем хрущевское, осудило вооруженное вмешательство США во Вьетнаме, особенно после того, как американцы начали бомбежки Северного Вьетнама в феврале 1965 г. Кстати, это случилось почти сразу после того, как эту страну покинул Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин, находившийся там с официальным визитом. Естественно, подобное «совпадение» привело к еще большему обострению отношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами[454].
Усиление роли ВПК
Еще один фактор, который отнюдь не способствовал советско-американскому сближению в космосе по крайней мере первые пять лет брежневского правления, — усилившееся влияние ВПК на политику СССР. Как отметил американский историк и политолог Роберт Такер, «Брежнев стремился обеспечить лучшие условия жизни населения при сохранении существовавшего уровня военных расходов и не внося при этом никаких фундаментальных изменений в советскую систему»[455].
Одним из примеров создания в угоду ВПК «пушек» вместо столь необходимого народу «масла» стало принятие на вооружение в середине 1970-х гг. двух МБР — РС-20А (SS-18) и PC-18 (SS-19). Обе машины стали ответом на аналогичные системы с разделяющимися боеголовками, созданными в США. РС-20А была ракетой ровно в два раза более мощной, чем РС-18 [стартовая масса первой — 210 тонн против 105,6 у второй]. Соответственно первая несла значительно больше головок, чем вторая, а следовательно — вполне успешно могла решить задачу сохранения военно-стратегического паритета с США. Хозяйственная логика подсказывала, что вполне можно было обойтись ракетами одного типа — РС-20А и, скорее всего, во времена Хрущева так и было бы сделано. Но времена Никиты Сергеевича прошли, а о том, как решило проблему выбора нового типа МБР брежневское руководство, рассказывает Сергей Хрущев:
«Объявили конкурс. Главными претендентами снова выступили Янгель и Челомей. Обе новые ракеты удались. Янгель и Челомей постарались на славу. Гречко, ставший к тому моменту министром обороны, никак не мог выбрать. Да и за спиной каждого из претендентов снова маячили «покровители» [456].
Он пошел советоваться к Брежневу. Тот принял соломоново решение: на вооружение приняли обе ракеты.
Правда, пришлось заплатить в два раза дороже: все пришлось делать в двух вариантах, не только системы, но и старты-шахты, обслуживающие системы, запасные части.
Когда я об этом рассказал отцу, он только крякнул и попросил переменить тему — о таком безобразии он просто не хотел слушать»[457].
Возросшее влияние ВПК на внутреннюю и внешнюю политику СССР имело двоякое негативное воздействие на советско-американское сотрудничество в космосе. С одной стороны, ВПК нуждался во внешнем враге для оправдания гигантских военных расходов. Поиск подобного врага (читай — США) неизбежно привел к общему охлаждению отношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами, а подобные «заморозки», как мы уже могли убедиться, смертельны для столь нежного «растения», как сотрудничество в космосе.
С другой стороны, расширившаяся и активизировавшаяся деятельность ВПК в области создания новых типов ракет и космических аппаратов неизбежно усиливала режим секретности, традиционно окутывавший данную сферу советской науки и техники. Секретность же явно не могла способствовать сотрудничеству между потенциальными противниками в сфере технологий двойного использования.
У этой секретности в брежневский период была, впрочем, и еще одна «мать». Речь идет о политике, позже выраженной жителями СССР в иронично-патриотичной формуле: «советское — значит отличное». Цель данной политики состояла в том, чтобы убедить советских людей, а вместе с ними и весь остальной мир, в социально-экономическом, культурном и технологическом превосходстве первой в мире социалистической державы. Космические достижения были призваны стать одним из наиболее весомых доказательств справедливости вышеупомянутой формулы.
Но при этом руководители СССР уже в 1962 г. осознали, что Советский Союз проигрывал «космическую гонку» Соединенным Штатам[458]. Впоследствии это признал и сам Хрущев на свадьбе двух космонавтов — Адриана Николаева и Валентины Терешковой в ноябре 1963 г.[459] Сотрудничество с американцами могло продемонстрировать миру факт, что космические достижения СССР не такие уж непревзойденные, как пыталась представить официальная советская пропаганда, и что США фактически захватили лидерство в космосе.
Новые руководители страны и космос
Не будет преувеличением подчеркнуть, что отношение брежневской команды к взаимодействию с американцами в космосе во многом отражало ее общий подход к космонавтике. Если космическая программа была для Хрущева во многом тем же, что авиация — для Сталина, то есть символом укрепления технологического, экономического и оборонного могущества страны под его мудрым руководством, своего рода «любимое дитя» хозяина Кремля, то отношение Брежнева к космосу было в лучшем случае спокойно-нейтральное. Отчасти это объяснялось и личными причинами — ни Брежнев, ни Косыгин