Теперь я определенно слышала взволнованный голос фрау Кох из коридора и мужской баритон, ее успокаивающий.
– Мамочка, что-то случилось? – Даже заспанная Софи выглянула, почуяв неладное.
– Ничего не случилось. Вернись в комнату, Софи!
Дочка скрылась, а я разволновалась уже не на шутку. Не выдержала и все-таки отворила входную дверь. И тут же наткнулась на стюарда, господина Коля:
– Прошу, оставайтесь в каюте, мадам Дюбуа! – пытаясь быть твердым, парнишка немедленно мне воспрепятствовал.
– Что-то случилось?
– Простите, мадам, мне не велено говорить. Оставайтесь в каюте.
Стюард разрывался между мною и Кохами, которые тоже пытались выйти. А со стороны лестницы слышались шум, беготня и взволнованные голоса членов экипажа.
Не став пока спорить, я захлопнула дверь и первым делом бросилась в спальню, а оттуда – к иллюминатору. Отворила и, насколько смогла, высунулась из узкого окошка. Ветер немедленно растрепал прическу, но это меня не волновало, потому что взгляд тотчас застал картину, от которой я в голос ахнула и закрыла руками рот.
Безумными глазами я следила, как из шлюпки, спущенной на воду, канатами поднимают на борт нечто тяжелое и вытянутое, укутанное тканью, но все равно напоминающее очертания человеческого тела…
Опасения экипажа оправдались: кто-то и впрямь упал за борт.
– Ева… – пробормотала я и, не помня себя, бросилась сначала в гостиную, а потом к двери.
Стюард как раз толковал что-то господам Кох, и путь мой к лестнице был свободен – чем я, не сомневаясь, и воспользовалась. Не слыша окриков, взбежала по лестнице, потом выбралась на палубу и, держась за ограждения, отчаянно принялась высматривать мужа или хоть кого-то, кого знаю.
И тотчас увидела, к полной своей неожиданности Еву Райс!
Живую и невредимую.
Ева, взволнованная не меньше меня, с тем самым газовым шарфом на плечах, завязанным на груди, тоже увидела меня и взмахнула рукой. А подле нее был господин Муратов, козырьком приложивший ладонь ко лбу и разглядывающий тех, кто поднимал ужасную находку на палубу.
– Боже мой, Ева, как же я рада вас видеть! – в порыве я крепко обняла девушку, благодаря Небо, что погибла не она.
Быть может, и вовсе зря я навела панику, и там вовсе не человеческое тело.
Но сомнения развеял месье Муратов:
– Я говорил с экипажем только что, – сообщил он нервно и возбужденно, – в море нашли труп. Всплывший уж, неподалеку от парохода. Должно быть, в бурю кто-то поднялся таки на палубу, его и смыло волной…
– Кто это, известно? – спросила я.
– Пока нет. Экипаж озабочен страшно, никто не желает говорить.
– Думаю, это женщина, – неожиданно и для меня, и для Муратова заявила Ева. – Я слышала, кто-то говорил, что на винт намотало женский то ли шарф, то ли вуаль. Серого или синего цвета, кажется.
– Или голубого? – пробормотала я.
– Или голубого, – пожала плечами Ева.
Мои собеседники ничего не заметили, а у меня едва ноги не подкосились. Именно сейчас я отчетливо вспомнила, что у меня пропала голубая газовая вуаль, моя любимая. Пару дней назад. Бланш никогда не брала мои вещи, она исключительно порядочная девушка. Но ведь и Бланш я не видела весь вчерашний день…
– Лили, вам бы расспросить вашего приятеля Вальца, – подсказал Муратов, кивая куда-то за мое плечо. – Вот, к слову, и он – легок на помине.
Я искренне обрадовалась ему – однако и слова не сумела сказать, наткнувшись на неожиданно жесткий, какой-то чужой взгляд господина Вальца.
– Мадам Дюбуа! – из всех троих он выбрал меня, – прошу вас немедля пройти со мной!
Вальц глядел так, что мне тотчас стало не по себе. Неужто он слышал слова Муратова и оскорбился? Пока он быстро и под локоть, как преступницу, вел меня назад в каюту, я успела обо всем на свете передумать. А в каюте растерялась и того больше.
В ней проходил обыск.
Мои дети, перепуганные, в нижних рубашках, сидели в креслах, а члены экипажа, совершенно не церемонясь, выдвигали ящики, выворачивали содержимое чемоданов, искали что-то на ковре, диванах и в спальнях.
Я тотчас бросилась к детям: слава Богу, мне не препятствовали.
– Где мой муж? – собрав самообладание, спросила я.
А вместо ответа один из тех, кто с лупой высматривал что-то на ковре, громко заявил:
– Есть бурые следы! Очень похожи на кровь!
– Это… это шоколад, должно быть, – заявила я – теперь уж не очень уверенно. И повторила вопрос жестче: – где мой муж?
– Я о том и хотел поговорить с вами, мадам Дюбуа, – степенно отозвался Вальц. – Пускай Софи и Андре побудут с вашей гувернанткой, покуда мы разговариваем.
– С нашей гувернанткой? Так Бланш…
Заставив меня спокойно выдохнуть, в каюту сейчас же вошла Бланш, снова заплаканная и испуганная. Вальц сам поручил ей заняться детьми и девушка, не споря, повела их одеваться.
– Вас что-то беспокоит, мадам Дюбуа? – настойчиво спросил Вальц, когда я провожала их взглядом.
– Да… – я мотнула головой и усилием воли заставила себя собраться, говорить четко и ясно. – Я слышала, будто в море нашли женский труп, это правда?
– Почему вы решили, что женский? – не скрыл удивления Вальц, – кто вам это сказал?
– Мисс Райс так предположила, – не стала лукавить я. – Из-за вуали, что была намотана на винт парохода. Вы сами об этом говорили вчера.
Вальц кивнул, чуть успокоившись. А я решилась довериться ему и рассказать остальное:
– Я вспомнила, господин Вальц, что пару дней назад у меня пропала газовая вуаль. Голубого цвета. По-правде сказать, я страшно испугалась, что погибшая – наша гувернантка Бланш Перье.
Вальц снова кивнул. Прошелся по гостиной и сделал знак остальным покинуть каюту. В считанные минуты мы остались наедине. И только теперь, видя, что по отношению ко мне Вальц чуть оттаял, я решилась спросить главное:
– Кого нашли в море? Скажите, прошу, я ничего уже не понимаю…
– Эриха Шефера, – через силу признался тот. – Начальника департамента берлинской полиции.
Час от часу не легче…
Я устало опустилась в кресло, и Вальц без приглашения устроился напротив.
– Так вот отчего вы столь странно ведете себя со мной, – поняла я. – Вероятно, думаете, что я или мой муж убили Шефера из мести за все, что он сделал. А после сбросили труп за борт…
Вальц не стал отрицать, что именно так и думал. Хотя надежда, что ему самому не очень-то нравилось так думать, еще теплилась.
– Труп пробыл в море уже несколько суток. Прибило к прибрежным камням возле Готланда, – поделился он, внимательно следя за моей реакцией. – На шее – следы удушения. Уж простите, но, вероятно, следы те оставила ваша вуаль. На ладонях порезы – что свидетельствует о том, что Шефер защищался от ножа. А на груди несколько колотых ран. На ковре же в вашей гостиной, тем временем – следы, очень похожие на кровь.
Я снова поднялась, подошла и нетерпеливо вгляделась в те самые следы. На светлом ворсе и правда отчетливо виднелось несколько бурых мазков и пятен. Я даже помнила, когда они появились: в тот день, когда муж играл с детьми в пиратов и угощал их шоколадом. Господи, я все это время была уверена, что это следы шоколада или какой-то другой еды…
– У аптекаря Коха есть реактивы, – будто подслушал мои мысли Вальц, – если это кровь – Кох подтвердит.
Да, подтвердит… Из главного подозреваемого Кох внезапно превратился в мою последнюю надежду. Но что если это и правда кровь? Это что же – Эриха Шефера убили в нашей каюте?..
Кто убил?! И где мой муж?
Я приложила не мало усилий, чтобы не впасть в панику. Но заставила себя говорить только четко и по делу.
– Вы помните слова юнги, который охранял Шефера? – спросила я. – Тот утверждал, будто Шефер не хотел уходить со своим освободителем. Что если он не зря опасался? Ведь, судя по всему, Шефера убили вскорости после того, как освободили.
– Я тоже так думаю, – согласился Вальц. – Осмелюсь предположить, что этот освободитель, кем бы он ни был, привел Шефера в вашу каюту. Попытался заколоть – но Шефер сопротивлялся. Он был достаточно силен. Тогда убийца накинул ему, раненному, на шею вашу вуаль и удушил. А после сбросил тело за борт.
– В нашу каюту убийца привел Шефера по понятной причине, – веско заявила я. – Не забывайте, что это была и каюта Шефера.
Вальц кивнул:
– Я не отрицаю, что Шефер мог сам пригласить своего убийцу в вашу каюту – для разговора, к примеру.
– Так и было! – более нервно, чем следовало, заявила я. – Юнга утверждал, что Шефера освободили в половине одиннадцатого: вспомните, в это самое время я беседовала с вами на корме парохода. Мой супруг же был где-то на палубе, его наверняка видели. Дети были с няней. Каюта как раз пустовала!
– В половине одиннадцатого я еще только дожидался вас, – нехотя поправил Вальц. – Но вы правы в том, что Шефера убили и сбросили тело в море именно в тот день, последний перед бурей. Когда начался шторм, я лично проследил, чтобы все люки задраили, и никто бы не проник на палубу. А иллюминаторы слишком малы, чтобы выбросить тело через них.
– Шторм начался ночью… – попыталась вспомнить я.
– Да, ночью. А люки запирали примерно с двух до трех часов ночи.
– И вы совершенно точно уверены, что после трех ночи никто не мог подняться на палубу?
– Совершенно уверен, – однозначно подтвердил Вальц. – Экипаж проследил, чтобы на палубе никого не было уже после полуночи, когда стало известно о несчастье с мадам Гроссо. Ну а после трех часов – если кто-то и проскользнул бы на палубу, то просто не смог бы вернуться обратно.
Я кивнула. И вдруг четко осознала:
– Но в тот вечер – сразу после убийства мадам Гроссо и до трех часов ночи – кто-то все же мог улучить момент и выбраться на палубу, чтобы сбросить тело за борт. Все были внизу, и убийцу никто бы его не заметил даже с человеческим телом на плече.
Но Вальц не согласился:
– На палубе – да, возможно, не заметил бы. Но тело нужно еще и вынести на палубу каким-то образом. А по коридорам меж каютами метались и пассажиры, и члены экипажа – шагу нельзя было ступить, чтобы ни на кого не наткнуться.