– Позже расскажу, крошка… Простите, господин Вальц, я должна отвести ребенка в каюту.
Тот меня задерживать более не стал.
После, отдав Софи в распоряжение Бланш, я заперла дверь на все замки и нервно мерила шагами гостиную своей каюты. Пыталась припомнить, что именно делала Жанна в тот момент, когда мы столкнулись с ней у штор.
Был ли у нее в руках бокал? Нет. Совершенно точно нет: в одной она держала закрытый веер, а другой цеплялась за шторы, потому как вина выпила уже достаточно, а пароход как всегда качало.
Значит, яд она приняла не во время гадания, а будучи в своей гостиной. Покуда беседовала со мной. Или чуть позже, когда я уединилась с Аурелией, а Жанна осталась наедине с Евой и месье Муратовым…
Могли ли они что-то ей дать? Вынуждена признать, что могли.
А вина тем вечером Жанна и впрямь пила много. Вино подносил стюард Нойман на небольших медных подносах – на каждом по три-четыре бокала. Те бокалы, без разбору брала и Ева, и месье Муратов, да и я сама выпила один или два.
Нет-нет, не думаю, что цианид был в бокале на подносе Ноймана. Убийца же в смертельную рулетку играл! Я на это надеялась, по крайней мере…
Кроме того, развалилась и столь ладная версия моего мужа – будто некто переоделся стюардом, чтобы проникнуть в альков и подсыпать цианид калия в чашу Аурелии.
Хотя… теперь во весь рост вставал вопрос: кого же видела Ева Райс, входящим в альков? И, ежели этот некто был не стюард, зачем он стюардом переоделся?
Глава 17
8 июня, 16 часов 45 минут, Балтика, открытое море
После гибели мадам Гроссо мы с Евой Райс практически не виделись. Увы, собственные проблемы, страх за детей, сбивающее с толку внимание господина Вальца заставили забыть о горестях тех, кого я еще недавно называла приятелями. А Ева горевала о смерти подруги, это несомненно. В зале ресторана она появлялась редко, предпочитая обедать в каюте, в салон выходила и того реже. Лишь после того, как открыли люки на палубу, я видела ее однажды прогуливающуюся в компании Мишеля Муратова. Оттого и решила, что этим двоим неплохо вместе, и что Ева, по крайней мере, не одна.
Сейчас же, покинув каюту Кохов и желая тотчас отыскать Еву для разговора, я вдруг испытала острый укол совести. Во-первых, оттого что и теперь целью моей было отнюдь не выразить участие ее горю, а во-вторых, потому что я застала весьма неловкую сцену.
– Оставьте меня, наконец, в покое! – тихо, но резко выговаривала Ева Мишелю. – Меж нами все кончено! Останемся друзьями, по крайней мере.
– Друзьями?! – вспылил Муратов. – Ну уж нет!
Они говорили на палубе, снова прогуливаясь вдоль куполообразного витража над машинным отделением. Здесь разговор их скрывал от посторонних ушей шум механизмов, но до меня, «вовремя» подошедшей сзади, долетали обрывки фраз.
– Ева… – рассеянно пробормотал Муратов и попытался объяснить что-то, коснуться ее руки.
Удивлен резкой переменой, судя по всему, он был не меньше меня. Но Ева лишь отмахнула и, кутаясь в накидку, ушла прочь.
А Мишель, досадливо всплеснув руками, оглянулся – и тотчас увидел меня.
– Простите, – пробормотала я. – Я лишь хотела поговорить с мисс Райс.
Но тот не смутился совершенно, полагая, что отношения их уж давно не тайна. Прокомментировал, покачав головой:
– Я бы на вашем месте не рисковал, мадам Дюбуа. Ева сегодня не в духе. Вероятно, в каюту спустилась.
– Мисс Райс несколько вспыльчива, – я осторожно подбирала слова, – но, думаю, она вскорости простит вас, что бы вы ни натворили.
– Знать бы еще, что я натворил…
Мишель хмурился и разговаривать был не расположен. Ушел вскорости – в противоположную от кают сторону. Ну а я все-таки попыталась Еву догнать, на свой страх и риск.
Мисс Райс путешествовала вторым классом, каюта ее соседствовала с каютой Аурелии и, как я уже знала, достаточным местом для разговора хотя бы двух человек похвастаться не могла. Узкая койка – в некоторых каютах двухъярусная – приколоченная к полу тумба, отсек для багажа и пара грубо сколоченных стульев. Унылое место. Оттого для бесед и дневного времяпрепровождения пассажиры второго класса выбирали курительные комнаты и салоны с мягкой мебелью. Салон мы и предпочли.
С палубы сюда доносились звуки музыкального квартета, сквозь стеклянный купол крыши проникал задорный солнечный свет, смех и разговоры. Разве что второй класс оказался куда многолюдней первого, однако мы сумели найти уютное местечко в углу дивана и здесь, скинув с плеч накидку, Ева с укоризной заметила:
– Они играют мазурку. – То относилось к музыкальному квартету. – Подумать только, Жанна лежит мертвая, а они играют мазурку!
Я сочувственно склонила голову:
– Квартету велено развлекать гостей. Как бы там ни было, большинство из них даже не знает, какое несчастье случилось на этом пароходе. И, даст Бог, не узнает… Командование боится паники, оттого ни за что не допустит траура.
– Чем хуже обстоят дела, тем громче играет музыка, – нахмурилась Ева. – А впрочем, Жанна любила мазурку. И терпеть не могла трауры. Так о чем вы хотели поговорить, Лили?
– Об Аурелии, – нашлась я. Понизила голос и придвинулась чуть ближе, как это делают сплетницы. – Мне стало известно кое-что и, думаю, вам это тоже будет интересно. Аптекарь Кох провел исследование, и, представьте себе, мадам Гроссо отравили вовсе не напитком Аурелии. Она невиновна.
Я ждала реакции, но на лице Евы, пожалуй, ни один мускул не дрогнул. Тогда я продолжила:
– Мне показалось это странным, ведь вы видели, как некий стюард входил в альков до сеанса. Я полагала, он и подлил цианид калия в чашу с напитком.
Ева повела плечом:
– Я и впрямь его видела. Могу поклясться в этом собственной жизнью!
Даже так?..
Право, я ждала, что Ева скажет, мол, могла и ошибиться. Ведь было душно, накурено, а она, наблюдая загадочного стюарда, беседовала с Мишелем. Я бы, пожалуй, даже поверила Еве, скажи она, что ошиблась. Но Ева от слов открещиваться не собиралась.
– Вы видели его лицо? – прямо спросила я.
– Нет, лица не видела. Но ведь нам прислуживал в тот вечер стюард Нойман, так? Значит, это был Нойман, без сомнений!
– Вероятно… – согласилась я. – И долго ли стюард пробыл с Аурелией?
– Этого я не знаю. Согласитесь, если б я заметила, как он выходит, то увидела б и его лицо! Несомненно! Но я помню только спину в белом жакете.
– Да, пожалуй, что так, – рассеянно признала я.
И вдруг ощутила холодок на коже – оттого, что меня поразила догадка. Что, если он так и не вышел из алькова Аурелии? Что, если он был там, покуда я беседовала с креолкой, и слышал все? Каждое мое слово…
– Лили, – снова заговорила Ева, взглянув на меня искоса и со странноватым прищуром, – могу я спросить, откуда вы столь много знаете о делах расследования?
– Я просто слышала кое-что…
Ева отмахнулась, не дав даже договорить:
– Терпеть не могу, когда ходят вокруг да около! Ведь вы знаете все от Вальца, бравого красавца обер-лейтенанта. Это он вас подослал? Спелись вы с ним, как я погляжу! Особенно хорошо спелись после смерти вашего муженька!
Ну вот и все. Новость уже разлетелась.
Я нервно оглянулась по сторонам, но Ева, хоть и выговаривала резко, голос значительно понизила. Вряд ли нас кто-то слышал.
– Месье Муратов тоже знает о гибели мсье Дюбуа? – спросила я.
– Нет. Не имею привычки посвящать мужчин в наши женские дела. Они все понимают превратно.
Куда уж еще превратнее… Я сейчас и впрямь жалела, что завела с Евой сей разговор.
– Господи, мне никогда не наскучит смотреть, как вы смущаетесь, Лили, – недобро хмыкнула Ева. – Не беспокойтесь, я вовсе не думаю, что вы, на пару с обер-лейтенантом, задушили вашего муженька. – Она глянула на меня искоса. – Да даже если б и задушили, не стала б вас осуждать. Просто так, знаете, воспитанная леди, вроде вас, мужа душить не станет. Если задушили – значит, было за что. Так что Вальц вам поручил выпытать у меня?
Мисс Райс умела обезоруживать, этого не отнять. Я ни в чем не была виновата, и то мне было до ужаса неловко вести этот разговор.
А впрочем… ведь рано или поздно на этом пароходе узнают о гибели мнимого месье Дюбуа. И тотчас в мою сторону посыпятся вопросы: отчего я лгала о его морской болезни все эти дни, и отчего даже не пытаюсь быть похожей на убитую горем вдову. И излишне тесное знакомство с господином Вальцем мне припомнят, непременно припомнят!
Лишь одно успокаивало: всех этих людей на пароходе я не увижу, скорее всего, больше никогда. И сами имена месье и мадам Дюбуа, даст Бог, скоро останутся в прошлом…
Так что ж, пускай думают обо мне что хотят? Мы случайные, вынужденные попутчики и, едва ступим на сушу, все случившееся на «Ундине» останется на «Ундине».
И я решила Еве подыграть.
– Эти вопросы хотел задать не столько Вальц, сколько я сама… – склоняя голову, признала я. – Мы ведь говорили в тот вечер с мадам Гроссо, много говорили. Мне по сей день не дает покоя все то, что она рассказала. О своем прошлом, о том мужчине, что дурно с ней обошелся. О ее дочери.
Ева хмыкнула:
– Жанна и это вам сказала? Много ж она выпила.
– Так у мадам Гроссо действительно была дочь? Признаться, я не знала, верить ли…
– Была, – вкрадчиво кивнула Ева. – А Жанна изводила себя навязчивой идеей найти ее. Девице сейчас должно быть восемнадцать или девятнадцать. Да только она, скорее всего, и правда умерла в детстве, как и сказали Жанне родственники.
– Но Жанна так не считала. Отчего же вы уверены?
– Потому что иначе бы девочка давно нашлась, – доходчиво объяснила Ева. – Ведь Жанна и детективов нанимала – и в Париже, и в Лондоне, и в Нью-Йорке. Ни-че-го!
Я задумалась. Ежели верить словам мадам Гроссо, ее дочь отобрали у нее, чтобы воспитать как русскую аристократку – под фамилией ее отца. Я пока что не знала этой фамилии и даже имени девочки – но Жанна-то знала! В таком случае, найти дочь для нее и правда бы не составило сложности, будь та девочка жива.