Вряд ли Ева поверила, но будто обессилила в этот момент. Опустилась в первое же попавшееся кресло и закрыла ладонями лицо.
Ева реагировала бурно, как всегда. Она такая же эмоциональная и вспыльчивая, как Жанна – а то и превосходит ее. И мне не давала покоя мысль, что она и актерским талантом походила на Жанну.
Что если Ева и впрямь ее дочь? И отравила матушку из-за наследства или же других причин. А о возрасте солгала. Да, Ева не слишком походила на девятнадцатилетнюю девицу – но все может быть.
Но и версия с наследством не была гладкой. Во Франции, подданной которой была Жанна Гроссо, действует Кодекс Наполеона. Согласно же ему, незаконнорожденные дети наследуют отцу или матери, только если родитель признал их в законном порядке. Едва ли Жанна сделала это по отношению к Еве, даже если она и правда дочь ей. Могут быть нюансы, конечно, но, право, какой-нибудь из бывших мужей Жанны и то имеет больше шансов заполучить наследство…
Нет, не могла я поверить в виновность Евы.
Я подсела к ней и с нажимом спросила:
– Мог ли кто посторонний войти в вашу каюту в эти дни?
Ева, громко всхлипнув – она и правда плакала – кивнула несколько раз:
– Да-да, господин Эспозито уже спрашивал об этом: велел припомнить, кто входил и кто мог спрятать мундштук в моих вещах. Я все эти дни почти не выбиралась наружу, но, когда выходила, и впрямь не запирала дверь. Так что да – войти мог кто угодно!
С большим усилием выждав, когда Ева договорит, я недоверчиво уточнила:
– Вы говорили с синьором Эспозито?
– Да! Он сам меня нашел сразу после обыска. Я сперва не верила ему, считала мафиози, но напрасно. Он не мафиози, он частный детектив из Нью-Йорка.
– Кто?..
– Я еще думала, почему Жанна глядит на него так, будто они знакомы – а они, оказывается, и были знакомы. Жанна наняла его, чтобы он нашел ее дочку!
– Эспозито сам заговорил о дочери Жанны, или вы рассказали ему прежде?
– Не считайте меня дурой: я не выдаю тайн Жанны кому попало! Он сам о ней заговорил. И знал некоторые подробности, так что, уверена, не врал.
Я откинулась на подушки. До чего безумный день!
Ежели предположить, что Эспозито – и правда частный детектив, то многое становится на свои места…
– И что же он – нашел дочь Жанны? – уже не зная чего ждать, спросила я.
– Нет, не успел. Но утверждает, что найдет. И убийцу Жанны пообещал найти, потому как для него это теперь дело чести. Слава Богу, он поверил, что я этого не делала. И даже согласен со мною, что это сделала Аурелия. Ведь ее каюта совсем рядом с моею! И с тех пор как ее освободили из-под ареста, она бродит, где ей вздумается. Запросто могла выследить, что я ухожу, и проникнуть внутрь!
Я смотрела на Еву с крайним подозрением. Уже готова была поверить, что Эспозито и правда частный детектив, но его вывод, будто убийца – Аурелия, снова заставил сомневаться. Кажется, этот тип всего лишь говорил то, что желала услышать Ева. Зачем? Не верю, что он просто желал утешить расстроенную девушку.
– Ева, помните ту ночь, когда вы заглядывали ко мне с книгой? Вы ведь после отправились не к себе. Вы были у месье Муратова?
Не ожидала я такой реакции, но Ева вспыхнула как спичка:
– Я ведь не спрашиваю, с кем вы были в то раннее-раннее утро, когда застали меня, растрепанную, в коридоре! А ведь тот красавчик явно не ваш муж и даже не господин Вальц! – Она вскочила на ноги. – Вы уж простите, Лили, может, я и не отличаюсь большим тактом, но, по крайней мере, не сую свой нос в чужие дела. И всего лишь прошу отплатить мне тем же!
Не слушая меня более, Ева в раздражении хлопнула дверью своей каюты…
В салоне уже стали появляться пассажиры, так что сделала она это даже своевременно. Могу лишь надеяться, что Ева простит мне мои бестактные вопросы. Хотя… с Мишелем Муратовым она рассорилась, кажется, всерьез, а дружба их была куда прочней, чем наша с нею: пылкие возражения Евы лишь сильнее убедили меня, что ту ночь она провела в обществе потомка графского рода.
* * *
Когда я вернулась в каюту, как раз застала у дверей Ханни с детьми. Томас, Катарина и Софи, разумеется, тотчас выпросили разрешение поиграть, а мы с Ханни уединились возле гардероба и сумели немного поболтать.
– Ваше настоящее имя – Ханна? – спросила я, примеряя раскрасневшейся девушке милую летнюю шляпку с шелковыми лентами и искусственными цветами.
– Да, госпожа, в честь матушки имечко дали. Матушка-то в родах померла, сиротка я. Спасибо фрау Грете, приютила.
Ленты струились по плечам, переплетаясь с черными блестящими косами, а желтые цветы оттеняли ее карие глаза куда лучше, чем мои синие. Ханни была девушкой до того добродушной и славной, что я с легким сердцем подарила ей эту шляпку. А вскоре и отпустила к хозяйке, ибо нашлась Бланш.
Моя няня плохо переносила море. Страдала от духоты, тошноты и неизвестности, на которую мы ее обрекли. Бланш и сейчас была измученной настолько, что у меня язык не поворачивался ее упрекнуть. Пришла, и слава Богу.
А я отыскала журнал из каюты Жанны и в который уже раз принялась пролистывать странницы в поисках сама не знаю чего…
Эспозито немало знает о Жанне Гроссо. Что если они действительно были знакомы?
И все же тот разговор на палубе… ночной визит итальянца в комнаты Жанны. Странно представить, чтобы женщина наняла детектива найти ее дочь – а после столь эмоционально не впустила в каюту для разговора. Я не могла отделаться от ощущения, что это у Эспозито был некий интерес к Жанне, а не наоборот. Ему что-то было от нее нужно.
Что же касается дочери Жанны – пожалуй, узнать те подробности Эспозито мог лишь одним способом. Подумав так, я отложила журнал и отыскала ключ от каюты Жанны. Осторожно вышла в коридор и отворила дверь ее апартаментов.
Глава 20
9 июня, 12 часов 45 минут, Балтика, открытое море
Невероятно, но альков, укрытый газовыми шторами, до сих пор душно пах травами и маслами. И кровью. Бурые потеки, оставленные тушкой петуха, навсегда, кажется, впитались в дощатый пол…
Приподнимая юбки, стараясь не задеть ничего, я осторожно прошла вглубь алькова – туда, где, укрытая в полумраке, была еще одна завеса. Самодельная, состоящая лишь из бархатного полотна, перекинутого через какую-то балку под потолком. Завеса устроена была, очевидно, самой Аурелией – но вот зачем? За нею совершенно ничего не было. Лишь немного места на полу, как раз чтобы поместился взрослый человек. Кто-то прятался здесь все то время, покуда шел обряд гадания. И, кажется, я догадывалась кто.
Я провела здесь не меньше четверти часа, осмотрев закуток с электрической лампой, обследовав и стены, и пол, и саму бархатную завесу. То и дело замирала и прислушивалась – будто духи лоа, к которым взывала Аурелия, и впрямь наблюдали за мной…
Жуткое место.
Конечно, я не рискнула бы идти сюда одна: успела передать Жану просьбу найти меня, как только освободится. Поэтому, когда услышала щелчок входной двери, вздохнула с облегчением.
– Был у Вальца, говорили об анализе, что успел провести Кох, – сообщил муж, без должного трепета оглядываясь во владениях креолки.
По-видимому, он считал эти комнаты отличным местом для приватных бесед, и только. Хотя результаты анализа и меня интересовали немало.
– Он исследовал мундштук Жанны? – воодушевилась я.
– Да. Но мы были правы лишь отчасти. Актрису и впрямь отравили с помощью мундштука, только следы цианида найдены не снаружи, а внутри трубки.
Я не сразу поняла, к чему он клонит.
– Жанна выкурила отравленную папиросу. Не фабричную, а самодельную, табак в которой щедро был приправлен кристаллами цианида калия.
– Она выкурила отравленную папиросу в гостиной, покуда я была здесь, с Аурелией… – проговорила я и сделала элементарный вывод. – В гостиной оставались только Ева Райс и Мишель Муратов. Кто-то из них дал ей эту папиросу!
И, скорее всего, Мишель… – решила я для себя. – И даже внезапный холод к нему Евы стал понятен.
Однако Жан резко мотнул головой:
– Я сам изъял портсигар Жанны, он всегда был при ней. Там найдена еще одна папироса с цианидом: Кох подтвердил. Боюсь, обе папиросы положили в портсигар заранее, намного раньше. И тому, кто это сделал, не обязательно было находиться рядом: он лишь терпеливо ждал, пока Жанна закурит отравленную.
– И снова – это мог сделать кто угодно, – вздохнула я.
– Раз за разом приходим к этому выводу… мне это начинает надоедать, – Жан взглянул на меня и нехотя признался в другом:
– К слову, Кох подтвердил, что на ковре в твоей бывшей каюте – кровь, и не что иное. Кровь Шефера: его действительно убили там.
Призналась и я в своих открытиях. Рассказала о ночных бдениях Греты Кох, о собственной своей встрече с Жанной и ее визави в самый первый вечер на пароходе и закончила признанием, якобы сделанным Эспозито Еве Райс.
– Ты ведь ближе меня познакомился с Эспозито. Неужто он и впрямь частный детектив? – спросила я у мужа с немалым сомнением.
А для него особенно удивительным сей факт не был, оказывается.
– В его вещах – право, не спрашивай, как я это выяснил – имеются бумаги, выписанные на пять разных имен. Не исключено, что и Эмилио Эспозито – имя вымышленное.
Я не сразу нашлась, что ответить.
– На этом пароходе есть хотя бы один человек, который плывет под собственным именем, данным при рождении?.. Ты сказал об этом Вальцу?
Муж отрицательно качнул головой, поглядел на меня без слов, дожидаясь, что пойму сама.
– Полагаешь, и он… имеет отношение к разведке? – чуть слышно спросила я. – Эспозито тоже?
И по едва заметному движению бровями поняла – муж вполне допускает и это. Не так много причин, на самом деле, человеку менять свое имя. Вызывало лишь вопросы, отчего Эспозито позволил заглянуть в те документы и пошел на диалог с Евой Райс. Не водит ли он всех за нос? И какова все же его цель?
Я снова сделала несколько шагов к бархатной портьере. Призналась в догадках: