– Здесь прятался кто-то, пока я, а после и Жанна делились своими тайнами с Аурелией. Он сидел здесь и слушал. Не думаю, что целью его была я – ведь я вошла сюда внезапно. А вот Жанна готовилась к сеансу, и все это знали.
– Ты нашла следы? – скептически уточнил Жан.
– Нет. Я искала, специально пришла сюда, чтобы найти хоть что-то: волосы, нитки от одежды, отпечатки подошв на полу. Хотя бы запах одеколона. Ничего! Он как призрак.
– Но ты все равно думаешь, будто здесь был Эспозито?
Я уверенно кивнула.
– Ева видела, как некто под личиной стюарда входил сюда и не видела, чтоб выходил. А еще – Эспозито откуда-то знал о дочери Жанны. В версии с частным детективом слишком много пробелов, я не верю в нее. Думаю, о дочери Жанны он слышал собственными ушами, когда Жанна спрашивала креолку. А она наверняка спрашивала! Ему зачем-то нужно было знать о Жанне как можно больше. Все ее тайны. Возможно, он хотел завербовать ее для работы на разведку – а она этого не хотела.
– Человек ее круга, с ее связями – лакомый кусок для разведки, – согласился муж. – Все бы ничего, но алиби Эспозито на тот вечер подтвердил твой новый друг мистер Макгроу, помнишь? Во время гадания, Макгроу и Эспозито беседовали в зале ресторана.
– Ох, не говори о нем! – я поморщилась. – Отвратительный тип!
Муж улыбнулся, ему все еще нравилось дразнить меня, как проказливому гимназисту!
– Макгроу резковат и грубоват – зато с ним не соскучишься. Уверен, и ты так думаешь!
– Вот уж поверь – не думаю! А по поводу алиби: разве ты можешь утверждать на сто процентов, что весь вечер Эспозито был в ресторане?
Подумав недолго, муж признал:
– До половины одиннадцатого Эспозито точно был там, но после… А впрочем, если он и правда прятался здесь во время гадания, Аурелия не могла об этом не знать.
– Вероятно, он подкупил ее. Эта дама весьма падка на деньги.
Муж не возражал. И, судя по тому, что тотчас не запретил мне приближаться к ней, даже не возражал против еще одной моей встречи с Аурелией.
– Только не скажи ей лишнего, умоляю, – предупредил все-таки Жан. – Если предположения наши верны, она немедленно передаст каждое твое слово Эспозито, а он… право, я не знаю, чего от него ждать.
– Лишнего! – в сердцах воскликнула я, – он и так знает о нашем происхождении. Или догадывается, или знает точно! Ведь не духи лоа нашептали о том креолке, в самом-то деле! Ей сказал об этом Эспозито! Но я не понимаю, как он раскусил меня, мы даже не говорили ни разу! Это не дает мне покоя…
– В том-то и дело, что вы ни разу не говорили: это не твоя вина уж точно, – возразил муж. – Та беседа возле острова Борнхольм – между Жанной Гроссо и Софи – она была весьма провокационной. Должно быть, Эспозито слышал что-то и догадался именно тогда – из-за Софи. Из-за меня, точнее. Это я называл нашу дочь Соней. А этот тип, судя по всему, неплохо знаком с русским языком и культурой.
Прав мой муж или нет, но итальянский путешественник синьор Эспозито беспокоил меня все больше. Он ведь и правда знал о нашем происхождении. И в любой момент мог поделиться мыслями с Вальцем. Не сделал этого лишь потому, что ведет свою игру.
Да и сомнений в том, что покупатель взрывчатки именно он, не оставалось.
Жан следил за ним, практически не упускал из виду. И я надеялась, что момент передачи бомбы незамеченным не останется.
А лучше всего, конечно, вычислить Химика самим… Хотя времени оставалось всего ничего: пароход скоро поравняется с островом Эзель, а там и до Гельсингфорса рукой подать.
* * *
9 июня, 17 часов 20 минут
Балтика, открытое море близь островов Эзель и Даго, Российская империя
Эзель, ровно как и соседствующий с ним остров Даго8, встретили изрезанным скалистым берегом и множеством небольших островков, которые и составляли Моондзунский архипелаг. «Ундина» шла здесь медленно, осторожно, старательно обходя те островки и делая большой плавный разворот вправо – в воды Финского залива.
Пассажиры, уставшие от затянутого путешествия, отобедав, снова высыпали на палубу и долго любовались прекрасным видом, открывшимся с правого борта парохода. Присоединилась ко всем и я. Хотя держалась поодаль, прекрасно помня неловкую сцену нынче за завтраком…
Уже вторую сотню лет Эзель был островом русским – а впрочем, историю имел богатую, принадлежал в прошлом и немцам, и скандинавам. Оплотом викингов в стародавние времена был именно он. Ныне же боевое и кровавое его прошлое, несомненно, осталось позади: тихая, деревенская, невероятно живописная местность с заливными лугами и холмами на юго-востоке. Российские облагородили остров, а столица его, крепость Аренсбург, уже больше века считалась первоклассным курортом для петербургской знати и позиций своих не сдавала.
Сюда обещал вывезти меня, еще юную дебютантку, дядюшка; и здесь же мы подумывали провести медовый месяц с мужем. Не сложилось.
– «Аренсбург» на языке шведов означает «орлиный замок», а сам же остров зовут Землей ветряных мельниц и аистов, – живо повествовал Мишель Муратов, делая широкие жесты руками в сторону острова и стараясь воодушевить своих слушателей.
Евы среди тех слушателей теперь не было. Ближайшее подле Муратова место занимала другая молоденькая дама, тоже француженка, и тоже брюнетка в ярком модном наряде.
– Мельниц здесь и правда довольно, – отозвалась она, внимая каждому слову потомка русских князей, – но отчего же – аистов? Не вижу в небе ни одного!
Мишель снисходительно улыбнулся:
– Аисты – птицы перелетные, однако в это время года не выбираются так далеко в море. Они живут поближе к людям, а селяне так вовсе почитают их как символ уюта. Местное население острова, я читал, укрепляет на крышах старые колоса от телег да повозок – чтобы аист непременно свил гнездо над их домом. Аистов здесь, в прибалтийских землях, много. Да и сам остров на языке местных означает, представьте себе, «Остров аистов9» – «курессааре».
– Как романтично! – умилилась его собеседница и послала Мишелю пылкий взгляд.
Тот сдержано улыбался, особенно не привечая девицу, но и не отталкивая.
Право, жаль, что так сложилось: мне казалось, Мишель и Ева – отличная пара. Молодой писатель и девушка, приближенная к богеме – это почти классический союз. Что меж ними встало?..
А впрочем, знакомства в столь долгих и изнурительных путешествиях заводятся обычно лишь с целью скрасить скуку. Весьма редко они перерастают во что-то путное. Так что все к лучшему.
Сверившись с часами, я решила, что уже поздно и пора забирать Софи (дочка гостила у супругов Кох), так что, никем не удерживаемая, я покинула палубу.
Зато фрау и господин Кох, как выяснилось, в собственной каюте отсутствовали. Меня встретила Ханни и принялась выспрашивать, к какой юбке больше подходит ее новая шляпка. Дети же мирно играли в чаепитие: Томас и Софи пытались, было, вырваться, но властная Катарина их не отпускала из-за стола.
С юбками Ханни мы провозились добрые четверть часа, а после я твердо настроилась увести Софи. Однако, уже подсев к детям, помедлила. Та оговорка фрау Кох о старшем сыне до сих пор живо волновала меня. Значит ли она хоть что-то? И не о том ли фрау Кох так хотела поговорить с моим мужем?
Если же – теоретически – в семье Кохов и правда имеет старший сын, то младшие дети не могут о нем не знать: Томас даже старше моей Софи и явно мальчик очень смышленый. Совсем не много чести в том, чтобы выпытывать что-то исподволь у ребенка… но уж слишком высоки были ставки. На пароходе перевозили взрывчатку, и с этим немедленно нужно было что-то делать.
Я воровато оглянулась на двери – родители все еще отсутствовали; на Ханни – она отвлекалась на свой гардероб. И решилась.
– До чего же повезло вам с Катариной, что вы погодки, – заговорила я с Томасом. – Жаль, что у Софи совсем нет друзей – Андре еще слишком мал для таких игр.
Софи украдкой поглядела на меня и не без горечи вздохнула, ибо сказанное было чистой правдой. Живо отреагировал и Томас, истинный рыцарь:
– Я буду твоим другом, Софи! Можешь играть со мной, когда вздумается!
– Я согласна быть твоим другом, Томас, – кротко выговорила моя дочь и ненавязчиво придвинулась ближе к мальчику.
Катарине это не понравилось.
– Томас, у тебя и так полно друзей! Твой лучший друг – Клаус, между прочим. А Софи будет дружить со мной!
– С тобой я тоже согласна дружить, Катарина! – примирительно заверила дочка. – Научишь меня так красиво сервировать стол?
Сердечко Катарины растаяло, и она благосклонно кивнула.
– У тебя есть друг по имени Клаус, Томас? – чуть слышно, спросила я. – Он остался в Гамбурге?
И от меня не укрылось, как брат с сестрой мгновенно притихли. Поняли, что сболтнули лишнее. Томас ниже наклонил голову, но мотнул ею отрицательно. И все-таки ответил:
– Клаус – мой брат. Только мне нельзя о нем говорить.
– Я никому не скажу о Клаусе, – заверила я и опустилась к детям на ковер. – Это только наш секрет, обещаю. Ты скучаешь по брату, Томас?
На сей раз мальчик кивнул утвердительно и куда более живо. Стрельнул взглядом на двери каюты, а мне доверительно сообщил:
– Клаус хороший, он мой лучший друг. Мама ругает его за то, что так редко приезжает к нам – но когда приезжает, то всегда привозит конфеты и новые игрушки. Клаус добрый и веселый.
Клаус добрый и веселый… и редко приезжает домой, за что его ругает мама.
Я потерла виски и, сохраняя внешнее спокойствие, пыталась сопоставить факты, чтобы решить, что к чему.
А Катарина оказалась куда смелее в разговоре, чем брат. Она подала мне миниатюрную фарфоровую чайную пару для кукол и гордо оповестила:
– Этот прекрасный сервиз с васильками привез мне Клаус на Рождество.
– Как это мило с его стороны… – пробормотала я.
И уже потом, покрутив чашечку в руках, увидала на донце клеймо с до боли знакомым двуглавым орлом… Ниже орла зеленой краской было напечатано вполне разборчиво и на русском: «Товарищество производства фарфоровыхъ и фаянсовыхъ издѣлій М. С. Кузнецова».