– Это Женя тебе сказала? Быстро же ты втираешься в доверие… – усмехнулся Меньшов. – Она действительно думает именно так. И я надеялся, что правды никогда не узнает. Поэтому и не отвечал на эти письма и даже не открывал их. Следовало сразу их все уничтожить…
– Но вы этого не сделали? Почему же?
Судя по письму, Меньшов не солгал и семейная история не имела отношения к убийству. Аверин немного успокоился. По крайней мере, сражаться с Дианой не придется.
– Не знаю. Может, и правда мне не чуждо «ничто человеческое». Иногда я даже думал, что Женя уже взрослая девочка и должна сама решать, что делать с письмами матери. Но тут она начала звонить…
– Так, вот что, Алексей Витальевич, а давайте сядем, выпьем кофе, и вы расскажете все по порядку. Кто она, мать Евгении, и при чем тут Лондон.
– Да, хорошо, – Меньшов прошел за стол и сел в кресло. Аверин расположился на диване. Кузя немедленно подал ему чашку, а Владимир отнес напиток Меньшову и застыл возле стола, встав чуть в стороне, вполоборота к бывшему хозяину.
Тот сделал глоток.
– Когда я познакомился с этой женщиной, ее звали Наталья Терехова. Позже, когда происходил обмен заключенными, из Лондона пришли документы на Роберту Эванс. Как ее звали на самом деле, я не знаю до сих пор. И, признаться, совершенно не хочу этого знать. В начале пятьдесят второго года я по долгу службы следил за ней и старался перевербовать. Однако с перевербовкой ничего не вышло. Мне удалось закрутить роман, но то ли я показался недостаточно искренним, то ли принципы этого агента не позволяли подобного, но я потерпел неудачу. И такое иногда случалось, увы. Но я успел собрать хорошее досье, и Наталью-Роберту арестовали. В тюрьме она родила дочь. Я узнал об этом только во время процедуры обмена: она была довольно ценным кадром для СИС, ее захотели обменять. На родину благодаря этому вернулся один мой коллега и хороший знакомый, имени которого я не имею права разглашать.
Так вот. Ребенка изъяли, разумеется, и о его наличии я узнал только по приложенным документам. Сопоставив сроки, я понял, что девочка может быть моей дочерью. Я стал ее искать и нашел в одном из детских домов. А как увидел – все сомнения отпали: Женя – копия моей матери, своей бабушки. Я забрал ее и сразу же, как вы понимаете, подал в отставку. Операция по обмену была засекречена, и я проследил, чтобы она таковой и оставалась. По всем документам Наталья Терехова умерла в тюрьме. Именно эту версию и знает Женя.
– Очень проникновенная история, – проговорил Аверин, – а теперь я бы хотел узнать подробнее о письмах.
– Несколько лет назад я получил первое письмо. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего хочет от меня эта женщина. Но она и так создала Жене кучу проблем одним своим существованием. И я, естественно, не хотел и не хочу, чтобы жизнь моей дочери была сломана окончательно. Впрочем, теперь этого уже не изменить.
– Что значит «сломана»?
– Спрашиваете? Вы глава Управления. Разве вы возьмете на службу сотрудника, у которого мать служит в СИС?.. А Женя и так всего лишь чародейка…
– Всего лишь? М-да… – Аверин наконец понял, в чем была причина такой скрытности.
– Именно, – Меньшов кивнул, – но вы не понимаете всех масштабов катастрофы. Женя с детства грезила разведкой. По физической подготовке она почти не уступает колдунам, я ее с самого начала усиленно тренировал и готовил. Поэтому, с отличием окончив Академию, она понесла документы в Департамент, где получила отказ. Даже официально умершая в тюрьме мать-шпионка поставила крест на ее карьере. К счастью, Управление не имеет доступа ко всем документам, поэтому ее приняли в Московское отделение. Из-за Вторжения ее карьера прервалась, но, оправившись от ранения, она надеялась устроиться в каком-нибудь другом городе, может, даже в Петербурге… Но теперь все прахом: эта женщина своими звонками добилась своего.
Меньшов опустил голову и, запустив руку в волосы, взъерошил их.
– Вы сказали о звонках. То есть сначала были письма, а потом они превратились в звонки?
– Писать она прекратила три года назад. А позавчера ночью позвонила и заявила буквально следующее: «Ты скоро станешь ректором и сможешь организовать мне встречу с дочерью». Как вам такая оперативность? Посланник только-только должен был долететь до Оксфорда, никаких официальных новостей выпущено не было. И уж тем более новостей о преемнике. А это значит…
– В Академии шпион, – понимающе произнес Аверин.
– Да. Нераскрытый шпион, о котором я ничего не знаю. Либо Британская Академия передает информацию сразу же и напрямую в СИС. Что не легче. Нейтральность Академий – основой залог довольно хрупкого мира… Так вот, она звонила еще дважды. Во второй раз я взял трубку, и она стала меня шантажировать. Заявила, что свяжется с колдунами Академии и расскажет о моих делишках и происхождении Жени. По ее мнению, это может существенно навредить моей репутации и Коллегия отклонит мою кандидатуру. За молчание она требует встречу здесь, в Москве.
Меньшов вдруг рассмеялся довольно жутким и каким-то металлическим смехом. И снова его лицо стало непроницаемым.
– Запомните, Гермес Аркадьевич, к старости люди становятся сентиментальными. И глупыми. Не повторяйте моих ошибок.
Он залпом выпил свой остывающий напиток.
Аверин внимательно разглядывал старого колдуна. Все рассказанное может быть уловкой и игрой. Меньшов поймал его взгляд.
– Допросите Диану. Она полностью подтвердит мои слова. Я ей все рассказал еще после первого звонка. И она согласилась, что это дело Академии. Я не боюсь огласки, но для Жени все кончено. Да и вы наверняка вернулись из-за этого письма. Жаль. Я наделся, что в ближайшее время мы возьмем убийцу, – Меньшов неожиданно улыбнулся и хлопнул по столу ладонью. Похоже, минута слабости у него закончилась. – А хорошо бы, чтобы им оказался тот самый британский шпион.
– Диану я обязательно допрошу, – пообещал Аверин, – но мне в голову пришла одна идея, Алексей Витальевич. А почему вы так уверены, что имеете дело с британской разведкой? Почему вы не допускаете мысли, что «эта женщина», как вы выражаетесь, Роберта Эванс, вышла в отставку и, так же как вы, является сейчас проректором Оксфордской Академии? Ну или, что более вероятно, профессором, но близким к ректорату? Это объясняет ее осведомленность без всяких шпионов. Вы же не знаете ее настоящее имя.
– Хм… – Меньшов нахмурился, – в ваших словах определенно имеется смысл. Но, понимаете, Академии очень неохотно берут к себе колдунов, служивших в государственных органах. Особенно таких, как разведка. Если бы не протекция Ивана Григорьевича, я бы ни за что не стал здесь профессором. Да и Женя вряд ли поступила бы на службу, даже классной дамой.
– И почему вы думаете, что за нее никто не походатайствовал? Она ведь сильная чародейка?
– Безусловно. Одна из самых сильных, что мне доводилось видеть. Я даже опасался, что она меня, кхм, по-настоящему приворожит, несмотря на все защиты.
– Именно. И скорее всего, она из хорошей семьи, имеющей связи. На это также намекает то, что ее обменяли на ценного сотрудника. Она вашего возраста?
– Нет, младше, и существенно. Я видел ее на суде без чародейской личины.
– Все равно. Век разведчиц-чародеек короче, чем у колдунов. После отставки ее вполне могли направить в достойное место. И, самое главное: вы не дослушали ее слова, а зря. Ведь она уверена, что вы, став ректором, легко сможете организовать ее приезд в Академию.
– …В качестве приглашенного профессора, вы хотите сказать? – глаза Меньшова блеснули. – А ведь вы чертовски правы, Гермес Аркадьевич! Я совершенно об этом не подумал. Слишком завяз во всех этих шпионских историях.
– Я догадался, потому что Евгения Меньшова не моя дочь. И я не испытываю по поводу ее истории никаких эмоций, – Аверин пожал плечами и добавил: – Когда беда случается с теми, кто нам дорог… Мы частенько делаем глупости и совершаем ошибки.
– Да уж…
Меньшов некоторое время безмолвно смотрел в пустоту. В кабинете повисла тишина, слышен был только тихий и очень быстрый стук клавиш из приемной: Диана занималась текущими делами.
– А знаете, Гермес Аркадьевич, – нарушил молчание старый колдун, – я зря полез в это дело с убийством. В нем намешано столько личного, что я никак не могу оставаться непредвзятым. Именно поэтому у меня совершенно ничего в этой истории не складывается. Следовало сразу же положиться на вас.
– Не расстраивайтесь, у меня тоже ничего не складывается, – пошутил Аверин. – Но, уверен: это потому, что я упускаю какой-то очень важный момент. Возможно, давно известный вам.
– Скорее всего. Надеюсь, после вашего разговора с Дианой инцидент с письмами будет решен? Мне очень жаль, что своими семейными делами я выдернул вас из столицы и чуть не пустил по ложному следу.
– Да… признаться, вы испортили мне неплохой вечер. А насчет следа… У меня появилось еще несколько вопросов.
– Конечно, спрашивайте.
Аверин посмотрел на Владимира:
– Скажи профессору Вознесенскому и Петровичу, что они свободны.
Владимир молча кивнул и вышел.
– О, – усмехнулся Меньшов, – вы вызвали подкрепление на тот случай, если придется меня арестовывать? Очень предусмотрительно.
– Конечно, а как иначе остановить Диану? Так вот, профессор Вознесенский упомянул, что господин ректор собирался выходить в отставку. Причем буквально сразу же, как примет экзамен у Сергея Мончинского. Странно, что он не сообщил об этом вам. А если сообщил, то почему вы мне не рассказали?
– Хм… очень любопытно. Я об этих планах не знал. Нет, я много раз слышал об отставке от Ивана Григорьевича, но… его слова больше походили на жалобы одного старика другому. Его мучили сильные боли, да, но он, посетовав на них, махал рукой и говорил: «Ну ничего, Наталья что-нибудь придумает. Она всегда придумывает, повезло мне с чародейкой». Он называл Наталью Андреевну просто по имени в последнее время. Я упоминал, вроде, что они были довольно близки.