Я ускоряю шаг, чтобы за ним поспевать.
– Говоришь, как моя мама! – кричу я, мой голос словно тонкая травинка, дрожащая на холодном ветру.
– Я что, по-твоему, похож на старушку? – смеется он, ветер едва-едва не срывает с него шарф. – Ишь ты какая!
Взбираясь на широкую тропу, ведущую к холмам, мы натыкаемся на россыпь ярко-розовых двустворчатых ракушек, похрустывающих под ногами. Остановившись, я поднимаю одну и любуюсь ее оттенком цвета фуксии. Повертев ракушку в руках, я кладу ее на ладонь: она похожа на крохотное разбитое сердце. Вытряхнув песок, я кладу ее в карман. Продолжив путь, я сую руки в теплые складки ткани и поглаживаю пальцами шершавую поверхность ракушки. Это действует на меня странно успокаивающе.
Пол умчался далеко вперед, и я перехожу на бег, чтобы его нагнать; сердце рьяно качает кровь по телу. Воздух здесь чистый, и, шагая вперед, я пью его огромными глотками, чувствую, как с каждым вдохом легкие все больше раскрываются. Впереди Пол стоит на узком деревянном мосту, соединяющем тропу со ступеньками, ведущими к вершинам холмов.
– Помню это место, – говорю я, догоняя Пола. Мы поднимаемся по крутым ступенькам на узкую тропинку, окаймленную папоротником. – Оно всегда меня пугало.
– Почему? – спрашивает Пол.
Он пропустил меня вперед, а сам шагает следом, и я слышу его быстрое дыхание у себя за спиной.
– Такое замкнутое пространство, – говорю я. – Например, сейчас я чувствую, что ты идешь за мной, но я знаю, что это ты, и мне не страшно. Но если бы я шла здесь одна и услышала бы сзади чьи-то шаги, здорово бы испугалась. Тут слишком много поворотов и мест, где кто-нибудь может притаиться.
– Имеешь в виду Александру? – дурацким голосом спрашивает Пол. – У-у-у.
– Перестань, – не оглядываясь, говорю я, – а то возьму и ее вызову. Вот тогда пожалеешь.
Я вздыхаю с облегчением, когда тропка выводит нас на широкую длинную лужайку, и мы ускоряем шаг. В траве виднеются кусты утесника, усыпанные мелкими ярко-желтыми цветами, нанизанными на короткие ветви-пальцы, словно драгоценности. Вдалеке кукарекает петух, и я останавливаюсь послушать.
– Фермы, – кивает Пол на восток. – Их там полно за оградой.
Я улыбаюсь, вспоминая, как мы с мамой ходили на ферму. Жена фермера провела нам экскурсию и даже пригласила остаться на чай. Скорее всего, они с мамой были из одной школы. Мы ушли с полной корзиной яиц, сыра и парного молока. У мамы на лице в тот день отражалось счастье – настоящее счастье, а не поддельная улыбка, которую она натягивала, когда ходила с нами на пляж.
Вслед за кукареканьем раздается коровье мычание, и, двигаясь дальше, я думаю о маме, деревенской девчонке, которая всю жизнь провела взаперти в пригороде. Она заслуживала гораздо большего.
– Вот и они! – кричит Пол. Вытянув руку, он показывает в сторону побережья. – Башни. Поразительно, правда?
Я поднимаю глаза и вижу две Рекалверские башни, зловеще возвышающиеся на утесах, – все, что осталось от римской крепости, когда-то охранявшей залив от непрошеных гостей.
– Сестры, – шепотом говорю я, и мы продолжаем путь, ориентируясь на башни. – Вот как мы их называли. Я и забыла, насколько они прекрасны.
Ветер бьет по лицу, и чтобы спастись от колючих ударов, я натягиваю на лицо капюшон. На холме полно путешествующих одним днем туристов, и нам приходится петлять между туристическими группами и обеспокоенными родителями, уводящими своих чад подальше от обрыва. По сравнению с моим детством здесь стало гораздо оживленнее. Раньше из достопримечательностей здесь были лишь башни да пляж под ними, где в сорок третьем испытывали прыгающую бомбу. Теперь тут открыли информационный центр для посетителей с магазинчиком, где продаются футболки, кружки и банки с карамельными конфетами, а выше на холме образовалась длинная очередь из ребятни, желающей отведать мороженого из вагончика.
Пол идет вперед и перелезает через низкое проволочное ограждение. Ветер здесь свирепствует еще сильнее, и, с трудом удерживаясь на ногах, я иду за Полом к месту, когда-то служившему главным входом в крепость. Отсюда она выглядит не как руины, а как полностью сохранившееся здание с клинообразным фасадом, затмеваемым двумя огромными башнями. Это зрелище поражает меня так же сильно, как и в первый раз. Голова Пола мелькает за камнями; подходя к нему ближе, я замечаю, что здание рушится, и из него, словно кишки из мертвого тела, выпали валуны.
Отстранившись, я пропускаю вперед группу туристов. Они следуют за высоким мужчиной в сюртуке и черной фетровой шляпе. Ведя туристов в глубь руин, он что-то говорит громким сценическим голосом.
– Поговаривают, это одно из лидирующих мест в Кенте по количеству паранормальных явлений, – грохочет он.
Туристы следуют за ним, разинув рты.
– Согласитесь, здесь чувствуется нечто крайне тревожное. – Он выжидающе смотрит, и они дружно кивают. Женщина в фиолетовой жилетке фотографирует, на что экскурсовод поднимает руку в перчатке. – Не сейчас. Мы же не хотим потревожить местных обитателей.
Спрыгнув с камня, Пол присоединяется ко мне у информационного щита.
– Рассказывает о детях, – шепотом говорит он, наклоняясь ко мне и овевая холодным дыханием мою шею, отчего я немного поеживаюсь.
– А-а, старые байки, – говорю я, поворачиваясь к нему. – Как им не надоело повторять одно и то же?
Помню истории о детях, якобы похороненных заживо у основания крепости. По легенде, их принесли в жертву при освящении здания. И теперь ночью в грозу в крепости слышны детские крики. Обычная приманка для туристов.
– Тут ведь и правда как-то неуютно, – замечает Пол, когда мы отходим от информационного щита и направляемся к обрыву. – В детстве я чувствовал это особенно остро. Однажды мне даже показалось, что я что-то услышал.
– Что именно?
Прямо надо мной проносится ласточка, и я наклоняю голову.
– Голоса. Крики. Я и сейчас их слышу. А ты?
Я смотрю на него. Он что, решил меня разыграть? Но его лицо чрезвычайно серьезно.
– Я слышу лишь голоса родителей, с которых только что содрали десятку за два шарика мороженого, – неуверенно смеюсь я. – Я не верю в сверхъестественное, Пол, и я также не верю, что римляне хоронили здесь своих детей живьем.
– Почему бы и нет? Они бросали христиан на растерзание львам, – гримасничает Пол. – Представляешь, каково это – быть похороненным заживо?
– Нет, не представляю, – поежившись, говорю я. – Кстати, Пол, к слову о детях, тебе удалось поговорить с агентом по недвижимости о жильцах дома номер сорок четыре? Насчет мальчика?
– Нет, еще не успел, Кейт, – отвечает он. – На работе последнее время кошмар, да и если честно… – Он замолкает и качает головой.
– Что? – спрашиваю я. – Что ты хотел сказать?
– Неважно, – отвечает он. – Ничего такого.
– Пожалуйста, – прошу его я. – Просто скажи мне.
– Ну, я хотел сказать, что… я все понимаю, – говорит он. – После всего, что тебе пришлось пережить, это вполне естественно.
– Что естественно?
– Голоса, галлюцинации, – понизив голос, говорит он. – Это все из-за горя, да? Я об этом читал. Это ведь был мальчик, да, там, в Сирии?
– Я знаю, что я видела, Пол, – говорю я, внутри меня закипает злоба. – Я знаю, что это было на самом деле.
– Ты не переживай, – произносит он, взяв меня за руку. – Я поговорю с агентом сразу, как только смогу, ладно? Даже не думай об этом. Пошли. Может, спустимся на пляж и устроим, наконец, пикник? Не знаю, как ты, а я умираю от голода.
Проталкиваясь сквозь толпу туристов, мы по ступенькам спускаемся к пляжу. Ноги проваливаются в песок, в нос ударяет запах моря, и я слышу ее голос.
Девочки, сэндвичи!
Я следую за голосом к уединенному месту, где Пол стоит и разворачивает огромный клетчатый плед.
Еще одна страничка, мам, и я иду.
Открыв рюкзак, Пол достает горячий чай в термосе, завернутые в фольгу сэндвичи и круглую жестяную коробочку моего любимого песочного печенья.
Только перепугаешься до смерти, милая. Положи лучше книгу и съешь кусочек кекса.
Сев на покрывало, я беру термос и наливаю чашку горячего чая, пока Пол разворачивает сэндвич.
А теперь давай поговорим о хорошем.
Я пью чай маленькими глотками, чувствуя, как тепло разливается по горлу и заполняет все тело. Пол наконец замолчал, и я ложусь на плед.
Морской воздух действует на меня успокаивающе, и я закрываю глаза. Слышу, как вдалеке перешептываются волны и звучит мамин ласковый голос.
Вот видишь, я же говорила, что станет легче.
Последние несколько дней я пыталась найти маму в ее доме, а, оказывается, она все это время была здесь, на пляже в Рекалвере, среди руин.
Под убаюкивающий шум моря я засыпаю и вижу его. Он стоит на улице спиной ко мне и пинает мяч. Я барабаню по стеклу:
– Посмотри наверх, Нидаль! Ради бога, посмотри наверх.
Он увлечен игрой и меня не слышит.
– Ну посмотри же наверх! Прошу тебя.
Я слышу за спиной мужской голос. Грэм:
– Надо сказать его родителям, Кейт.
– Нет, подожди. Я могу ему помочь.
Он разбегается и пинает мяч высоко в воздух. Мяч ударяется о землю и отскакивает с такой силой, что в воздух поднимается облако пыли. Нидаль бежит за мячом, но, посмотрев наверх, замирает. Он их увидел.
– Нидаль!
Он застыл на дороге, тоненькие ручонки подняты над головой. На лице отражается страх, а я смотрю на него из-за стекла.
– Кейт, помоги мне.
Я бью кулаками по стеклу, но не могу его разбить.
– Помоги мне.
Наконец стекло поддается, и я падаю вместе с ним, все ниже и ниже, на мягкий песок. Открыв глаза, я вижу, что надо мной стоит Пол.
– Вставай, соня, пора домой.
– Похоже, я вырубилась, – говорю я, поднимаясь на ноги. – Сколько времени?
– Почти четыре, – обеспокоенно говорит он. – Я тоже вздремнул. Нам точно пора, скоро прилив. И туман спустился.
Я смотрю в сторону утесов и понимаю, что я их не вижу. Дорогу назад скрыло густым туманом.