ь в недоумении. «А что такое бомба? – спрашиваю я. – Яйцо динозавра?» Мама и Кейт покатываются со смеху, им так смешно, что я и сама невольно начинаю смеяться. «Ой, Салли, какая же ты тупица».
Закрыв глаза, я прячу лицо в шерстяных складках кардигана. По щекам текут слезы, и я слышу мамин голос: Это тебе не игрушки.
– Глупая, безмозглая дура, – плачу я. – К чему эта чертова смелость? Сидела бы себе дома, а люди бы пусть сами решали свои проблемы и умирали в своих битвах.
– Ох, Салли, – говорит Пол. Встав со стула, он берет из моих рук кардиган. – Все хорошо. Излей душу.
Положив кардиган на кровать, он заключает меня в объятия.
– Я никогда не смогу свыкнуться с этой мыслью. Что она умерла в полном одиночестве, и в последние минуты ее жизни рядом не было никого, кто бы мог ее утешить. Зачем только я так ужасно себя повела, когда она пришла со мной увидеться? Но я думала только о том, что она сделала. Мысли об этом съедали меня изнутри, а теперь уже слишком поздно.
– Ш-ш-ш, – убаюкивает меня Пол, поднимая кардиган. – Все хорошо. Прошлого не вернешь. Что было, то было. Я помогу тебе, детка. Мы справимся с этим вместе. А теперь пойдем домой.
Я пленница в собственном доме. Исполненный решимости не позволить мне улизнуть за выпивкой, Пол взял на работе отгул до конца недели и теперь сидит дома и корчит из себя няньку.
Он уже несколько раз в течение дня заходил меня проведать, принес чаю с печеньем, кипу дрянных журналов и сказал, что, как только я буду готова, можно поговорить о Кейт.
Из-за отсутствия выпивки мне тревожно, и ужасно болит живот. Нужно придумать, как улизнуть и раздобыть немного спиртного. Однако сейчас я чувствую странное спокойствие, хоть и не знаю, сколько оно продлится.
Стряхнув с одеяла крошки от печенья, я переворачиваюсь на бок. Пол предложил мне принять «горячую ванну», но я не хочу двигаться, ведь тогда все станет реальностью. Если буду лежать здесь и думать о ней изо всех сил, может, получится ее вернуть.
Закрыв глаза, я возвращаюсь в дом моего детства. Мне около восьми. Мы сидим за столом и ждем, пока отец вернется из паба. Я болтаю без умолку, чтобы заполнить тишину, а мама с Кейт просто смотрят друг на дружку. Я вижу в их глазах страх. Что бы они там ни думали, я не тупая. Мама испекла куриный пирог. Когда она только вытащила его из духовки, он был великолепен, но прошло уже три часа, и вот он стоит, остывший и зачерствевший, посреди стола.
– Ну это уже просто смешно, мам! – кричит Кейт, ударяя руками по столу. – Мы же не можем сидеть тут всю ночь. Уже почти девять, и мне нужно делать домашку по истории. Порежь ты уже этот чертов пирог и, когда он явится, разогрей его кусок.
Мама складывает руки на коленях и опускает голову. Она словно молится.
– Ты же знаешь, Кейт, он любит, когда мы ужинаем все вместе, – дрожащим голосом говорит она. – Прошу тебя, не начинай, не сегодня.
– Это мне не начинать? – восклицает Кейт. – Мне? Это безумие, мам. Если он так хочет ужинать вместе с нами, что же не возвращается из паба?
– Можно посмотреть телик, – предлагаю я, но мама лишь хмурится в ответ. – Может, крутят что-то интересное.
– Ох, ради бога, Салли, – отрезает она. – Не говори ерунды.
Холод в ее голосе пронзает меня насквозь, и на глаза наворачиваются слезы. Я запрокидываю голову, чтобы они не капали мне в тарелку. И затем чувствую на своей руке ладонь. Легкое пожатие, заверяющее меня, что все будет хорошо. Повернув голову, я вижу, что она смотрит на меня и улыбается. Моя старшая сестра. Она улыбается, и на мгновение всем становится хорошо. От ее улыбки всегда становится легче.
Но затем распахивается входная дверь, и мы все выпрямляемся, словно безмолвные солдаты на параде. Мамино лицо бледнеет, и сердце у меня начинает бешено колотиться.
– Кейт, – шепотом говорит мама. – Не зли его, ладно?
Кейт собирается что-то ответить, но в этот момент он появляется в дверях, заполняя комнату затхлым запахом сигаретного дыма и виски.
– Вот черт, да это же три ведьмы из «Макбета», – шамкает он, плетясь к столу.
Схватившись за угол, он едва не роняет тарелку.
Кейт громко вздыхает, я бросаю на нее пристальный взгляд, умоляя не провоцировать отца.
– Чего вздыхаешь, а? – ухмыляется он, грузно опускаясь на стул рядом со мной. – Проблемы с легкими?
– Ну, все-все, давайте не будем ссориться, – говорит мама, взяв в руки нож и начав резать пирог. Как всегда, сначала накладывает порцию отцу. Я наблюдаю, как она аккуратно кладет в тарелку овощи: горку моркови и горошка, и рука у нее трясется.
Затем она протягивает тарелку Кейт, потом мне. И наконец отрезает тоненький кусочек для себя.
– Ну, налетай, – говорит она. Она кивает Кейт, словно говоря: «помалкивай», но Кейт не до этого – она как можно быстрее запихивает еду в рот. Сейчас закончит и побежит наверх.
Я начинаю есть, но от волнения в горле у меня пересохло, из-за чего кусочек теста застревает, и я начинаю давиться. Кейт стучит меня по спине, и я хватаю стакан воды.
– Господи! – вскрикивает отец, когда, наконец проглотив застрявший кусок, я пытаюсь отдышаться. – Ты что, хочешь нас убить?
Я поднимаю голову, но он обращается не ко мне. Его рука сжимает мамино запястье.
– Неудивительно, что бедняжка подавилась! – рявкает он. – Это же невозможно есть.
Тыкая в пирог вилкой, он начинает разбрасывать по столу кусочки теста.
– Ты только взгляни. Разве это пирог? Он черствый.
Я чувствую, как сидящая рядом со мной Кейт начинает закипать, атмосфера накаляется.
– А ты что думаешь, милая?
Он спрашивает меня.
– Как, по-твоему, сухой пирог или нет?
Я смотрю на маму. Она улыбается, но в глазах у нее страх.
– Э-э-э, я…
– Ну, я задал тебе вопрос! – рычит он. – Сухой или нет?
Я знаю, что будет, если ему возразить. Он лишь разозлится еще сильнее и выместит свою злобу на них. Я лишь хочу, чтобы все закончилось.
– Да, – лепечу я. – И правда немного суховат.
– Ох, молодчина, Салли! – вопит Кейт, бряцая ножом и вилкой по тарелке. – Я тебя умоляю!
– Ну-ну, – шепчет мама, кладя руку Кейт на плечо. – Не кипятись.
Отец молчит, но мы знаем, что это плохие новости – чем дольше молчание, тем суровее наказание.
– Можешь пялиться на меня сколько влезет. Я тебя не боюсь, – говорит Кейт.
О, нет. Я смотрю на нее. Она сидит, сложив руки на столе, и сверлит взглядом отца.
– А зря, – сквозь зубы бубнит он.
– Что-что, папа? Я не расслышала.
Она его задирает. Душа у меня уходит в пятки, и я жду взрыва.
Тарелка пролетает в нескольких сантиметрах над головой Кейт, он вскакивает на ноги и хватает ее за волосы.
– Прекрати, Дэннис! – кричит мама. – Она всего лишь ребенок.
– Она тварь, вот она кто, – ухмыляется он, снимая ремень. – Крикливая, своенравная тварь. Слезла со стула и марш на кухню. Пошла.
– Ну, давай-давай, мачо! – орет Кейт, когда он вытаскивает ее из комнаты. – Ударь меня! Докажи себе, что ты не пустое место.
– Кейт, хватит! – кричит мама, ухватившись руками за спинку стула. – Не перечь ему. Хватит, Дэннис, она не всерьез.
Но он ее не слышит. Он уже затолкал Кейт на кухню, и теперь все, что нам с мамой оставалось, это сидеть и слушать ее крики.
Повернувшись в кровати, я смотрю на темнеющее небо. Скоро настанет новый день, но я боюсь завтрашнего утра. Еще один день без выпивки, еще один день без Кейт.
Лежа с прижатыми к груди коленями, я снова возвращаюсь мыслями в тот вечер. Когда отец вышел из кухни, Кейт нигде не было, но мы с мамой побоялись спрашивать, где она. Мама уложила меня спать, а отец сидел перед включенным на полную громкость телевизором и смотрел ночное шоу. Я лежала в кровати, ожидая услышать на лестнице шаги Кейт, но до меня доносился лишь пьяный смех. Может, она сбежала? Может, настрадалась и решила уйти из дома? Или он сделал с ней что-то… но на этом мои мысли останавливались. С ней все хорошо. Прошел примерно час, перед тем как смех стих, и я услышала на лестнице тяжелые отцовские шаги. Больше ничьих шагов слышно не было, только его. Набравшись храбрости, я позвала его и спросила, где она.
– Ложись спать, моя хорошая, – сказал он, стоя в дверном проеме. – О сестре не переживай. Все хорошо. – Выплеснув свой гнев, он всегда добрел.
Исполненная решимости что-то изменить, я села в кровати. Возможно, подумала я, если хорошо спросить, он меня послушает.
– Зачем ты их обижаешь, папочка?
Несколько мгновений он молча стоял в дверях, после чего зашел в комнату и прикрыл за собой дверь.
– Тебе не понять, милая, – сказал он. – Ложись лучше спать.
– Пожалуйста, папочка. – Я начала плакать. – Пожалуйста, перестань их обижать. Это плохо.
Вздохнув, он сел на соседнюю кровать.
– Я не плохой, Салли, – сказал он. – Я убит горем. Всему есть предел. Хочешь, расскажу тебе кое-что о твоей сестре, а? Хочешь секрет?
От звука его хриплого голоса по спине у меня побежали мурашки; даже сейчас, лежа в кровати столько лет спустя, я до сих пор слышу этот голос. Обдавая меня разящим виски дыханием, он прошептал мне на ухо тайну, которую я храню вот уже больше двадцати лет.
Мне не хотелось ему верить, но в то же время я знала, что, скорее всего, он прав. Иначе с чего маме так ее защищать?
– Где она? – спросила я отца, когда он уже собирался уходить. – Она сбежала?
Он показал на окно. Вскочив с кровати, я открыла занавески и выглянула на улицу. Она была там, в саду. Свернувшись, как ребенок, и укутавшись в какой-то мешок, она неподвижно лежала на клумбе.
– Нужно ее впустить, иначе она замерзнет, – сказала я, повернувшись к отцу, который стоял в дверях, опираясь рукой на дверной косяк. – Ну, пожалуйста, папочка.
– Она плохой человек, Салли. Это будет ей уроком, – сказал он. – Часок-другой на улице ее не убьет.
Он закрыл дверь, оставив меня у окна. В этот момент она пошевелилась и подняла голову.