– Спасибо, – говорю я, взяв визитку.
– Еще один момент, – говорит Липтон. – Фида Рахмани хотела бы вас видеть.
Я яростно мотаю головой.
– Нет, – говорю я. – Я ее видеть не хочу.
– Она сказала, ей есть что вам рассказать, – говорит Липтон. – Она в третьей палате. Смотрите сами. Решать вам. До свидания, мисс Рафтер. Будем на связи.
Она лежит на койке, а у двери на пластиковом стуле сидит женщина-полицейский. Она кивает, когда я вхожу, и Фида поднимает голову. Ее лицо умыли, но выглядит она до сих пор неважно.
– Здравствуйте, – говорю я, подходя к койке.
Она вяло кивает.
– Спасибо, что пришли, – говорит она. – Присядьте.
– Я ненадолго, – отвечаю я.
– Пожалуйста, – говорит она, показывая на стул.
– Хорошо, но только на пару минут, – отвечаю я, садясь на стул.
– Я сожалею о вашей сестре, – говорит она.
– Правда?
– Конечно, – говорит она. – Не нужно было ее в это впутывать. Надо было просто вызвать полицию.
– Почему вы мне не сказали? – спрашиваю я. – Я умоляла вас мне сказать. Я бы вам помогла.
– Я хотела, – говорит она, вытирая глаза краешком тонкого одеяла. – И я почти сказала. Но однажды ночью Пол пришел в дом. Он сказал, что узнал от вас, что я с вами разговаривала. Он меня избил. Малыш Дэвид пытался его остановить и получил кулаком в лицо. Это было ужасно. Я думала, он нас убьет.
Она замолкает и сморкается в бумажный носовой платок.
– Той же ночью, – продолжает она, – когда Пол ушел, я сказала Дэвиду пойди и вас найти, попросить о помощи. Ему было очень страшно, но я сказала, что нужно быть храбрым, что вы не чудовище. Пол говорил ему, что мир полон злых людей, чтобы Дэвид не сбежал. Но я сказала ему, что вы добрая. Что вас зовут Кейт и что вы нам поможете.
– Но он меня не нашел?
– Нет, нашел, – говорит она. – Но он сказал, вы спали на стуле, и когда он попытался вас разбудить, вы на него накричали. Он испугался и убежал.
Вздрогнув, я вспоминаю кровь на своих руках и лице. Кровь малыша Дэвида. Зачем только я принимала эти дурацкие таблетки? Не будь я от них так зависима, Салли была бы здесь. Я вспоминаю, что на следующую ночь, когда меня арестовали, Фида подошла к двери с порезом на лице. Вспоминаю, как Дэвид смотрел на меня с розовой клумбы с синяком под глазом. И все из-за того, что я спросила Пола о его арендаторах.
Я встаю со стула. Нужно идти. Оплакивать мою сестру.
– Я сожалею, Фида, – говорю я. – Обо всем, через что вам пришлось пройти.
Вытащив из сумки блокнот и ручку, я записываю мой номер телефона.
– Вот, – протягиваю я ей листок бумаги. – Если вам что-нибудь понадобится, что угодно, позвоните мне по этому номеру.
Она прижимает бумагу к груди, и глаза у нее наполняются слезами.
– О, – выдыхает она. – О, это было бы…
Она начинает рыдать.
– Ш-ш-ш, – шепчу я. – Все кончено. Он больше вас не обидит. Вы справитесь, хорошо?
Она смотрит на меня и кивает.
– Мне жаль, Кейт, – говорит она. – Мне очень жаль.
– Я знаю.
Я киваю женщине-полицейскому и направляюсь к выходу. Дойдя до двери, я оглядываюсь назад. Фида лежит, свернувшись в клубок, на боку. В руках она до сих пор держит лист бумаги, прижимая его к груди, словно спящего младенца.
Шагая по коридору, я чувствую, словно голова у меня вот-вот взорвется. К коже липнет нагретый отоплением воздух. Нужно выйти ненадолго проветриться, прежде чем отправиться к Ханне и Дэвиду.
Я иду мимо регистратуры к выходу. За широкими стеклянными автоматическими дверями брезжит рассвет, и я проклинаю солнце, медленно поднимающееся на горизонте.
Несколько минут я стою на улице, жалея, что не курю и мне нечем занять дрожащие руки. И затем я вижу его: темный силуэт, размахивающий руками и петляющий между припаркованными машинами.
– Нет, – шепчу я, когда его лицо приобретает четкие очертания.
Что он здесь делает? Это невозможно.
– Кейт.
Я моргаю, чтобы удостовериться, что это не очередная галлюцинация, но это действительно он.
Он здесь.
– Крис.
Подойдя ко мне, он берет меня за руку.
– Ох, Кейт, – говорит он. – Как же я рад тебя видеть.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, мы стоим неподвижно – две израненные души у больницы, где обитают сотни таких же израненных душ.
Я чувствую его дыхание на своем лице, вдыхаю древесный аромат его духов, и мне требуется все мое самообладание, чтобы не ухватиться за его плечи и не раствориться в его объятиях. Однако вместо этого я позволяю ему поцеловать себя в щеку и отстраняюсь. Мы два отдельных человека, и у каждого своя жизнь.
– Я видел новости, – говорит он, пряча руки в карманы стильного шерстяного пальто. – Не мог поверить своим глазам. Нужно было самому во всем убедиться. Я места себе не находил… и вдруг я вижу тебя. Это было словно… чудо.
– Моя сестра мертва, – говорю я. – Я не смогла ее спасти.
– Знаю, – тихо говорит он. – По всем каналам только об этом и твердят. Мне очень жаль, Кейт.
– Что тебе жаль? – спрашиваю я, заглядывая ему в глаза. – Что моя сестра умерла или что ты козел?
Я ничего не могу с собой поделать. Увидев его, я вспоминаю все: ресторан, ложь, ребенка. Нашего мертвого малыша.
– Я это заслужил, – говорит он. – Я повел себя как последний трус. Теперь я это понимаю.
– Мне нужно присесть, – говорю я, направляясь ко входу в больницу. – Где-то в этом богом забытом месте есть кафешка. Можно выпить кофе.
Мы проходим молча коридор за коридором. Я чувствую за спиной его высокое, обнадеживающее тело.
– Пришли, – говорю я, когда мы подходим к кислотно-оранжевым дверям. – Возьми кофе. А я найду нам столик.
Я прохожу через безлюдное кафе и сажусь у окна; на парковку внизу заезжает машина «Скорой». Я вздрагиваю, вспоминая, как медики поднимали с пола безжизненное тело Салли.
Прости, думаю я, глядя на бетон. Прости меня, Салли.
– Вот.
Он ставит передо мной кофе в пластиковом стаканчике, и я поднимаю голову. Его лицо сияет в лучах утреннего солнца, отчего голубые глаза кажутся еще ярче. Все, что я в нем люблю, вновь бросается в глаза, и на мгновение я позволяю себе представить другую жизнь. Мы жили бы в какой-нибудь тихой деревушке в Йоркшире, завели бы собаку и выгуливали ее каждое утро. Я пекла бы пироги и каждую ночь засыпала в его объятиях. По утрам я бы просыпалась первой и смотрела, как он спит, как солнечный свет золотит его лицо, как сейчас, и благодарила бы какого угодно бога за то, что он послал мне этого мужчину.
Он снимает пальто и садится напротив, мечта тает.
– Зачем ты пришел, Крис?
– Мне нужно было тебя увидеть, – говорит он, обхватывая своими длинными пальцами кофейный стаканчик. – К тому же я решил, что после всего, через что тебе пришлось пройти, друг тебе не помешает.
– Ах, мы теперь друзья, – огрызаюсь я. – Прости, я за тобой не поспеваю.
– Ты же знаешь, что ты для меня гораздо больше, чем друг, Кейт, – говорит он, прикасаясь к моей руке. – Гораздо больше.
– Видимо, мне приснилось, как ты пригласил меня в ресторан и сказал, что все кончено, – едко говорю я. – Я видела твою жену, Крис. Мне известно, какую жизнь ты ведешь, когда меня нет рядом.
– Кейт, прости меня. – Он смотрит на меня с глуповатым выражением лица.
Я смотрю в окно, а он сидит напротив. Я вижу его отражение в стекле: ладони сжаты, большой палец закрывает золотое обручальное кольцо. Нужно ему сказать. Сейчас, иначе я сойду с ума. Заговорив, я не отрываю глаз от суетящихся снаружи машин. Я не хочу видеть его лицо, это меня добьет.
– Я была беременна, Крис, – говорю я, не отрывая взгляда от машин. – Я хотела тебе сказать в тот день в ресторане, но ты меня опередил.
Я слышу, как он переводит дыхание, но нужно сказать все до конца.
– Ребенок умер через несколько часов после нашей встречи, – холодно говорю я. – Так что тебе не о чем переживать.
Все вокруг заполняет его молчание, и я оборачиваюсь проверить, не ушел ли он. Не ушел. Сидит, обхватив голову руками, и смотрит на кофейный стаканчик.
– Крис?
Он поднимает на меня взгляд, в глазах у него стоят слезы.
– О, господи, Кейт, – шепчет он. – Прости меня. Ты заслуживала гораздо большего. Ты права, я правда козел. Это я должен был за все поплатиться, а не ты.
Я киваю и смотрю ему в глаза. Сейчас, в ярком свете ламп я впервые могу рассмотреть его как следует. Все наши отношения строились в полумраке: тайные свидания в спальне под утро, секретные встречи на балконах отелей на закате. Мы были словно пара вампиров, высасывающих друг из друга жизнь. Глядя на него в белом свете люминесцентных ламп, я вдруг осознаю, что понятия не имею, что он за человек. Мужчина, который занимался со мной любовью, целовал меня в лоб, когда я лежала в его объятиях, чьи прикосновения заставляли меня трепетать от страсти и желания, оказался лишь тенью, плодом моего воображения. Он не имеет ничего общего с мужчиной, сидящим сейчас передо мной в дорогом костюме.
Двери кафе открываются, и входит семья с двумя маленькими детьми. У девочки на руке фиксирующая повязка, и родители, ведущие своих отпрысков к свободному столику, выглядят изможденными.
– Как я мог быть таким бессердечным, – говорит Крис, двигаясь, чтобы пропустить семью. – Повел себя как трус. Поверь мне, Кейт, с тех пор я сотни раз прокручивал в голове наш последний разговор, думая, как можно было решить все иначе.
Я смотрю, как маленькая девочка с повязкой на руке усаживается на стул, и вдруг осознаю всю бессмысленность нашего с Крисом разговора. Я хочу, чтобы он ушел и оставил меня с Ханной и Дэвидом. Это позволит мне хоть немного искупить свою вину: перед моим братом, перед Нидалем, перед Салли.
– Крис, – говорю я, складывая руки на груди, – какой смысл в этом разговоре? Все кончено. Между нами все кончено. Твоей жене и дочери нужно все твое безраздельное внимание. Я понимаю.