Глава 2. Богомолицы, послушницы, инокини, монахини…
Современный человек, далекий от Церкви, оказавшись по каким-то причинам в женском монастыре, увидит всех его обитательниц, так сказать, «на одно лицо». Ведь рабочая одежда и монахинь, и послушниц что в XIX, что в ХХ или уже теперь в XXI веке почти одинакова – черный (а скорее серый, выцветший от работы) подрясник, черный платок, или апостольник, повязанный по самые брови…
Однако на самом деле обитательницы монастырей, как теперь, так и тогда, подразделялись на несколько групп. Для паломника или просто случайного посетителя монастыря существование различий между его сестрами становилось очевидным, когда он видел их не на послушаниях, а в храме – здесь они были одеты по-разному. Прежде всего, сестры делились на монахинь и послушниц. В свою очередь, и среди них существовали подразделения. До последней трети восемнадцатого столетия послушницы подразделялись на начинающих, носивших светскую одежду, и так называемых «рясофорных» послушниц, которые готовились принять монашество и в связи с этим имели благословение на ношение монашеской одежды.
С 1783 года разделение на «рясофорных» и «нерясофорных» отпало, и послушники стали подразделяться на «указных» (то есть прошедших по указу консистории и имеющих право носить монашеское облачение) и временных. Монашествующие имели свое подразделение на монахов «манатейных» («мантийных»), а также схимонахов. Однако высшей ступени монашеского служения – пострига в великую схиму, – достигали очень немногие, избранные монахи и монахини.
Человек, далекий от Церкви, часто видит обитательниц женского монастыря «на одно лицо» – черный подрясник, черный платок…
Помимо монахов и послушников, в монастырях проживали и «трудники» («трудницы»), «работавшие за одни харчи и мечтавшие о том, чтобы стать послушниками, а затем монахами» [11]. Дореволюционный автор, диакон А. Фирсов, называет этих лиц, проживавших в женских монастырях, «богомолицами», и в дальнейшем я буду употреблять именно этот термин. При этом жизнь всех обитателей монастыря, вне зависимости от их положения в монастырской общине, «в идеале должна была быть наполнена молитвой, постом и трудом. Этому способствовал и особый ритм монастырского бытия» [15]. Сейчас мы попытаемся познакомить читателей с «ритмом бытия» северных женских монастырей и теми, кто жил за монастырскими стенами.
Итак, всех обитательниц северных женских монастырей можно было разделить на три основные группы – монахини, послушницы, а также богомолицы (в современной терминологии – паломницы, трудницы). При этом собственно насельницами монастырей были монахини и послушницы. Богомолицами назывались женщины, в течение различных сроков и по разным причинам проживавшие в монастырях, по собственному желанию подчинявшиеся монастырскому уставу и чаще всего выполнявшие послушания. Богомолица могла в любое время покинуть монастырь.
По своему составу группа богомолиц была неоднородной. Среди них были паломницы; были женщины, жившие и трудившиеся в монастыре «по обету»; родственницы монахинь; а также женщины и девушки, желавшие стать послушницами и проходившие предварительное испытание на пригодность к монастырской жизни. При этом даже те из богомолиц, которые не собирались поступать в монастырь, могли жить там достаточно долгое время. Так, некоторые из родственниц монахинь Холмогорского Успенского монастыря жили в нем в течение года-двух на положении богомолиц, после чего все-таки не становились послушницами, а возвращались в мир.
Послушницы подразделялись на начинающих, носивших светскую одежду, и тех, кто готовился принять монашество и мог по благословению носить монашеские одеяния
Иногда количество богомолиц в женских монастырях могло равняться числу монахинь и послушниц. Так, в 1902 году в Холмогорском Успенском монастыре проживала 61 богомолица, тогда как монахинь и послушниц было 68 человек. Возможно, это свидетельствует о том, с какой любовью относились северянки к святым обителям. К сожалению, сведений о социальном положении богомолиц, об их числе в других женских монастырях и о том, сколь многие из них впоследствии становились послушницами, нет – поскольку в монастырских послужных списках эти моменты не отмечались. Однако не подлежит сомнению, что некоторые из богомолиц после предварительного искуса, длившегося, возможно, в течение периода от нескольких месяцев до года-двух, пополняли ряды монастырских послушниц. В связи с этим представляется необходимым рассмотреть причины, по которым женщины и девушки в конце XIX – начале ХХ вв. уходили в монастыри.
Здесь мы опять сталкиваемся с трудностями. Ведь в те времена никто не проводил какого-либо анкетирования среди насельниц монастырей для выяснения причин их ухода из мира. Это сейчас (да иногда и в те времена) светские журналисты и писатели пытаются выявить эти причины и с легкостью делают выводы, будто в монастырь «уходят от неурядиц, бед, с отчаяния, надеясь обрести покой за монастырской стеной» [78]. В результате читатели, наткнувшиеся в газете на очередную статью с такими выводами, делают вывод, что все монашки – это люди, обиженные жизнью. Вдобавок этот миф поддерживают и писатели – от классиков до авторов атеистических поделок давних и недавних времен. Можно вспомнить хотя бы эффектную сцену из романа А. Дюма «Сорок пять», героиня которого, роковая красавица Диана, отомстив за смерть любимого, восклицает: «Дорогу, сударь, дорогу Диане де Меридор, которая направляется в монастырь!» Или историю тургеневской Лизы Калитиной, которая тоже оказалась в монастыре из-за несчастной любви к женатому мужчине.
Увы, это только часть правды о том, почему уходили и поныне уходят в монастыри девушки и женщины. Туда шли и идут не только несчастные и обездоленные, но и красивые, и богатые, и счастливые. Такие подвижницы XIX века, как игуменьи Таисия (Солопова) и Арсения (Себрякова), как игуменья Холмогорского монастыря Агния (Архипова) – дворянки, красавицы и умницы, не знавшие горя и лишений. А в наше время прославилась игуменья Ксения (Зайцева), настоятельница Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря, по профессии журналист. Еще пример – инокиня Наталия, автор современного описания Святой Земли, чья книга «Русский Иерусалим» представляет не что иное, как собрание трогательных писем к любимой маме.
Как видно, всем этим монахиням не хватало для полного счастья чего-то такого, что есть только за монастырскими стенами. Что именно – этого я, незнакомая с жизнью в монастыре, не знаю, поэтому не могу сказать. И бывает, даже им сложно сформулировать точную причину своего ухода в монастырь. Причем намного сложнее, чем тем, кто сделал это «с горя». И я все-таки позволю себе предположить, что наиболее частой причиной ухода в монастыри в XIX веке в православной России являлись искренние и глубокие религиозные убеждения.
Это отчасти подтверждают немногие сохранившиеся свидетельства самих монахинь и послушниц. Например, замечательные «Записки» игуменьи Таисии (Солоповой). Или собранные монахиней Таисией (Карцовой) в книге «Русское православное женское монашество XVII – ХХ вв.» жизнеописания игумений Арсении (Себряковой), Феофании (Готовцовой) и других подвижниц, в основу которых легли воспоминания, а иногда – чудом сохранившиеся письма послушниц. Так, девушка-дворянка Л. Хотинская в письме к о. Иоанну Кронштадтскому, описывая свое годичное пре бывание послушницей в Леушинском монастыре и уход оттуда «по болезни вследствие многих семейных неприятностей», сообщала: «Теперь я вполне здорова и желала бы возобновить свой обет. Я остаюсь верна своему обручению. Меня даль не страшит, могу и в Суру».
Безусловно, решение столичной жительницы и дворянки, к тому же не отличавшейся хорошим здоровьем, отправиться в только что открытый монастырь в отдаленном Пинежском уезде являлось свидетельством ее глубокой веры. Увы, монахини и послушницы редко писали письма или воспоминания, и это – единственный документ подобного рода, имеющий отношение к северным женским монастырям.
В монастыри шли не только несчастные и обездоленные, но и богатые, и счастливые – как, например, дворянка Мария Солопова – будущая игуменья Таисия
Однако косвенным доказательством моей правоты является то, что между приходом богомолицы в монастырь, ее зачислением в монастырскую общину и последующим принятием ею монашеского пострига проходили долгие годы, так что выдержать послушнический искус мог только глубоко верующий человек. Это сейчас из-за нехватки сестер во вновь открывающихся монастырях и послушницами делают быстро, и постригают достаточно рано. Но в те времена, о которых идет речь, все было иначе и намного строже. И, вычисляя сроки между принятием богомолицы в монастырь, ее «приукаживанием» и пострижением, современный человек, пожалуй, может лишь повторить слова иностранца, посетившего Россию в XVI или XVII веке и увидевшего, как истово молятся русские люди: «Да они тут все святые!».
При приеме в монастыри происходил строжайший и длительный отбор, причем он действовал в отношении представительниц всех сословий – от дворянок до бывших крепостных крестьянок
При приеме в монастыри происходил строжайший и длительный отбор, причем он действовал в отношении представительниц всех сословий – от дворянок до бывших крепостных крестьянок. Так, вологодская дворянка Раиса Кубенская, поступившая в Горний Успенский монастырь в 1851 году, в возрасте шестнадцати лет, была «приукажена» – то есть официально приписана к монастырской общине указом консистории, – только шестнадцать лет спустя. И лишь в 1871 году – через двадцать лет после ухода в монастырь! – эта послушница-дворянка стала монахиней Сергией. Монахиня того же монастыря Антония (Рынина) стала послушницей в 1824 году, была «приукажена» в 1868-м, а постриг приняла лишь в 1871-м. Таким образом, она пробыла послушницей сорок четыре года!
Послушница Холмогорского Успенского монастыря 47-летняя крестьянская вдова Федосья Андронова была принята в монастырь в 1907 году, но «приукажена