Безусловно, предварительная оценка способностей той или иной послушницы могла оказаться неточной. В связи с этим игуменья могла менять послушания, которые давала сестрам. Так, насельница Ущельского монастыря Анна Эдельштейн в 1919 году несла послушание певчей и письмоводительницы, тогда как ранее, с 1914 по 1917 годы, была благочинной монастыря – то есть одной из ближайших помощниц игуменьи. Другая послушница того же монастыря, Марина Иванова, пела на клиросе, занималась рукоделиями, затем, в течение трех лет, с 1914 по 1917 годы, была казначеей, а в 1918 году стала настоятельницей Ущельского монастыря.
Послушница Анастасия Ефимова, принятая в Сурский монастырь в 1899 году, в первые два года своего пребывания в нем была трапезницей, в 1901 году – закройщицей в рухольной, в 1902 году стала старшей сестрой Сурского подворья в Архангельске, а в 1917 году была избрана игуменьей Сурского монастыря.
Параскева Новикова, поступившая в Сурский монастырь в 1901 году, первоначально несла послушание на скотном дворе, а позднее – в столярной мастерской, так что после закрытия монастыря зарабатывала себе на жизнь, изготовляя бочки. Послушница Горнего Успенского монастыря Клавдия Глик прошла послушания певчей, швеи, ризничей, казначеи, а после 1904 года стала благочинной.
Перемены в характере послушаний были связаны с более точным определением для каждой из сестер такого рода деятельности, выполняя которую, та принесла бы максимальную пользу монастырю. Действительно, интеллигентная, но слабовольная Анна Эдельштейн больше годилась для роли монастырского делопроизводителя, чем для должности благочинной, тогда как волевая и деятельная Анастасия Ефимова – впоследствии монахиня Серафима, – даже несмотря на свою малограмотность, по деловым качествам прекрасно подходила для должности старшей сестры Сурского подворья.
Ежегодно игуменья давала характеристику каждой из послушниц. Положительные характеристики обычно представляли собой стандартную формулировку, принятую в данном монастыре. Так, в Ущельском монастыре примерная послушница могла характеризоваться как «способная, трудящая». В Сурском монастыре характеристика выглядела так: «Способностей очень хороших, усердна к послушанию». Характеристика Арсениево-Комельского монастыря звучала следующим образом: «Поведения весьма хорошего, к послушанию способная». В Холмогорском монастыре послушница могла характеризоваться просто как «трудящая». Судя по этим характеристикам, при оценке поведения послушниц основное внимание уделялось их отношению к труду.
А вот примеры негативных характеристик: «Способная, ропотлива на послушаниях, но трудящая», «способная, но всегда недовольная, дерзкая, но трудящая», «грубая, дерзкая, во всех худых отношениях скоро отзывчивая, но трудящая». Как видно, смягчающим обстоятельством для послушниц с плохим поведением опять-таки являлось их отношение к труду. Тем не менее обладательницам подобных характеристик приходилось ходить в послушницах до тех пор, пока они не меняли свое поведение.
Надо сказать, что иногда негативные характеристики послушниц были следствием конфликтных ситуаций в монастырях. Например, благочинная Ущельского монастыря Анна Эдельштейн в 1908 году получила от игуменьи Магдалины следующую характеристику: «К физическому труду не способная, начальницей тоже не способная». Последнее утверждение не совсем справедливо, поскольку, по признанию самой Анны Эдельштейн, она была благочинной только на бумаге. На самом же деле ее «в дела управления игуменья не допускала и фактически не признавала благочинной, как не монахиню, а только послушницу».
В том же году другая послушница этого монастыря, казначея Марина Иванова, характеризовалась игуменьей как «начальницей не способная, гордая и дерзкая». Причиной столь негативной характеристики М. Ивановой стало то, что та составляла оппозицию игуменье Магдалине. По свидетельствам послушниц, Марина Иванова «заступалась перед игуменьей за сестер, которые никогда не были одеты и обуты», а также заявила, что будет сама вести финансовую документацию монастыря, которая ей игуменьей «не давалась по неизвестной причине». Таким образом, негативные характеристики в ряде случаев отражали внутримонастырские конфликтные ситуации и служили для игумений способом смирить непокорных послушниц.
Послушник традиционно считается кандидатом в монашество. Однако отнюдь не все послушницы оставались в монастырях навсегда. Так, из семи послушниц, поступивших в 1900 году в Горний Успенский монастырь, к 1904 году остались четыре. Из 32 послушниц, принятых в 1899 году в Сурский монастырь, в 1902 году осталось семнадцать, а в следующем году – двенадцать человек. Из 149 послушниц, поступивших в тот же монастырь в 1901 году, через год в монастыре осталось шестьдесят семь, а еще спустя год – тридцать две. Из 62 послушниц, поступивших в 1905 году в Арсениево-Комельский монастырь, к 1916 году осталось также тридцать две.
«Текучесть кадров» в других монастырях была несколько меньшей. Так, из пяти послушниц, поступивших в Ущельский монастырь в 1905 году, к 1909 году остались четыре. Из Ямецкого монастыря за все время его недолгого существования никто не выбыл, хотя, как упоминалось ранее, никто и не поступал.
Причинами ухода из монастыря могли стать разочарование в монастырской жизни, исключение за различные проступки, переход в другой монастырь, тяжелая болезнь. А в исключительных случаях – даже замужество по желанию родственников. Так, в 1877 году опекуны 19-летней послушницы Успенского Горнего монастыря Александры Шомской взяли ее из обители «для отдачи в замужество». Однако большинство послушниц оставались в монастырях навсегда.
Переходным этапом между принятием в монастырь и монашеским постригом являлось «приукаживание» послушницы, то есть официальная приписка ее к монастырской общине согласно соответствующему указу духовной консистории. Приукаживание совершалось после достаточно длительного пребывания послушницы в монастыре. Так, послушница Холмогорского Успенского монастыря Наталия Мефодьева, жившая в нем с 1859 года, была приукажена в 1865 году; послушница Успенского Горнего монастыря Клавдия Глик, поступившая в том же году, была приукажена в 1867-м. Послушница Сурского монастыря Александра Ларюшева была приукажена лишь спустя шестнадцать лет после своего поступления. В монастырской документации такие послушницы именовались «указными». В отличие от неприукаженных послушниц, они могли покинуть монастырь или быть уволены из него лишь после соответствующего указа консистории.
В ряде монастырей – например Ямецком и Холмогорском Успенском, – после приукаживания послушниц могли постригать в рясофор. Это был так называемый «малый постриг» без произнесения монашеских обетов, в связи с чем послушница, принявшая постриг, могла именоваться как рясофорной монахиней, так и рясофорной послушницей. Имя ее могло меняться или оставаться прежним. Так, имя послушницы Ямецкого монастыря Людмилы при ее постриге в рясофор было оставлено без изменения. В то же время в Холмогорском монастыре рясофорным послушницам давались другие имена. Наталья Мефодьева в рясофоре носила имя Анфисы, а Евдокия Марьина – Дионисии.
В Шенкурском и Горнем Успенском монастырях постриг послушниц в рясофор мог происходить как до их приукаживания, так и после. Так, 52-летняя мещанская вдова Анна Пешкова, поступившая в монастырь в 1881 году, 59-летняя крестьянка Анна Пефкова, проживавшая в монастыре с 1878 года, а также 47-летняя крестьянская вдова Наталия Костылева, принятая в монастырь в 1868 году, были пострижены в рясофор 20 августа 1887 года, а приукажены лишь спустя четыре года. Вместе с ними была пострижена в рясофор уже приукаженная в 1886 году 66-летняя послушница того же монастыря, вдова коллежского советника Александра Каратаева. Послушница Горнего Успенского монастыря Клавдия Глик, постриженная в рясофор в 1862 году, была приукажена лишь спустя пять лет.
Поскольку рясофорная послушница не давала монашеских обетов, постриги в рясофор могли совершаться над послушницами, не достигшими 40-летнего возраста, после которого разрешалось пострижение женщин в монашество. Так, в 1869 году в Холмогорском монастыре дочь дьячка, послушница Елизавета Гурьева, была пострижена в рясофор с именем Фивеи. К этому времени ей было двадцать пять лет. Поскольку постриг в рясофор являлся малым постригом, в послужных списках Холмогорского монастыря рясофорные послушницы, как мы помним, могли упоминаться под мирскими именами. Та же инокиня Анфиса (Мефодьева) в них чаще всего фигурировала под своим мирским именем – Наталия.
Следующим этапом пребывания послушницы в монастыре являлось принятие монашеского пострига. Время его зависело не от срока проживания послушницы в монастыре, а от оценки игуменьей степени ее готовности к монашеству. Так, Анна Станиславская, поступившая в Сурский монастырь одной из первых, в 1899 году, к 1917 году все еще оставалась послушницей (хотя и указной) из-за своего конфликтного поведения. Зато Феоктиста Владимирова, принятая в Сурский монастырь двумя годами позже Анны, в апреле 1913 года была уже пострижена в мантию с именем Елизаветы.
Следующим этапом пребывания послушницы в монастыре являлось принятие монашеского пострига
Возрастной состав монахинь, как и возрастной состав послушниц, в различных северных обителях был разным. В монастырях с давней историей – Холмогорском, Шенкурском, Горнем Успенском, – все монахини были старше сорока лет. Только в монастырях, основанных в начале ХХ века, изредка совершались монашеские постриги над насельницами, не достигшими 40 лет. Так, самая молодая монахиня Ущельского монастыря, Апполинария (Федорова), дочь псаломщика, ставшая послушницей в 1903 году, была пострижена в монахини в 1908 году, в возрасте тридцати девяти лет.
Однако подобные примеры являлись исключением из общего правила, и почти все монахини северных женских монастырей были женщинами немолодыми. Так, в общине Горнего Успенского монастыря более половины монахинь были в возрасте 41–50 лет, малая доля (6 %) – в возрасте 51–60 лет; чуть больше