Как известно, еще при жизни праведный Иоанн Кронштадтский имел множество почитателей. Не случайно его называли «всероссийским батюшкой»: «Портреты о. Иоанна можно было встретить в роскошных кабинетах и в крестьянских избах. Они находились на почетном месте у многих рядом с портретами царя, ибо народ видел в нем молитвенника о царе и России. Не только слышать, но даже только видеть о. Иоанна многие считали за счастье. Не только простая толпа искала его, но люди всякого звания, образования, положения и возраста спешили к нему, окружали его, ждали его благословения, радовались его улыбке, ловили каждое его слово» [17].
Однако ряд почитателей о. Иоанна от уважения к нему перешел к его «обожанию». Подобные случаи нередки и сейчас, особенно среди женщин, стремящихся быть поближе к любимому батюшке, оказывать ему всевозможные знаки внимания и, в свою очередь, получать их от него. Однако при этом неизбежно и незаметно возникает «угроза подмены, профанации дела духовного наставления. Обожаемый батюшка и в самом деле “обожается”, занимает Божие место» [42].
Характерно, что в разговорах таких женщин почти не упоминается Бог. Зато батюшка – постоянно. Примером такого обожания может служить духовная дочь о. Иоанна Кронштадтского, Е. Духонина, оставившая о нем очень яркие и информативные воспоминания. Между прочим, в них подробно перечислены все мелкие знаки внимания, которые он оказывал ей наяву и даже во сне. Надо сказать, что сам о. Иоанн старался пресекать подобное обожание. Так, на слова одной из своих почитательниц: «Я только Вами и живу, батюшка», он ответил: «Не мной, а Господом» [6]. Но, безусловно, это удавалось ему лишь отчасти – ведь та же Е. Духонина, добросовестно записавшая вышеприведенное высказывание о. Иоанна, не сделала из него никаких выводов для себя самой…
Но наиболее уродливой формой почитания о. Иоанна Кронштадтского было так называемое «иоаннитство». Первое упоминание о нем датируется 1896 годом, однако долгое время иоаннитов считали не сектантами, а просто экзальтированными почитателями праведного Иоанна. Позднее оказалось, что это не совсем так. И в 1908 году на съезде епархиальных миссионеров в Киеве было постановлено считать иоаннитов «сектантами хлыстовского духа» [4].
В 1909 году, на съезде миссионеров в Одессе, были четко выделены основные особенности иоаннитства: его адепты считали о. Иоанна Кронштадтского Богом, воплотившимся Христом. Ему приписывались всеведение и безгрешность. Его портреты размещались рядом с иконами и перед ними зажигались лампады. Еще при жизни о. Иоанна ему был сочинен акафист. У иоаннитов имелись свои «богородица», «апостолы», «архангелы Михаилы», «пророки Енох и Илия», «мироносица Соломония». Причем нередко это были лица с темным прошлым и даже судимые за мошенничество.
Профессор Казанской духовной академии Н. И. Ивановский охарактеризовал иоаннитство как «движение характера сектантского и еретического – хлыстовского… Это – люди, которые чтут известное и в наших глазах досточтимое лицо; но чтут – через край, называя его богом. Здесь, как и в учении хлыстов, в основе лежит идея перевоплощения. Так же точно, как у хлыстов, есть богородицы. И богородица не одна, а несколько» [4].
Московский миссионер И. Г. Айвазов охарактеризовал иоаннитство как типичное хлыстовство, отметив при этом, что иоанниты предпочитают вместо православных храмов посещать свои молитвенные дома. Поэтому возможно, что те послушницы Сурского монастыря, которые предпочитали молиться не в храме, а именно в домике о. Иоанна, могли быть и иоаннитками. Однако среди них могли оказаться и те, для кого посещение домика «дорогого батюшки» просто являлось утешительным напоминанием о нем. Так, в одном из писем к о. Иоанну послушницы упоминали, что посещение его домика для них «единственное утешение, …очень сестры все скорбят, что …не у кого получить утешения».
Так все-таки – были ли среди сестер Сурского монастыря иоаннитки? Увы, целый ряд различных источников подтверждает это. Начнем с газетных публикаций. Некто Л. Ефременко в статье «Иоаннитки, или То же, что контрреволюция», напечатанной в нескольких номерах «Известий Архангельского губревкома…» за 1920 год, охарактеризовал общину Сурского монастыря как иоаннитскую. В качестве доказательства этого он упомянул, что в кельях сурских монахинь портреты о. Иоанна Кронштадтского соседствовали с иконами, как это было принято у иоаннитов. Понятно, что доверять Л. Ефременко до конца вряд ли стоит, ведь во времена, когда он написал эту статью, богоборцы выдумывали всевозможные «ужастики», чтобы очернить Православную Церковь. И в 1920 году, ради того, чтобы закрыть Сурское подворье, а затем и Сурский монастырь, его насельниц объявили не только иоаннитками, но и контрреволюционерками.
Впрочем, информацию об иоаннитках в Сурском монастыре можно найти не только в периодике советского времени, но и в газете «Архангельск» за 1907 год. Там в одной из заметок указывается, что «сурские монашки по отношению к о. Иоанну представляют два типа: один, знакомый всем по рассказам из Кронштадта – “иоаннитки”, из которых наиболее ревностные чтут его не только за святого, но за сына Божия и имеют его портрет наравне с иконами…» [67]. В этой заметке также упомянуто, что послушницы-иоаннитки перед приездом о. Иоанна в Суру налагали на себя такой строгий пост, что у них хватало сил лишь на то, чтобы встретить его на пристани, тогда как самостоятельно дойти до монастыря они уже не могли.
А вот еще один, современный «источник» информации об иоаннитках в Суре. Современный исследователь атеизма и свободомыслия на Севере В. А. Зайцев, ссылаясь на публикацию из № 94 газеты «Архангельск» за 1907 год, пришел к выводу, будто в Сурском монастыре «иоаннитки составляли верхний, правящий слой. Они вели паразитический образ жизни, да и высокой нравственностью не отличались: в монастыре пьянствовали, а приезжая в Архангельск, вели себя так, что приводили горожан в изумление», распространяя среди тех «иоаннитскую» литературу. «При этом городская газета заметила, что если предлагаемую иоаннитками книгу об Иоанне Спасителе покупать отказывались, монахини отвечали на отказ самыми отборными площадными словами» [10].
Но я не случайно заключила в кавычки слово «источник» – информация из книги В. А. Зайцева не является точной, ибо в подлинном тексте заметки, на которую он ссылается, нет указаний не только на то, что упомянутые в ней иоаннитки были сурскими монахинями, но даже на то, что те вообще были монахинями. В заметке речь идет о «молодых крестьянских девках, далеко не постного вида, с лоснящимися рожами» [83].
В кельях сурских монахинь портреты о. Иоанна Кронштадтского соседствовали с иконами
Тем не менее информация о наличии в Сурском монастыре иоанниток находит подтверждение и в архивных источниках. Например, в рапорте пинежского викарного епископа Варсонофия, датированном 1912 годом, об этом говорится так: «…Здесь давно уже веет духом иоаннитов, к тому же с весны здесь поселилась иоаннитка с тремя молодыми родственницами; она привезла в обитель много пожертвований от старца Назария и других иоаннитов. И за то ея родственниц приняли в обитель, а сама она живет гостьей». Вероятно, Сурский монастырь имел репутацию «иоаннитского» и в народе, поскольку при усмирении «бунта монахинь» в Суре в 1912 году келейник епископа Варсонофия, а также урядники обзывали его сестер иоаннитками.
Безусловно, все вышеприведенные сведения могут служить достоверным подтверждением тому, что в Сурском монастыре действительно имелись иоаннитки. Однако этими сведениями все же нельзя подтвердить вывод, сделанный В. А. Зайцевым: что именно иоаннитки составляли там «привилегированное большинство». Более того, ни одна из игумений Сурского монастыря не была иоанниткой. Игуменья Варвара пыталась бороться с неадекватными формами почитания о. Иоанна Кронштадтского, о чем уже упоминалось ранее. Судя по письмам к о. Иоанну ее преемницы, игуменьи Порфирии (Глинко) – имевшим не истеричный или восторженный, а спокойный и деловой тон, – та равно так же не была иоанниткой, хотя и принимала последних в монастырь. Хотя решающую роль здесь играли, скорее всего, значительные денежные вклады, которые вносили в Сурский монастырь поступавшие туда иоаннитки. Более того, некоторые послушницы жаловались на мать Порфирию, будто та называла их иоаннитками и сектантками, – стало быть, она никак не могла быть иоанниткой.
А вот над письмами игуменьи Серафимы (Ефимовой) к о. Иоанну, пожалуй, можно призадуматься – уж не была ли иоанниткой она? Вот, например, как она обращалась к праведному Иоанну в одном из своих писем: «…и меня, заблудшую овцу, взыщите за крутыми горами, за высоким лесом. Разве я не хочу спастись? Взыщи меня, взыщи, я столько лет к тебе взываю, и столько слез я проливаю, и так вдали живу, приблизь меня к себе…». Тем не менее, если ознакомиться с другими письмами матери Серафимы, можно сделать вывод, что она была довольно темпераментной личностью, но все-таки не иоанниткой. Так что хотя среди сестер Сурского монастыря и были иоаннитки, доказательств того, что привилегированное большинство в нем составляли именно они, нет.
Игуменье Варваре все-таки не удалось навести порядок в Сурском монастыре. В результате она была снята с должности настоятельницы. Преемницей ее стала монахиня Порфирия (Глинко), в 1905 году возведенная в сан игуменьи. Если читатель помнит, та не стремилась к настоятельству, прекрасно понимая, что это прежде всего крест, и крест тяжелый. И только стороннему человеку кажется, что жизненный путь игуменьи усыпан розами, – на самом деле это весьма тернистый путь. Именно поэтому мать Порфирия просила о. Иоанна избавить ее от настоятельства и приняла его только «за послушание».
Дальнейшие события подтвердили ее правоту – именно в годы ее управления Сурским монастырем в нем произошли трагические события, получившие известность не только на Пинежье, но и в Архангельске, и даже за пределами Архангельской епархии.