ком корпусе, – и сторонниц бывшей казначеи Ивановой.
Спустя год, в феврале-марте 1918-го, благочинный монастырей архимандрит Григорий, настоятель Красногорского монастыря, по распоряжению консистории произвел в Ущельском монастыре очередное расследование в связи с жалобой двенадцати сестер на игуменью Магдалину. При этом выяснилось, что хозяйство монастыря находится в упадке, а также имеют место серьезные нарушения монастырской дисциплины: богослужения совершаются не ежедневно; игуменья и ее приближенные имеют отдельную трапезу, лучшую, чем у рядовых сестер; в то время как простые монахини и послушницы нуждаются в самом необходимом.
Для нормализации ситуации в Ущельском монастыре «были сделаны перестановки в штатном расписании монастыря (включая Мезенское подворье и Семженский скит), но положительного результата так и не было достигнуто. Тогда игуменье Магдалине было предложено уйти на покой. Исполняющей обязанности настоятельницы была назначена бывшая казначея Марина» [70].
Тем не менее конфликт в Ущельском монастыре не был до конца погашен даже столь радикальными мерами. Свидетельством тому могут служить негативные характеристики сторонниц игуменьи, данные в 1919 году новой настоятельницей. Так, монахиня Аполлинария, которая в 1908 году характеризовалась игуменьей Магдалиной как «способная, ведущая себя по-монашески», в 1919 году характеризовалась новой настоятельницей как «грубая и непокорная, дерзкая, ко всему худому скоро отзывчивая, но трудящая». Судя по всему, новая настоятельница наводила порядок в Ущельском монастыре не менее крутыми мерами, нежели ее предшественница.
Тогда «заштатная» игуменья Магдалина, продолжавшая и после своего низложения проживать в Ущельском монастыре, решила уйти из обители, надеясь, что тогда в ней воцарится мир. В ноябре 1919 года она испросила у Архангельского епархиального совета разрешения перейти вместе с несколькими сестрами в монастырскую пустынь, так называемую «Иудину» (или «Юдину»), что было ей разрешено.
Это были наиболее крупные конфликтные ситуации в северных женских обителях. Увы, не единственные. В Знамено-Филипповском монастыре Вологодской епархии также имел место конфликт, завершившийся сменой настоятельницы. Причиной его стало самоуправство игуменьи Капитолины, которая, по словам благочинного монастырей Великоустюжского викариатства архимандрита Феодосия, «жаловалась на казначею, устранила ее от всех обязанностей, управляет монастырем единолично, вопреки монастырскому уставу, и добрых советов, по своему упрямому характеру, не слушает».
Игуменья подозревала казначею, монахиню Флорентию, в интригах против нее и в стремлении стать настоятельницей. 30 мая 1910 года в казначейский корпус пришли проститься с казначеей две послушницы, 14-летние крестьянские девочки Анна и Екатерина, не выдержавшие строгого обращения игуменьи и решившие вернуться домой. Вслед за ними прибежала игуменья Капитолина, которая, увидев послушниц, принялась топать ногами, кричать на них и угрожать им поркой, а потом бить их.
Казначея прикрикнула на игуменью и попыталась вывести ее из корпуса. Тогда рассвирепевшая настоятельница «расцарапала ей губу руками, в то же время плюнула на нее», хотя и не попала ей в лицо, поскольку была ниже ростом. Свидетельницей этого стала монахиня Анатолия. По ее словам, игуменья в тот же день пришла к ней в келью и заявила: «Это все из-за тебя вышло. Накажет тебя Царица Небесная. Я тебя имею право сейчас выгнать из кельи. Сказавши это, она попросила прощения, поклонилась до земли и ушла».
Обиженная казначея вместе с монахиней Анатолией написали на игуменью жалобу в консисторию. Началось расследование, в ходе которого выяснилось, что большинство рядовых сестер, в том числе и монахини, перешедшие вместе с игуменьей Капитолиной в Знамено-Филипповский монастырь из Иоанно-Предтеченского Устюжского монастыря, недовольны настоятельницей.
Особенное недовольство деспотичным поведением игуменьи проявляли послушницы, жаловавшиеся, что «матушка настоятельница наказывает часто, даже за то, что мы ходим на благословение к священнику». Игуменья попрекала послушниц, что они «едят казенный хлеб», в то время как на самом деле продуктами их снабжали родственники, а также обвиняла их в хищении монастырского имущества. В ряде случаев игуменья давала послушницам деньги в долг и затем требовала возврата больших сумм. Монахиня Анатолия показала, что «настоятельница нас часто оскорбляет. Я прислуживаю в церкви, и она нередко мне говорила, что я то украла и другое…».
Все это поставило монастырь на грань развала, поскольку многие послушницы заявляли, что давно бы ушли в мир, если бы их не удерживали более старшие сестры. В итоге «сестры единодушно, убедительно и со слезами просили о перемене настоятельницы, заявляя, что… намереваются возвратиться в Иоанно-Пред теченский монастырь». Результатом расследования данного конфликта стало низложение игуменьи Капитолины, которую было решено отправить рядовой монахиней в Яренский Крестовоздвиженский монастырь (впоследствии она несла там послушание золотошвеи).
Однако вологодская консистория сочла целесообразным наказать не только игуменью, но и написавших на нее донос казначею Флорентию и монахиню Анатолию, которые «за неуважительное, лишенное духа христианского смирения отношение к своей настоятельнице» были перемещены в другие монастыри Вологодской епархии. Как видно, епископ Вологодский и Тотемский Никон (Рождественский) поступил согласно поговорке «Доносчику – первый кнут».
После этого жизнь в Знамено-Филипповском монастыре стала спокойной и мирной, хотя низложенной игуменье Капитолине до ее отправки в Яренский монастырь пришлось претерпеть обиды со стороны своих бывших подчиненных. Спустя семь месяцев после своего низложения, 1 июня 1911 года, она послала в консисторию жалобу на то, что сестры Знамено-Филипповского монастыря, прочитав в «Церковных ведомостях» определение Синода об увольнении ее от должности игуменьи, «оскорбляют и унижают» ее, «приказывают уходить из обители». Это позволяет увидеть в игуменье Капитолине не только виновницу внутримонастырского конфликта, но и его жертву.
Не стоит судить ее слишком строго – ведь не каждому под силу бремя настоятельства. Кто-то тяготится властью, кому-то она кружит голову. И стоит вспомнить, что мать Капитолина, до своего поставления на игуменство длительное время прожившая в Иоанно-Предтеченском монастыре, была там на хорошем счету и характеризовалась как личность, «от многих отличающаяся религиозностью, начитанностью святоотеческих писаний, мерностью характера и рассудительностью». И что в свое время она жаловалась в консисторию, что «монахини управляемой мною обители не знают почти совсем иноческих правил и общежительного устава. Что же касается младших сестер, то, ввиду незнания ими даже земной жизни Спасителя, мною каждый вечер устраивается чтение Священной истории с объяснением непонятного сестрам, а старшие не повинуются». После этого хочется не осудить, а скорее пожалеть игуменью Капитолину, которой оказалось не под силу послушание настоятельницы.
Епископ Никон (Рождественский) поступил согласно поговорке «Доносчику – первый кнут»
Как уже могли убедиться читатели на примере Сурского монастыря, мирную жизнь в обители могли нарушить несколько строптивых послушниц или даже одна монахиня или послушница. Так было в Троице-Гледенском монастыре, где источником проблем и треволнений стала одна-единственная монахиня Серафима (Бистерфельд).
Потомственная дворянка, учительница по профессии, награжденная за работу в косинской церковноприходской школе Библией от Синода, а также значком Красного Креста за работу в столовой во время эпидемии цинги в Старорусском уезде, она до своего перехода в Троице-Гледенский монастырь была насельницей Николо-Косинского монастыря Новгородской епархии, который покинула по неизвестным причинам. Судя по тому, что монахиня Серафима весьма болезненно относилась к вопросам своей репутации, постоянно заявляя, что «ее документы чисты» и что она «не сосланная», ее уход из Николо-Косинского монастыря, вероятно, произошел не мирным путем…
В Троице-Гледенском монастыре мать Серафима вела себя гордо и заносчиво – послушаний не несла, часто отлучалась из монастыря в Великий Устюг, держала себя высокомерно даже с игуменьей. Тем не менее она сумела войти в доверие к викарному великоустюжскому епископу Алексию, который, пытаясь в 1914 году преобразовать Николаево-Прилуцкий мужской монастырь в женский, рекомендовал ее в качестве кандидатки на должность игуменьи. Как мы помним, попытка эта кончилась неудачей.
Однако честолюбивая монахиня Серафима стремилась во что бы то ни стало стать игуменьей. И вот, летом 1916 года, когда Троице-Гледенский монастырь посетил великий князь Николай Михайлович, она, пользуясь отсутствием игуменьи, подала ему прошение о преобразовании в женский монастырь мужского Введенского монастыря, расположенного в Сольвычегодске, а несколько месяцев спустя, хлопоча об этом, даже ездила к нему в Санкт-Петербург. Для большего успеха своего дела монахиня Серафима предлагала устроить при Сольвычегодском монастыре приют для сирот павших воинов.
Однако главной ее заботой была отнюдь не забота о детях-сиротах, а о самой себе. Одновременно с этим С. Бистерфельд – вероятно, на всякий случай, – хлопотала о преобразовании в женский еще одного мужского монастыря, лальского Михайло-Архангельского, находившегося в том же Великоустюжском уезде, что и Троице-Гледенский монастырь.
Как ни странно, инициативу честолюбивой монахини поддержала игуменья Троице-Гледенского монастыря Рипсимия. Причина этого была достаточно проста – ведь в таком случае монастырь был бы избавлен от Серафимы Бистерфельд. Игуменья Рипсимия даже умоляла епископа перевести мать Серафиму «куда-либо в настоятельницы», «чтобы нахождение такой особы не накладывало бы пятна на святую обитель нашу и не вносило смуты и недоразумения в сердца сестер