Мать Агния не была северянкой. Она родилась в 1791 году в Вятке и происходила из дворянского сословия. Когда Александре (так звали мать Агнию в миру) исполнилось четыре года, ее мать умерла. Поэтому Александру и ее сестру воспитывал отец, Иван Архипов. Когда же девушке исполнилось 17 лет, она ушла в Алексеевский женский монастырь в Арзамасе. Этот монастырь был обязан своим возникновением преподобному Феодору Санаксарскому (Ушакову) и его духовной дочери, схимонахине Марфе (Протасьевой). В монастыре девушка занималась рукоделиями, а также растопкой печей.
Тот факт, что послушница Александра была дворянкой, говорит о многом. Прежде всего – о смирении девушки, безропотно выполнявшей работу, которую люди ее круга никогда не делали сами, а поручали слугам. Однако по воспоминаниям одной монахини, знавшей мать Агнию (тогда Александру) в ее юные годы, та, горевшая желанием подвигов и лишений ради Христа, не ограничивалась этими послушаниями. Она еще и чистила отхожие места, а также носила кирпич на строительство монастырского собора. Все это Александра делала тайно, стремясь скрыть свои подвиги от людей.
После смерти отца молодую послушницу ждали новые испытания. На нее заявила свои права ее тетка, нижегородская помещица. Старушка без памяти любила свою племянницу и стремилась сделать ее счастливой. Увы, именно любящая тетушка причинила Александре много скорбей, забрав ее из обители и пытаясь заинтересовать светской жизнью. Но Александра выдержала и это. Не сумев сломить волю юной племянницы, тетушка скрепя сердце согласилась отпустить ее в монастырь – правда, не обратно в Алексеевский, а в нижегородский Крестовоздвиженский, ведь в таком случае старушка хоть изредка могла видеть любимую племянницу…
В Крестовоздвиженском монастыре послушница Александра несла послушание в рукодельной, заведовала ризницей, а когда ее постригли в рясофор с именем Надежды, получила послушание сборщицы. Из главы, посвященной хозяйственной деятельности женских монастырей, читатель помнит, что это послушание требовало от тех, кто выполнял его, умения общаться с людьми, терпения и смирения, – поскольку находились люди, которые не только скупились на пожертвования, но еще и оскорбляли и унижали сборщиц.
В течение девяти лет инокиня Надежда ездила по российским городам и весям, собирая пожертвования для своего монастыря. Дважды – в 1835 и 1842 годах, – она посетила и Архангельск. Во время последнего из этих посещений с ней и произошел удивительный случай, после которого скромная инокиня стала игуменьей Холмогорского монастыря.
В ту пору Холмогорский монастырь переживал тяжелые времена. Его хозяйство находилось в упадке. Монастырские земли сдавались в аренду местным крестьянам. На скотном дворе оставалось всего лишь несколько коров и лошадь. Кельи ветшали, в полуразрушенных храмах из иконостасов выпадали иконы. Монахини и послушницы были вынуждены сами зарабатывать себе на пропитание, занимаясь рукоделием. Иногда в поисках работы они отлучались из монастыря на несколько дней кряду, причем некоторые из них настолько привыкли к такому житью, что сопротивлялись любой попытке настоятельницы улучшить дисциплину в обители.
Не сумев сломить волю юной племянницы, тетушка скрепя сердце согласилась отпустить ее в монастырь – в нижегородский Крестовоздвиженский…
Безусловно, что старушке-игуменье Александре, управлявшей в то время Холмогорским монастырем, было просто-напросто не под силу навести в нем порядок, – вернее, возродить монастырь. И вот, когда инокиня Надежда в 1842 году вторично приехала в Архангельск «за сбором», на нее обратил внимание епископ Архангельский и Холмогорский Георгий (Ящуржинский), давно подыскивавший для Холмогорского монастыря новую настоятельницу.
Инокиня Надежда не искала игуменства. И ее встреча с епископом Георгием произошла только потому, что, оказавшись в чужой епархии, она должна была взять благословение на сбор пожертвований у тамошнего епископа. Расспрашивая инокиню Надежду о том, не найдется ли в Крестовоздвиженском монастыре опытной монахини, способной возродить пришедший в упадок монастырь, владыка все больше убеждался, что в ее лице Бог послал ему именно ту монахиню, которую он давно и безуспешно искал. После этого он стал ходатайствовать перед епископом Нижегородским Иоанном о переводе инокини Надежды в Архангельскую епархию – и получил согласие.
Дальнейшие события могут показаться современному читателю более чем странными. Казалось бы, инокиня Надежда должна была обрадоваться, узнав о своем неожиданном возвышении. Ведь разве не «улыбкой судьбы» можно было бы считать игуменство? Куда уж выше для монахини, куда уж почетнее? Однако когда инокиня Надежда узнала о том, что ее ожидает настоятельство, она заболела от горя. Ведь для нее должность игуменьи была прежде всего послушанием, причем намного более трудным, нежели топка печей или сбор пожертвований. Прежде она отвечала только за себя, а теперь должна была принять на себя ответственность за многих сестер, порученных ее попечению, стать им матерью не просто на словах, но и на деле. Возможно, она сомневалась и в том, удастся ли ей возродить монастырь.
Но мать Надежда была настоящей подвижницей – она не сочла себя вправе отказываться от послушания, данного ей через архипастыря Самим Богом, поэтому беспрекословно покорилась новому призванию. 22 декабря 1843 года она была пострижена в мантию с именем Агнии. А 20 января 1844 года вместе с одной из нижегородских монахинь, а также юной послушницей – впоследствии ставшей игуменьей Шенкурского монастыря матерью Арсенией, – прибыла на Север. 19 февраля мать Агния была возведена в сан игуменьи.
С Божией помощью она выполнила свое новое послушание как нельзя лучше и сумела привести в должный порядок монастырское хозяйство. Именно при ней Холмогорская обитель стала давать приют паломникам, идущим на Соловки. Это принесло монастырю не только материальную пользу, но и добрую славу в народе.
Однако гораздо большее внимание мать Агния уделяла духовной жизни сестер. Она ввела в Холмогорском монастыре общежительный устав и общую трапезу, во время которой читались жития святых и творения святых отцов. По ее распоряжению богослужения в монастыре стали совершаться ежедневно. Было введено круглосуточное чтение Псалтири за живых и усопших. Мать Агния лично следила за совершением церковных служб, требуя, «чтобы чтение в церкви было отчетливое, неспешное и благоговейное».
Именно при матери Агнии Холмогорская обитель стала давать приют паломникам, идущим на богомолье
При ней в Холмогорском монастыре появился хороший хор. Усилиями местного энтузиаста, смотрителя уездного училища Павла Ивановича Базилевского, спевки проводились по нескольку раз в неделю – и многие любители церковного пения приезжали в Холмогоры даже из Архангельска специально для того, чтобы послушать монашеский хор.
А для своих подчиненных мать Агния была прежде всего внимательной и любящей матерью. Она часто ходила по кельям сестер, спрашивая, «мирны ли они, довольны ли они, не скорбит ли кто, не унывает ли», но в то же время строго пресекала проявления гордыни и вражды – иными словами, «мудро правила» Холмогорским монастырем.
Она возглавляла обитель до самой смерти. За шесть лет до кончины ее стали беспокоить боли в области груди. Врачи обнаружили у матери Агнии опухоль молочной железы. Она согласилась на операцию лишь после длительных уговоров со стороны сестер. К операции игуменья приготовилась по-христиански – исповедалась и причастилась. Операция прошла благополучно, однако опухоль, вероятно, была злокачественной, и после нее мать Агния прожила всего два года.
К смерти она приготовилась заранее – раздала все, что имела, сестрам и неимущим, сделала пожертвования на храмы и монастыри. Срок жизни, определенный ей Богом, был не так уж долог – мать Агния прожила шестьдесят один год. Однако за это время она успела сделать очень многое. Некогда святой апостол Павел, подводя итог своей жизни, писал: «Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил…» (2 Тим. 4, 7). Это в полной мере применимо и к матери Агнии, совершившей на архангельской земле свой добрый подвиг.
Младшей современницей матери Агнии была другая северная подвижница благочестия – схиигуменья Шенкурского монастыря Феофания (Сидорова). Между прочим, биографические сведения о ней – хотя и с небольшими неточностями, – приводит в своей работе, посвященной истории русского монашества, И. К. Смолич. Сам факт этого говорит о многом, и прежде всего о том, что это была выдающаяся подвижница своего времени. К сожалению, она, как и мать Агния, в настоящее время оказалась незаслуженно забытой людьми. Но не Богом. Возможно, именно поэтому сейчас, когда прошло более столетия с ее кончины, память о ней возвращается к нам со страниц старинных книг и документов.
Будущая игуменья Феофания (в миру Елена Николаевна Сидорова, в девичестве Митрополитова) была уроженкой Вологодской епархии и происходила из купеческой семьи. Муж ее, купец второй гильдии Константин Сидоров, принадлежал «к фамилии известных в свое время в городе Архангельске Сидоровых». В возрасте двадцати семи лет Елена Николаевна овдовела. После этого она стала вести подвижническую жизнь в миру. Она принимала в своем доме странников, совершала паломничества по святым местам, побывав в Киево-Печерской лавре, Соловецком монастыре и ряде других обителей. «Более 20 лет она странствовала из обители в обитель, совершила паломничество и по святым местам Палестины; все свое имущество благочестивая вдова пожертвовала на церковные и благотворительные нужды» [33].
Может показаться непонятным, почему она не ушла в монастырь сразу после того, как овдовела? Вероятно, это было связано с тем, что после смерти мужа у нее остались сын и дочь. Это сейчас иногда случается, что женщины уходят в монастырь, бросая на произвол судьбы детей. Но Елена не считала себя вправе обречь детей на полное сиротство и медлила с уходом в монастырь до тех пор, пока те не стали взрослыми. Впрочем, вероятно и то, что решение уйти в монастырь у нее возникло не сразу, а стало закономерным итогом ее многолетней подвижнической жизни в миру. Как бы то ни было, очевидно одно – ее уход в монастырь был не скоропалительным, а обдуманным, сознательно сделанным шагом.