том могли не нести никаких послушаний. Так, по данным на 1901 год, в Горнем Успенском монастыре проживало одиннадцать женщин в возрасте 45–77 лет, не имевших послушаний. При этом восемь из них были вдовами – две мещанские вдовы, две крестьянские, две вдовы чиновников, одна вдова полковника. Вполне возможно, что, оставшись в одиночестве после смерти мужей, эти женщины решили поселиться в монастыре.
На старости лет в монастыри уходили не только вдовы, но и одинокие незамужние женщины. Например, в 1904 году в Сурский монастырь поступила 75-летняя мещанская девица из Архангельска Анна Быкова. При этом она внесла туда вклад в сумме 1500 рублей. В Сурском монастыре она считалась послушницей, но никаких послушаний не несла. В послужном списке ее послушание обозначено так: «Во время богослужений всегда бывает в церкви». Анна Быкова прожила в Сурском монастыре около двух лет. В 1906 году она умерла от старости. За такой же вклад в 1500 рублей в Сурский монастырь поступила некая Мария Федоровна Колбасникова. Она тоже числилась послушницей, однако не сразу получила благословение носить одежду послушницы, в связи с чем в своем письме праведному Иоанну Кронштадтскому, наряду с жалобами на плохое зрение, просила его «благословить, чтобы матушка поскорее одела».
Призрение одиноких пожилых женщин – тех же вдов, – из различных сословий имело место и в других монастырях. Так, в 1889 году в Горний Успенский монастырь за вклад в 1000 рублей поступила помещица В. Е. Волоцкая; в 1898 году в этот же монастырь за вклад в 450 рублей поступили крестьянская девица из Грязовецкого уезда Татьяна Зарадская, а также крестьянская вдова Иулиания Зарадская с дочерью Анной. В 1913 году в Шенкурском Свято-Троицком монастыре поселились солдатская вдова Е. В. Домрович, внесшая вклад в 500 рублей, и крестьянская вдова А. В. Асташева, чей вклад составил 700 рублей. А ранее, в 1912 году, в этот же монастырь за вклад в 1000 рублей поступила вдова чиновника Ф. Л. Тимоскина вместе со своей сестрой Надеждой Цветковой. В 1919 году некая Р. А. Богданова внесла за поступление в Холмогорский Успенский монастырь 1000 рублей.
В ряде случаев одинокие престарелые женщины жили в монастырях достаточно долго, так что успевали даже принять монашеский постриг. Так, с 1879 года в Холмогорском Успенском монастыре проживала 85-летняя монахиня Евстолия, вдова священника Петра Варфоломеева, носившая в миру имя Матроны. Она поступила в монастырь в 1863 году, когда ей было уже 70 лет, а спустя двенадцать лет была пострижена в мантию. Одновременно с нею была пострижена с именем Никандры 98-летняя вдова капитана 2-го ранга Фекла Левина, поступившая в Холмогорский монастырь в 1858 году, когда ей был 71 год. С учетом возраста, в котором эти женщины стали послушницами, их можно отнести к категории пожилых женщин, призреваемых в монастыре.
В ряде случаев одиноких престарелых женщин принимали в монастыри и без всякого вклада. Например, в 1876 году по распоряжению епархиального архиерея в Горний Успенский монастырь была помещена старуха Анна Беляева, мать диакона вологодской Сретенской церкви. В 1901 году в том же монастыре проживала 70-летняя Параскева Строкина, дочь умершего звонаря Вологодского кафедрального собора.
Но монастыри могли принимать без вклада одиноких старушек не только из духовного сословия. Так, в 1914 году в Ущельский монастырь поступила послушницей 86-летняя неграмотная солдатская вдова Пелагия Ивлева, прожившая там до 1917 года. Хотя, судя по ее возрасту, она не могла нести никакого послушания, сведений о том, что она была принята за вклад, нет. Так что можно предположить, что старушку приютили в монастыре безвозмездно.
Аналогичным образом обстояло дело и с другой послушницей, 80-летней неграмотной крестьянской девицей Натальей Сергеевной Барановой, которая поступила в тот же монастырь в 1913 году в возрасте 79 лет. Так что вряд ли есть основания обвинять северных монахинь в корыстолюбии – отнюдь не всегда решающую роль в принятии одинокой старушки в монастырь играл размер ее сбережений.
Но в истории северных женских монастырей XIX – ХХ веков был случай, когда женская обитель дала приют… мужчине. Нет, речь идет не о какой-нибудь клоунаде с переодеваниями, столь любимой зарубежными кинорежиссерами, когда некий авантюрный юноша выдает себя за девушку, а о самом обыкновенном старике. В послужном списке насельниц Ущельского женского монастыря за 1909 год под № 62 упоминается «призреваемый в монастыре дряхлый старик Петр Северианов Калмыков» восьмидесяти лет.
Послужной список за 1914 год в некоторой мере проливает свет на происхождение этого старика. Судя по данным, приведенным в этом послужном списке, Петр Калмыков был крестьянином-вдовцом и проживал в Ущельском монастыре с 1905 по 1914 годы. Однако почему он поселился именно в женском монастыре – неизвестно. Он вполне мог быть как родственником кого-либо из сестер монастыря, так и просто одиноким и безродным стариком, которого из жалости приютили монахини.
Впрочем, если вспомнить историю богатого крестьянина Ф. Ляпушкина, собиравшегося на старости лет поселиться в отстроенной им Иудиной пустыни, то не исключен и третий вариант – Петр Калмыков мог быть благотворителем Ущельского монастыря, решившим провести последние годы жизни в святой обители. Однако какое из этих трех положений соответствует действительности – неизвестно, поэтому история Петра Калмыкова, вероятно, навсегда останется тайной Ущельской обители…
В число лиц, призреваемых в женских монастырях, входили и лица молодого возраста, нетрудоспособные вследствие болезни. Например, в Ущельском монастыре находилась послушница-крестьянка Акулина Федоровна Кряжева, принятая туда в 1900 году в возрасте 24 лет. Акулина Кряжева была слепой. Судя по тому, что она потеряла зрение в возрасте трех лет, можно предположить, что слепота была следствием перенесенной ею болезни. Безусловно, в миру незрячая девушка, нуждающаяся в постороннем уходе, оказалась никому не нужной. Возможно, именно это привело ее в монастырь, куда она ушла вместе со своей младшей сестрой Клавдией. Как уже говорилось выше, Акулина Кряжева считалась послушницей, хотя на самом деле была скорее лицом, призреваемым в монастыре.
В монастыре ее обучили церковному пению и дали послушание петь на клиросе. В 1919 году, когда Клавдия Кряжева стала казначеей Ущельского монастыря, ее слепая сестра была поселена на монастырском подворье в Семженских кельях. В это время в послужном списке Ущельского монастыря нет указаний о характере послушания, которое несла Акулина Кряжева. В связи с этим можно предположить, что она, как сестра казначеи, была освобождена от послушаний.
В миру незрячая девушка оказалась никому не нужной. Возможно, именно это привело ее в монастырь, куда она ушла вместе с младшей сестрой
Призрением больных и нетрудоспособных лиц, – официально считавшихся послушницами, – занимались и другие северные монастыри. Например, в 1916 году в Арсениево-Комельском монастыре проживали четыре молодые послушницы-крестьянки, нетрудоспособные вследствие различных болезней: 24-летняя Анна Клюева и 22-летняя Текуса Баринова, страдавшие слепотой, 25-летняя глухонемая послушница Павла Грехнева, а также слабоумная 34-летняя Елизавета Калинина, поступившая в монастырь вместе со своей старшей сестрой Юлией. При этом Анна Клюева была принята в монастырь по просьбе губернаторши Е. А. Хвостовой, а Павла Грехнева, ранее находившаяся в Александровском приюте Вологды, – по просьбе губернатора Шрамченко в 1912 году.
Однако чаще всего северные женские монастыри брали на воспитание девочек-сирот. Уже упоминалось, что в Холмогорском монастыре в 1840 году был открыт «приют для девиц духовного звания», считавшийся первым образцовым учреждением такого рода. Даже в начале ХХ века в Холмогорском монастыре проживали девочки-воспитанницы. Именно они в 1913 году, к 50-летию игуменьи Ангелины (Спехиной), сочинили для нее поздравление.
В наше жестокое время текст этого поздравления кажется прямо-таки «лучом света в темном царстве». Вот он: «Кто жаждет – тот приди и жажду утоли. И научись тому, что только тот прекрасен в этом мире, в ком пламень сердца светит неустанно. Достоин только тот, кто душу отдает на жертву ближним. Велик лишь тот, кто познает любовь ценой страданья и отдает ее другим с улыбкой ясной». Увы, сейчас мы и думаем, и говорим совсем другое. Но это значит лишь то, что мы позабыли многие истины, известные в ХХ веке даже детям. Или – известные именно детям-сиротам, которые сами «познали любовь ценой страданья».
Между прочим, биография самой игуменьи Ангелины, которой предназначалось это трогательное поздравление, является подтверждением того, что Холмогорский монастырь брал на воспитание девочек. Будущая игуменья Ангелина (в миру Матрона) была привезена в Холмогорский монастырь сборщицей, монахиней Мариониллой, вернувшейся туда из Петербурга. Это произошло в 1863 году. В то время Матреше Спехиной было всего семь лет. По какой причине матери Марионилле пришлось везти эту девочку на далекий Север – неизвестно. Возможно, она сделала это потому, что Матреша была сиротой. Конец этой истории уже известен читателю – девочка навсегда осталась в воспитавшей ее обители, стала монахиней, а затем и игуменьей…
Как, возможно, помнит читатель, отсутствие в монастырской документации сведений о наличии благотворительных учреждений – тех же богаделен, – не является несомненным доказательством того, что та или иная обитель не занималась этим видом благотворительной деятельности. Просто призреваемые в монастырях старушки официально числились послушницами. Точно так же обстояло дело и с монастырскими детскими приютами. Помимо Холмогорского и Горнего Успенского монастыря, имевших специальные сиротские приюты, призрением сирот занимались и другие женские обители. Но официально девочки-сироты опять-таки считались послушницами.
Иногда упоминания о таких «послушницах-воспитанницах» встречаются даже в монастырских легендах. Например, старожилы Шенкурска рассказывали о том, как одной маленькой послушнице Шенкурского монастыря будто бы дали послушание гонять ворон с крыши. Безусловно, подобное «послушание» могло быть дано именно ребенку, не способному на какое-то другое дело.