1
После сытного обеда, состоявшего из кукурузномясных блюд, старики все-таки затащили Александра Юрьевича за ломберный столик. Картежная комната находилась рядом с бильярдной, дверь в дверь. Она была примерно такой же величины и вполне современно обставлена. Металлическая панель, яркие овальные лампы под потолком, удобные подвижные кресла на колесиках. На рифленой доске можно было подсчитывать очки. А в углу почему-то стояло чучело медведя с блюдом.
– Сюда мы складываем отрезанные головы, – мрачновато пошутил Абарбанель.
– Вообще-то играем ночью, – добавил Алоиз. – Но сегодня лучше не рисковать.
– В полнолуние не идет масть, – уточнил Абдаллах. – И знаете почему? Ведьмы путают карты.
– А еще, насколько я сведущ, они любят забирать у одиноких мужчин их семя, – поддержал разговор Сивере, надеясь, что старики шутят. Но они выглядели предельно серьезно и даже не улыбнулись его словам.
– Нам это уже не грозит, – только и сказал Абарбанель. – Мы приехали сюда не для того, чтобы развлекаться. У нас особая миссия.
– Да-да, – многозначительно добавили два других.
«Умрешь с ними!» – с улыбкой подумал Сивере. Он давно уже не держал в руках карты, но, как играть в преферанс, знал. Так что предварительного курса обучения не потребовалось.
– Умрешь не умрешь, а в проигрыше останешься… – пробормотал вдруг Алоиз, сдавая колоду и словно бы отвечая на невысказанную вслух мысль Сиверса.
– Это у него присказка такая, – пояснил Абарбанель, который среди других стариков как бы выделялся за главного. – Ни одну партию не начнет, пока не проговорит это заклинание. Ладно, поехали!
Партнером Александра Юрьевича оказался Абдаллах, более молчаливый, чем другие. Первый карточный розыгрыш кончился для них неудачно. Алоиз записал счет. Абдаллах покачал головой. Абарбанель радостно потер руки.
– Лежать вашим головам на этом блюде! – сказал он.
– Простите, а на что мы играем? – вспомнил вдруг Сивере. – Мы же не оговорили ставку.
– Какая разница? – возразил Алоиз. – Проигравший попадает впросак.
– А все-таки?
– Считайте, что он лишится некоторых привилегий, – сказал Абарбанель.
– Каких же? – не унимался Александр Юрьевич. С одной из сданных карт ему кисло улыбнулся бубновый валет. Остальные были разной масти и все – мелочь.
– Возможности сопротивляться волеизъявлению, – ответил историку Алоиз.
– Чьему? – Сивере даже отложил карты, настолько он был удивлен. Это все ему начинало не нравиться. Шутки шутками, а старички явно не в своем уме. Или, напротив, слишком уж себе на уме. Так может далеко зайти.
– Вам все скажут в свое время, – холодно бросил Абарбанель. Теперь они все нисколько не походили на тех вчерашних весельчаков, а действительно выглядели как восковые куклы.
– Ну, знаете ли! – воскликнул Сивере, отодвигая от себя по ломберному столику и свои карты, и прикуп. – Так я не согласен. Что за тайны Мадридского двора? Может быть, еще и на мою бессмертную душу сыграем?
– Может быть, – лаконично отозвался Абдаллах. – Но учтите, мы с вами в данной игре – партнеры.
– Это ничего не меняет. Мне надоело играть. Пусть в ваш «просак» попадают другие.
– Хорошо! – неожиданно согласились все три старика. Их карты легли на стол. Возникла минутная пауза. Они переглянулись между собой, словно совещаясь. Без слов. Одним взглядом.
– Будь по-вашему, – сказал Абарбанель. – Мы прощаем ваше неразумение. Оно вызвано нервами. Вы откуда родом?
– Из… Москвы, – немного опешил Сивере.
– Я имею в виду происхождение?
– А какая разница? – пришла очередь и Александру Юрьевичу задать этот вопрос.
– Теперь послушайте меня внимательно, – почти торжественно произнес Абарбанель. – И не перебивайте. Осталось совсем немного времени, когда вам откроется подлинный смысл вашего существования. От того, примите вы его или нет, будет зависеть ваше будущее. Ибо сказано: «И установлю союз Свой между Иною и тобою и потомством твоим, которое придет после тебя, на все поколения. Великие мудрецы прошлого сейчас говорят моими устами – они знают! Тот мудрец, имя которого я ношу, и Магарал, и Шнеур из города Ляд, и другие. Вам выпала великая честь и великая миссия, вы – избранны, дабы войти в Храм. Здесь и сейчас – лишь прелюдия к нему. Терпите и готовьтесь. Время Машиаха грядет».
В продолжение этих слов Алоиз и Абдаллах торжественно молчали, буравя Александра Юрьевича взглядами.
– Чего-чего? – переспросил Сивере. – А вы сами-то хоть поняли, что сейчас говорили? Повторить сможете? Да что здесь, в конце концов, происходит? Что за комедию вы все ломаете? Одни, другие… Совсем хотите из меня идиота сделать?
Старики переглянулись. Кажется, даже подмигнули друг другу.
– Зачем делать что-то из кого-то, который и так это? – несколько невразумительно, но вполне внятно произнес Абарбанель. Еще и улыбнулся.
– Все, ребята, с меня хватит! – резко бросил Сивере, поднявшись из-за стола. Он оттолкнул от себя вертящийся стул, который поехал к стенке и врезался в нее. А историк решительно пошел к двери.
2
Бессвязную речь стариков он всерьез не воспринял – мало ли чего мелют выжившие из ума картежники! Но, найдя Прозорова на стрельбище, он рассказал ему о случае с преферансистами, как о забавном анекдоте. Герман в это время в полном одиночестве меланхолически стрелял из помпового ружья по мишеням. Во рту, как всегда, дымилась сигара.
– Представляешь, хотели открыть мне смысл моего существования, – натужно хохотнул Сивере. И скаламбурил: – Будто я сам не знаю, что никакого смысла в определенном смысле нет.
– Ты бы с ними поделикатнее, – посоветовал Прозоров, откладывая ружье и припадая к кувшину с киндзмараули. Пил прямо из горлышка.
– А что, кусаются? КакПсаки?
– Один из них – не помню кто точно, мне Тошик рассказывал, – лишь полгода назад покинул психиатрическую лечебницу. А провел там лет двадцать. Отпустили ввиду полной дряхлости и безвредности. Но он, между прочим, маньяк. Может быть, слышал, в восьмидесятые годы – «Дело клеща-вампира»? Ужас наводил на Москву, Питер и некоторые провинции, кажется, Тамбов. Хотели расстрелять, но в институте Сербского признали психом. Теперь вот на свободе.
– Почему «клещ»?
– Потому что с клещами ходил, в чемоданчике. Шейные позвонки ими перекусывал и пил кровь. А головы с собой же в чемоданчике и уносил.
– Брешешь! – не поверил Александр Юрьевич.
– Спроси у Тошика. Мое дело предупредить.
Сивере все равно не поверил. Не мог он представить себе ни Абарбанеля, ни Абдаллаха, ни Алоиза в роли мясника с кузнецкими клещами, да еще присасывающимся к сонной артерии. Ф-фу ты!..
– В баню пойдешь? – спросил Прозоров. – Вечером собираемся.
– Меня Локусовы к себе приглашали. На темуру.
– Обойдутся. У нас будет повеселее.
– Помыться не мешало бы, – согласился Сивере. – Черная месса обождет.
Герман возобновил стрельбу из ружья. Фанерные щиты были уже насквозь продырявлены. История с клещом-маньяком не выходила у Сиверса из головы. Как бы то ни было, но старики явно со странностями. А кто тут без них? Еще поискать надо.
– Ты слышал, что фуникулер сломался? – спросил он.
– Знаю. Тошик обещал починить через пару дней. Сбежать хочешь?
– Куда?
Задав этот риторический вопрос, Александр Юрьевич сам же и растерялся. А действительно – куда бежать, от кого и зачем? От себя? Возвращаться в Москву, в унылую и промозглую жизнь? Нет, здесь гораздо интереснее. Так, должно быть, думает каждый сумасшедший, боясь покинуть свой убогий приют. Но ведь этот приют для нас – весь мир, безумный и порочный, а тем более временный.
– О чем задумался? – насмешливо спросил Прозоров, послав в цель очередной заряд. – На, постреляй! Пригодится.
– Нет, – отвел дуло в сторону Сивере.
Прозоров выстрелил в сторону мишеней, почти не глядя.
3
Размышляя, Александр Юрьевич расхаживал по внутренним галереям монастыря-гостиницы.
– Янек! – произнес вдруг кто-то за его спиной. Историк поспешно обернулся: никого. Ряды дорических колонн, ниши. Неужели послышалось? Сивере пощупал лоб. Голова начинала странно болеть, то ли от перенапряжения, то сказывались последствия от ночного удара.
– Янек! – позвали его с другой стороны галереи. И тут же захихикали. Он сжал виски ладонями, раскачиваясь на пятках. Боль становилась все сильнее, пульсировала в мозгу.
– Янек! – вновь захихикали слева и справа. – Янек, иди сюда!
– Отстаньте! – закричал Сивере. – Хватит меня мучить, преследовать! Уходите прочь…
Ему сейчас было все равно – кто с ним играет в прятки. Тетушки Алиса с Ларисой, карлик-горбун, Багрянородский, сонм теней из подземелья или его же двойник? Ему хотелось одного – избавиться от боли, перестать страдать, обрести вновь душевное равновесие. Если только оно когда-нибудь сможет к нему возвратиться.
И он побежал по галерее, продолжая сжимать отяжелевшую голову обеими руками и боясь, что она свалится с плеч. Ему казалось, что позади него вдруг раздались улюлюкающие возгласы, свист, хлопки в ладони, но он не решался и не мог остановиться, оглянуться назад. Он мог только бежать, спотыкаясь и падая, преследуемый болью, страхом, отчаянием. Впереди был небольшой бордюр, за ним – отвесная стена и пропасть. Он знал, что неминуемо упадет. Так было в его сне, так и должно было произойти. И теперь он даже жаждал этого, скорейшего избавления от всех мук, от скверного и пустого, как поджидающая его бездна, мира.
Оставалось всего несколько метров, когда кто-то вдруг схватил его за руку.
Это был Гела. Несмотря на свой небольшой рост, он оказался недюжинным силачом, сумел остановить восьмидесятикилограммового Сиверса, буквально вырвать его с открытой галереи в боковой проход. Теперь Александр Юрьевич тяжело дышал, гладя на спасительного дурачка, возвышаясь над ним на две головы. Осознание реальности постепенно возвращалось. Что за дикие отчаяние и страх на него напали? Откуда эти черные мысли о смерти?
1ела вновь улыбался, почти укоризненно покачивая головой.
– У! У-у! – промычал он, показывая в сторону пропасти.
– Понимаю, дружок, – сказал Сивере. – Не трудно и загреметь. Хорошо, что меня никто не видел, кроме тебя. А где наша мать Тереза?
– У-а-у… – промычал 1ела, надавливая пальцами на глаза.
– Опять плакала? Это никуда не годится. Веди-ка меня к ней.
Неизвестно почему, но Александру Юрьевичу сейчас хотелось видеть именно ее лицо. Может быть, в отличие от других, оно действовало на него более успокаивающе. Так бывает в больнице, когда ты приходишь к лечащему врачу. Вот только кто из них в данный момент исполнял роль доктора?
4
Жена То шика Полонского находилась в монастырской коптильне. Здесь, словно белье на прищепках, висели целые гроздья форели, упитанные тушки кур, длинные колбасные палки. Стоял специфический, вкусный запах. Тереза занималась хозяйством, развешивая новые порции окорочков.
– И как вам не надоест заниматься одним и тем же? – спросил Сивере, останавливаясь в дверях. – Ведь скучно, должно быть?
– Работать надо, кто ж за меня все сделает? – отозвалась женщина. Она была рада приходу Александра Юрьевича. Гела примостился в углу коптильни, на скамеечке.
«А вот интересно бы и ее пригласить в сауну! – мелькнула у Сиверса шальная мысль. – Какая она без одежды? По виду – стройная… Девичья фигурка, а лицо усталое».
– Сколько вам лет? – бесцеремонно спросил он.
– Тридцать четыре, – спокойно ответила она.
– Ну, я так и подумал. Еще лет десять-пятнадцать – и вы тут окончательно себя уморите. Знаете что? Вам надо бежать.
– Куда? – проговорила она испуганно, словно сама мысль об этом была невозможна.
– Да куда угодно! Хоть в Турцию. Нет, к туркам, пожалуй, не стоит, вас там продадут какому-нибудь мяснику-джезару. Станете ему котлеты из индюков рубить. Лучше – Финляндия. Милейшая экологическая страна, к тому же, как ни крути, бывшая часть России. Может, и будущая тоже. Я бы там с удовольствием поселился. Суровая природа, молчаливые люди. Водку любят. Репин там жил, чай, не дурак. Нет, что ни говори, а мне ближе Суоми.
Александр Юрьевич болтал, а Тереза снисходительно слушала его, не перебивала. Наконец сказала:
– Вы будто предлагаете мне бежать вместе с вами.
– Пуркуа не па? – отозвался Сивере. – У вас синие глаза, такие люди должны жить на Севере.
Тереза ничего не ответила. Но по ее напряженному лицу можно было понять, что она решает для себя какую-то сложную задачу.
– Расскажите мне о том преступлении в одиннадцатом веке, об этой легенде, – попросил Александр Юрьевич. – Вы обещали.
– Разве? Вы – опасный человек. Всегда своего добиваетесь?
– Я – историк, мне нужно видеть следы, чтобы знать, куда они ведут.
– А если взятый вами след ложный?
– Бывает и такое. Ничего страшного. На то я и следопыт, чтобы разобраться.
– Хорошо, слушайте, – согласилась она. – Мой далекий предок, Армен Прошян, был владетельным князем этой местности, а кроме того, начальником азнаурской конницы – спарапетом. Ему принадлежал и этот монастырь, и Атенский Сион, и многие другие храмы в горах. Христианское учение здесь было еще не так сильно.
«Она неплохо знает историю родного края», – с уважением подумал Сивере, а вслух произнес:
– Я мог бы прочесть целую лекцию на эту тему. Христианству противостояли тондракиты, близкие к сектам манихеев и павликиан. А сам князь? Кому он благоволил?
– Никому, ничему, кроме денег, – ответила она. – Деньги его и погубили. Он изнурял податями не только крестьян, но и собственных азнауров. Скопил несметные сокровища, может быть, гораздо большие, чем у его предка – Бабека. Поговаривали даже, что он продал душу дьяволу. Последние годы жизни он провел здесь, в этом монастыре, считая его наиболее недоступным местом. Страшно подозрительный и ревнивый, он обвинил местного настоятеля в том, что тот украдкой, за его спиной чеканит фальшивые серебряные монеты. И велел посадить его на кол. Знаете, как это происходит?
– Догадываюсь, – усмехнулся Сивере.
– Нет, вы не знаете, – продолжила Тереза. – Вначале на голову настоятеля надели мешок с голодными крысами и завязали на шее. Они изъели лицо, но он оставался жив. Тогда его посадили на острую перекладину, которая не позволяла быстро пронзить внутренности, острие медленно входило в тело настоятеля и только через два дня вышло возле лопатки. И он жил еще трое суток, парализованный, в ужасных страданиях, пока не испустил дух. Позднее выяснилось, что…
Она замолчала, прислушиваясь к чему-то. Но кругом была тишина, даже 1ела молча сидел на своей скамейке, дурацки приоткрыв рот. Сивере выглянул в коридор – никого. Лишь колыхалась белая занавеска в одной из ниш.
– Жуткая смерть, – пробормотал он, возвращаясь. – Так что же было дальше?
– Выяснилось, что Прошян сам чеканил фальшивые монеты украдкой от византийских правителей. А всю вину свалил на настоятеля монастыря. У него были целые мастерские, подземные хранилища. Даже отлитая из чистого золота статуя богини Анаит.
– Наслышан, – кивнул Сивере. – И что же, возмездие его не настигло?
– Он… исчез, – понизив голос, сказала Тереза. – За все преступления, которые он совершил, монахи приковали его к стене. Аутром, когда пришли судить, цепи оказались вырваны из камня.
– Ночной горбун? – вспомнил вдруг Сивере. – Сегодня утром я уже слышал эту легенду.
– Да, Армен Прошян был горбуном, – кивнула женщина. – И поскольку у него был заключен союз с дьяволом, тот помог ему скрыться.
– У вас несколько иная интерпретация этого происшествия, – заметил Сивере. – По другой версии, монахи срезали его горб, а там оказался живой младенец. И потом он стал возвращаться из века в век, наказывая обитателей монастыря.
– Может быть, и так, – согласилась Тереза. – Это не имеет значения. Важнее то, что он – существует.
– Вы тоже верите в это?
– А вы – нет? – вопросом на вопрос ответила она.
5
Сауна располагалась на заднем дворе гостиницы, в отдельном одноэтажном домике, выстроенном не так давно. Современное вкрапление в готический монастырский ансамбль. Надо сказать, что это весьма портило весь исторический вид. Монахи предпочитали пользоваться раскаленными камнями, поливая их водой – так называемый восточный пар или турецкая баня. Но теперь в монастыре были заведены другие порядки, хотя большие плоские камни, на которых было столь удобно лежать и нежиться, еще хранились во дворе.
Заглянув в домик, Сивере прежде всего попал в раздевалку, где вперемежку висела мужская и женская одежда. Посередине стоял стол для игры в пинг-понг. Здесь было еще достаточно прохладно. В следующем помещении размещались тренажерные велосипеды, массажные дорожки, упоры для накачки мускулов и пресса, гантели. Еще дальше – дверь, из-за которой доносились веселые голоса.
Заглянув туда, Александр Юрьевич обнаружил всю честную компанию. В удобных креслах, за круглым столом, уставленным кувшинами и разнообразной снедью, сидели, завернувшись в белые простыни, Прозоров, Стас и Оленька Дембовичи, Багрянородский и Лейла. Они уже были изрядно пьяны. Дымилась сигара, пахло еще чем-то – сладковато-приторным.
«Так вот почему они отсутствовали за ужином!» – подумал Сивере. Накачались здесь.
– О, Шандор-джан, барев джес! – поприветствовал его Герман. Другие тоже что-то такое повыкрикивали, подняв в римском поздравлении правые руки. Целую треть комнаты занимал встроенный в пол бассейн, в котором запросто могло бы разместиться человек пять-шесть. Как раз все присутствующие.
Александр Юрьевич, не снимая свитер, уселся в пододвинутое ему кресло, благодушно разглядывая почтенный ареопаг. В руках оказался большой рог с красным вином.
– До дна, до дна! – подсказал Дембович. – Коли уж опоздали. Его бронзовое от загара и мускулистое тело украшала самая разнообразная татуировка. От мифических животных до портрета Сталина с трубкой. Внушительно выглядел и Прозоров, как боксер-тяжеловес, только что ушедший на пенсию. Не портил картины и Багрянородский – поджарый, сухой, словно хорошая охотничья борзая. Что касается молодых дам, то они производили впечатление веселых куртизанок с полуприкрытой белым полотном грудью. Лейла – более крупная, упитанная, Оленька – изящно-спортивная, как фигуристка.
Сивере осушил рог, сразу захмелев. Налево вела еще одна дверь, очевидно, в сауну. Так и оказалось. Дембович сбросил простыню и, оказавшись в чем мать родила, по-матросски раскачиваясь, пошел туда, а навстречу вырвалось облако жаркого пара.
– Ну, парень, ты свитер-то сними! – сказала Оленька, ласково глядя на Александра Юрьевича. Ее простынка также соскользнула к талии, обнажив прелестную грудь.
– Он стесняется! – взвизгнула Лейла.
– У него просто искривление позвоночника, – вставил Багрянородский. – И ущемление грыжи.
Пришлось Сиверсу встать и отправиться в раздевалку. Там он сбросил с себя всю одежду, облачившись в белое полотно, как в тогу. «Рыхловат малость!» – подумал он с некоторым огорчением, разглядывая себя в зеркало. Затем, не присаживаясь больше за стол, прошел в сауну. Здесь, кроме Стаса, сидела уже и Оленька, ничуть не смущаясь своей наготы.
– А что такого? – пробормотал себе под нос Сивере, занимая скамью и освобождаясь от простыни. А вскоре привалили и остальные, с веселыми шутками и выкриками.
– Ну как тебе? – толкнул его в бок Герман. – Нравится?
– Ничего, – уклончиво отозвался тот, вдыхая горячий воздух. Пот уже начал как следует его прошибать. Подождав еще минуты две, он выбрался наружу. Справа от него в узком проходе находилась душевая, еще дальше – туалет. Но первым делом Сивере нырнул в бассейн, где прохладная вода разом успокоила разгоряченное тело.
«А здорово!» – подумал он. Теперь и ему было плевать на то, что он голый. Эка невидаль, взрослые люди! В бане и морге равны все, аршин не нужен.
– Красавчик, садись за стол! – позвала его Лейла. Александр Юрьевич отрицательно махнул рукой, поскольку к нему в бассейн нырнула и Оленька, а с ней ему было как-то приятней. Голая наяда плескалась вокруг Сиверса и задорно смеялась, он же ощущал себя мифическим Меровеем, похищающим царскую дочь, чтобы утешить свою рыбью плоть и положить начало французской династии королей Меровингов. Оленька в воде вдруг оплела ногами его бедра, никого не смущаясь прильнула к губам. Впрочем, сидящим за столом было не до них. Там вовсю пили и веселились.
– Подожди ты… – прошептал Александр Юрьевич.
– Чего ждать? – откликнулась она, широко раскрыв глаза, в которых он мгновенно начал тонуть. В бассейн плюхнулся еще кто-то, а Сивере, кое-как освободившись от цепкого захвата и выбравшись на бортик, пошел в сауну. Там сидел Багрянородский, выжимая из себя остатки пота.
– Ну-с, как? – точно Прозоров, спросил он.
– Никак-с, – ответил Сивере. – Послушайте, кто у вас был той ночью? Помните, когда я ошибся дверью? Оленька или Лейла?
– Обе, – игриво хохотнул Багрянородский. – Хотите, верьте – хотите, нет.
– После нашего сабантуя вполне поверю. А как же Стас? Неужели ему все равно?
– Именно, – подтвердил частный сыщик. – Ночью он спит как убитый. Оленька сама жаловалась. Да и днем ему на все плевать. Он тут, в монастыре, с какой-то другой целью. И никакие они не молодожены, уж я-то чувствую, у меня нюх.
– Странно, а ведут себя как влюбленные…
– Притворяются. Никакой любви вообще нет, есть только древний культ фаллоса, вокруг которого как стержня вертится весь мир. И больше ничего. Вам самому-то доводилось любить?
Сивере не успел ответить, поскольку вся компания ворвалась в сауну, сразу заняв оставшиеся скамьи. И лишь Лейла, которой не досталось места, уселась прямо к Александру Юрьевичу на колени. Тяжелая оказалась девушка, историк аж крякнул.
И все повторилось снова: бассейн, стол с вином и закусками, сауна, бассейн… А потом неожиданно (или по чьей-то прихоти?) погас свет.
– Эй, включите! – закричал кто-то.
– Не надо, не надо! – раздалось с разных сторон.
Теперь, казалось, их было в домике уже не шестеро, а гораздо больше. Сивере протянул в темноте руку, нащупав чье-то плечо.
– Не напирай, – сказал рядом Прозоров.
Где-то громко засмеялись, что-то упало со стола.
– Сюда! – Александра Юрьевича потянули за шею.
Он встал, запнулся о чью-то ногу, упал. И на него в полной неразберихе также свалилось какое-то тело.
Поднявшись, Сивере вновь ощутил мягкую руку, оглаживающую его живот и низ.
– Кто тут? – пробормотал он. В ответ – хихиканье. Такое же и позади него, вокруг. Свет, судя по всему, погас во всем домике, поскольку и в тренажерном зале было темно. Бедлам, и только! Сделав пару шагов, Александр Юрьевич ухватился за кого-то и, теряя равновесие, снова упал на пол.
На сей раз рядом с ним оказалось нечто мягкое, податливое. Лицо историка упиралось в женскую грудь. «Хорошо хоть не мужчина!» – подумал Сивере. Он завозился, возбужденный всей этой фантасмагорической атмосферой, исходящим повсюду запахом жаждущей плоти. Ему не противились…
– Вау! – промурлыкала под ним Оленька, когда он овладевал ею. А он уже ничего не хотел знать, что происходит, теперь им двигал лишь инстинкт плоти.
– Вау… – повторила она, как кошка, обвивая его тело руками и ногами, прильнув к губам. – Не спеши…
«Только бы свет не зажгли», – успел подумать Сивере, прежде чем кто-то щелкнул выключателем. Ослепленный, раздосадованный, покрытый краской стыда, Александр Юрьевич рванул прочь, словно придорожный заяц, выхваченный из темноты лучами автомобильных фар.