1
К завтраку Александр Юрьевич явился поздно, прошмыгнув, опустив глаза долу: ему было стыдно за вчерашнее. Но особого внимания на его мучительное состояние никто не обращал. В трапезной на стене висела траурная лента, такая же повязка украшала лоб Тошика Полонского. Сивере остановился, выбирая столик – подальше от остальных.
– К нам, Янек, к нам! – услышал он голоса тетушек за спиной. Делать нечего – побрел на «зов крови».
Краем глаза Александр Юрьевич увидел встревоженное лицо Анны Горенштейн, которая улыбнулась ему как-то сочувственно. Прозоров, сидевший рядом с ней, напротив, презрительно отвернулся. «Дуется за вчерашнее, – подумал Сивере, присоседившись к тетушкам. – Каких же кружев я наплел?» На душе было по-прежнему омерзительно, и даже щебетанье старух его не отвлекло от неприятных раздумий.
– Бледнехонько вы выглядите, как покойник, – заметила тетушка Алиса (Лариса?). Другая подхватила:
– Вам прям не за стол, а на стол ложиться, да руки на груди складывать, Янек.
– Угу! – мрачновато отозвался Сивере, поглядывая по сторонам. Все постояльцы (разумеется, из оставшихся в живых) были на месте; их даже стало больше: продавец напитков со смотровой площадки и его приятель Вазген. Очевидно, они периодически ишачили на Тошика Полонского. Старики-картежники сидели за общим трапезным столом, вместе с комиссаром Куруладзе и Максом; чета Локусовых – отдельно; Багрянородский – с Оленькой Дембович; а князь Романов в гордом одиночестве. Сыновья Тошика кашеварили на кухне, Тереза в черном платье и косынке прислуживала.
– Что, фуникулер так и не работает? – спросил у нее Сивере, когда она принесла ему на подносе салат, чашку бульона и маленькую рюмку коньяка. – Спасибо за заботу, – добавил он, согревая коньяк в ладони. Ему показалось, что погода переменилась, стало более зябко.
– Все сломалось, – ответила Тереза, сделав ударение на первом слове.
– Вы вновь меня выручили вчера ночью? – с намеком произнес Александр Юрьевич. Женщина кивнула и отошла.
– Слышали, какое смертоубийство произошло в сауне? – почти одновременно прошептали тетушки. – Страсть, ужас! Говорят, два человека угорели…
– Дотла, – согласился Сивере. – Впрочем, пять дней – пять трупов, все арифметически точно. В аккурат еще на неделю хватит. А какие новости из города?
– Ночью горы бомбили, где-то неподалеку, – сказали Алиса-Лариса. – Пока затишье. Передавали, какие-то войска пришли. Не то турецкие, не то польские.
– Однако до Полыпи-то далековато, – усомнился Александр Юрьевич. – Хотя в наше-то время… А впрочем, плевать! – и он залпом опрокинул в рот рюмку коньяка.
2
Странное дело: припекало осеннее солнце, но Сивере все равно чувствовал себя зябко. Он сидел на каменной рыбе, глядел на прогуливающихся во дворе Локусовых и думал о Прозоровских сигарах, наверняка начиненных каким-то дурным снадобьем. Вчера они оказали на него явно наркотическое действие, но сегодня он вновь мечтал выкурить одну из них.
«Нет, – решил он, взяв себя в руки. – Больше не буду». В этом монастыре к нему начинали прилипать самые разнообразные пороки, будто бы не случайно, а по чьей-то злонамеренной воле. Пьянство вот… Какое-то любвеобилие… Чего никогда не было в Москве. Климат? Сам готический дух?
Александр Юрьевич обратил внимание на то, что в воротах стоят два человека, оба с ружьями – продавец напитков и Вазген. Они о чем-то переговаривались, потом разделились.
– Мушни, через час я тебя сменю! – крикнул Вазген и ушел за ворота. По горной тропинке он стал подниматься к северному плато. Словно должен был занять там наблюдательный пост. Да и этот Мушни выглядел как часовой на посту.
«Чего торчит-то?» – подумал Александр Юрьевич. Или что-то происходит серьезное, во что не посвящены постояльцы? Непонятно… Но в любом случае, ситуация складывается следующим образом, расклад сил такой.
Допустим, что реальной властью в «Монастырском приюте» обладают два человека – Тошик Полонский и комиссар Куруладзе. Если они союзники (в чем?), то на их стороне хорошо вооруженные сыновья хозяина – Вахтанг и Ашот, бульдожка Макс, два местных горца – Мушни и Вазген. Жену Тошика он почему-то исключил из этого списка.
Что имеем на другой стороне? Тринадцать постояльцев, из них пять стариков и пять женщин. Пусть даже Оленька Дембович и чемпионка по карате. Всего трое мужчин среднего возраста: он, Прозоров и Багрянородский. И еще неизвестно, выступят ли они все союзниками? Да еще придурковатый Гела, как камешек на чашах весов. Силы явно не равны. И если Тошик или Куруладзе захотят произвести какое-либо насилие над ними, сопротивления они не получат. Силы не те.
А что собственно происходит? Откуда эти тревожные мысли? Не потому ли, что тут стали разгуливать люди с ружьями? И какое насилие может иметь место быть? Александр Юрьевич думал, думал, но так ни до чего и не додумался. Захотелось спать.
А тут как раз ходившие возле него кругами Локусовы наконец-то обратили на историка внимание.
– О, доброе утро! – сказал Алистер. – А мы вчера вас ждали.
– Да, с нетерпением, – подтвердила его жена Тамара.
– А я заходил, – ответствовал, соврамши, Сивере. – Только дверью ошибся.
Признаться, ему не хотелось вступать в долгие разговоры с учеными магами. Чего они все от него хотят?
– Он не дверью ошибся, а целым этажом! – засмеялся где-то рядом Багрянородский. Шел он под руку с Анной Горенштейн, и это неприятно поразило Сиверса. «За завтраком сидела с Прозоровым, теперь вот – с этим…»
– Верно, вы вчера были… несколько не в себе, – поддержала его Анна. Вновь на ее лице мелькнула сочувственная улыбка. Александр Юрьевич не стал уклоняться.
– Да-с, был пьян-с, – по-гусарски отозвался он.
– Эка беда! – ухмыльнулся Багрянородский. – Чем тут еще и заниматься-то? Или жить, или помирать, одно из двух. А пьяных, как известно, смерть в последнюю очередь забирает. А я вот тоже хотел бы поприсутствовать на ваших спиритических сеансах, – это он уже к Локусовым обращался.
Тот зачем-то повертел ладонями вокруг его головы.
– Можете, – сказал Алистер. – Вы – генофондны. В вас живут духи предков.
– Особенно Семен Горельский так и прет, – вполголоса пробормотал Сивере. – А полнолуние не помеха?
– Нет, напротив, – ответила Тамара. – К тому же нынче ночью Луна находится в фазе Змееносца. Это тринадцатое, не видимое с Земли созвездие. Луна входит в его стадию крайне редко.
– Никогда о таком не слышал, – произнес Сивере.
– Знают о нем лишь посвященные волхвы и кудесники, – подхватил Алистер. – Названо так в честь персидского принца Заххака, у которого из лопаток росли две змеи. Они питались мозгом младенцев. Заххак обладал необычайной властью над людьми и был бессмертен. Некоторые утверждают, что он жил в этих краях, а другие ассоциируют его с князем Прошяном. Это имя, надеюсь, вам знакомо?
– Еще бы, я сижу на нем, – невозмутимо ответил Сивере, постучав по родовому гербу на каменной рыбе-вишапе. – И я непременно приду тоже к вам на сеанс.
Он взглянул на Анну, прочитав в ее глазах нечто большее, чем просто согласие. Все-таки она была необычайно похожа на богиню Анаит. Вдова возбуждала и притягивала его. Но это была не та животная страсть, возникшая к Оленьке, а совсем иное: борение с собственной душой в желании растворить себя в этой женщине. Он вдруг произнес:
– Хотите, я прочитаю вам стихи армянского классика Аршака Тер-Маркарьяна. Слушайте. Они соответствуют моменту и месту, где мы находимся:
Опять меня приговорила
Эчмиадзина тишина…
На незапятнанных вершинах —
Лучи выводят письмена.
Гремит ручей веселой цепью,
Шумит на склонах виноград,
И беломраморною церковью
Растет над миром Арарат.
Пока он читал, вокруг становилось все тише, а голос его звенел все громче, и взгляды Александра Юрьевича и Анны не отрывались друг от друга, словно испивали невидимую посторонним чашу. Напиток любви и забвения.
– … Вдруг отразится в чистых лужах
Одним мгновеньем – целый век!
Быть может, так же – в свете лунном —
К нему причаливал ковчег?
Шла жизнь… – И потому не надо
Мнить средь вершин себя судьей…
Ночь, вниз швыряя звезды – нарды,
Играет собственной судьбой…
Александр Юрьевич закончил, перейдя в последних строчках на шепот, поскольку они предназначались лишь ей – одной, затем несмело улыбнулся, поклонился и молча пошел прочь.
3
Мало того, что в номере Сиверса были перевернуты все вещи, так еще на его кровати полулежала Оленька Дембович в джинсах, футболке и кроссовках, курила сигарету и сердито щурилась.
– Это все ты натворила? – спросил Александр Юрьевич, застыв на пороге.
– Я, милый, я, проходи в комнату, – ответила она, спустя ноги на пол.
– Зачем, позволь полюбопытствовать?
– Брось эти китайские церемонии, садись. Мы ведь сексом повязаны. Должна же я теперь знать, прячешь ты у себя это или нет?
– А если я попрошу тебя выйти вон?
Девушка легко поднялась, неуловимым движением заломила Александру Юрьевичу руку за спину и опрокинула его на кровать, прижав грудь коленом. Наклонила к нему голову.
– Ну, успокоился? Или поцеловать?
– Ладно, хватит. Пусти. Объясни – что я должен был у себя хранить?
Освободившись, Сивере потер заболевшее плечо. Ну и хватка у этой девчонки. Недаром Прозоров предупреждал, что Дембовичи поднаторели в спец-приемчиках. Впрочем, Стасу они не пригодились…
– Теперь это не имеет значения, – сказала Оленька. – Оно не у тебя. Думаю, ты здесь вообще ни при чем. Хотя Стас указывал в том числе и на тебя.
– Ничего не понимаю, – откровенно произнес Сивере. – Вы тут все с ума посходили! Врываешься в мой номер, что-то ищешь… Клиника какая-то, ей-богу!
– Это тоже «клиника»? – девушка потрясла перед носом Александра Юрьевича листом бумаги, который он аккуратно заполнял накануне, разделив его пополам. – Всем постояльцам ты дал любопытные характеристики, даже нам. Но подход слишком дилетантский. Хотя кое-что мне открылось впервые. Например, то, что труп Матвея Матвеевича ты обнаружил в своей комнате. Интересная картина вырисовывается в подземелье. Со свежей кровью. Что за медальон дала тебе Анна? Что за горбуна ты видел?
И многое другое. Но ответов у тебя все равно нет. Кроме одного слова: клиника.
– Чего ты от меня хочешь? – устало произнес Сивере. Он выхватил у нее листок бумаги. – Воровка.
– Я не воровка, я делаю свое дело, – сказала девушка. – Но после смерти Стаса мне стало в два раза труднее. Скорее всего, убьют и меня. Но это детали. Зато я знаю, что тобой манипулируют так же, как и другими. Ты – такая же мишень, как и все остальные. Не все, конечно, но многие. Но главное, оно – не у тебя. Или ты слишком хитро притворяешься. Тогда… мне придется с тобой поговорить иначе. Уничтожить.
Оленька произнесла свою тираду спокойно, буднично, словно, в конце концов, собиралась травить тараканов. И по всему было видно, что она не шутит.
– Кто ты? – спросил Сивере.
– Неважно. Тебе незачем знать. Мне нужен футляр. Где хранится это.
– Да что за «это»? – заорал Сивере, вскочив на ноги. – Сибирская язва, что ли? Лунный камень? Зуб мудрости?
– Не кричи, нас могут услышать. Единственное, что мне от тебя нужно, – помощь. Два пустяка.
– Два – это уже не единственное. Ладно, допустим, я соглашусь. Что именно?
– Первое, – и Оленька загнула его указательный палец, сделав ему больно. – Стас не успел стать любовником Анны Горенштейн. Ты должен сделать это за него. Смени глупое лицо на умное. Я доходчиво изъясняюсь?
– Ясно как в пургу. Только зачем?
– Это необходимо. А что касается меня, то не беспокойся, со мной ты можешь делать все, что захочешь и в любое время суток, в качестве бесплатного приложения.
– Это второй «пустяк»?
– Нет. Второе: мы сейчас пойдем к князю Романову, и ты задашь ему один вопрос. Какой – я скажу по дороге. А я уж прослежу за его реакцией. Ферштейн?
– Яволь, – кивнул Сивере, которого стала забавлять эта игра.
– Ну, ты чего задумался? – спросила Оленька, расценив его молчание по-своему. – Или хочешь попрактиковаться перед свиданием с Анной? – И она быстрым движением стянула с себя футболку.
– Оденься, – вздохнул Сивере. – Мы идем к князю. Дело на безделье менять нельзя.
4
Старый князь обнаружился там, где ему и положено было быть, – на открытой галерее верхнего яруса, в том же шезлонге, накрытый до подбородка верблюжьим одеялом. Как всегда, в неподвижном состоянии. Одинокий, как пальма в пустыне.
– Опять мертв, – пробормотал Александр Юрьевич. – На этот раз еще более натурально. Как не надоест.
– Ладно, буди, – прошептала Оленька. – И не забудь спросить. Только поболтай сначала, чтобы он расслабился.
Она облокотилась на балюстраду, словно созерцая окрестности, а Сивере с шумом опустился в соседний шезлонг. Князь приоткрыл один из своих желтых глаз.
– Опять вы! – вздохнул он. – Или снитесь?
– Нет. Как отдыхается?
– Без вас – лучше.
Сивере покосился на прислоненную к шезлонгу самшитовую трость. Набалдашник у нее был тяжелый, потертый, с вмятинами. Он мысленно примерил его к своей голове, точно шляпу. Подходит как раз. Вполне возможно, что именно князь его и огрел, когда он наткнулся на болтающиеся ноги Комамберовой.
– Князь? – спросил он, начиная прелюдию, прежде чем огорошить его вопросом. – Вы в некотором роде мой соперник. Мы оба ухаживаем за одной женщиной.
– Что-что? – надменно произнес Романов, слегка повернув голову.
– Я говорю: одному из нас надо уйти. Какого черта, в конце концов?
– Как-как? – князь сменил междометия, уже с интересом глядя на Сиверса.
– Сядь, да покак! – не удержался историк. Потом коротко добавил всего два слова: – Анна Горенштейн.
– А что с ней? – встревоженно спросил Романов.
– С ней ничего. С нами. В прежние времена подобные сюжеты разрешались определенным образом.
– Дуэль? – произнес князь. – Я согласен.
– Нет, погодите, – возразил Сивере. – Это мы всегда успеем. Но можно решить наш вопрос цивилизованно. Бросим жребий.
– Мы не на конюшне, – фыркнул наследник престола. – Это для плебса. А вы пошли вон.
Оленька, словно напоминая, нетерпеливо топнула ножкой. Александр Юрьевич понял, что пора переходить к главному. Он протянул руку и потребовал:.
– Давайте мне тот чехол, который вы приготовили Анне.
Князь поглядел на него, едва не выронив верхнюю вставную челюсть. Нижнюю, впрочем, тоже.
– Тьфу… – поправился Сивере. – Чехол или футляр, что вы там должны ей передать? Она просила меня его забрать.
– Вы в своем уме? – прошипел князь Романов. – Если вы еще раз встанете у меня на дороге… Если подойдете ближе, чем на три метра… Учтите, вы живы до сих пор только потому, что того хочет Анна. В противном случае я давно прибил бы вас палкой. Нет, мы действительно будем стреляться. Я так решил. Завтра же. На рассвете. Если только вы не трус, а человек чести.
– Хорошо, – Сивере поднялся. – Я пришлю вам своих секундантов. Ждите.
И, насвистывая венский вальс, пошел прочь. За ним следом поспешила и Оленька. Спустившись на второй ярус, они набросились друг на друга с обвинениями.
– Видишь, в какое дурацкое положение ты меня поставила? Я теперь, что, вынужден стреляться с этим мастодонтом?
– Непременно. Нечего было молоть чушь! Надо было спрашивать в лоб.
– Лоб у него каменный. Тебе хоть помогла эта сценка?
– Отчасти. Теперь я почти знаю, кто выпадет из гнезда следующим.
– Надеюсь, не я.
– До тебя дойдет очередь в свое время. Кстати, выходит, что подлинная фамилия Терракотова – Прозоров? Ай, славно!
Глядя на удивленное лицо Сиверса, Оленька добавила:
– Никогда не пиши, мой милый, в личных записках того, что не предназначается для чужих глаз. Лучше вообще не изводи бумагу, если ты, конечно, не писатель. Да и тот ни один секрет не может удержать до конца романа, как правило. Кроме основного: что он и есть главный убийца своих героев. Адью!
5
В результате всего услышанного, увиденного и переваренного Александр Юрьевич после некоторых интеллигентских колебаний счел все же делом чести немедленно разыскать Прозорова. И во-первых, предупредить, что его инкогнито раскрыто; а во-вторых, отправить секундантом к выжившему из ума князю Романову. Хотя в глубине души Сивере считал вызов на дуэль смешным и глупым, но решил продолжить забаву ради благородного возрождения традиций.
Прозоров сидел в своей прокуренной насквозь келье, размышляя над магнитными шахматами.
– Хочешь сигару? – с ходу предложил он.
– Уволь! – отозвался Сивере, начиная свой доклад. Выслушав, Герман коротко констатировал:
– Дурак! – потом добавил: – Дважды дурак, потому что рассекретил меня и вызвался на эту тупую дуэль. А из чего вы будете стреляться? Из пальцев? Лучше плеваться. Кому попали в глаз, тот убит.
– Я думаю, ты что-нибудь сообразишь. Выбор оружия за мной. Ведь он меня вызвал, не я.
– Трижды дурак. Оставил бы эту головоломку ему. А вот насчет Оленьки дело плохо. Это очень серьезно. Кто же она, черт подери, такая? А о каком футляре шла речь?
– Я почему-то решил, что это – футляр от очков Матвея Матвеевича. Возможно, он что-то в нем прятал. За что и убили.
– Дурак в четвертой степени.
– Да хватит тебе ругаться! Вообще уйду.
– Ладно, не обижайся. Тут все так запутано, что даже мне не разобрать. Кури, поумнеешь!
На сей раз Сивере все же соблазнился предложенной сигарой.
– А что Оленька тебе предлагала взамен?
– Трахаться с ней от рассвета до заката и от захода до уката, – ответил Александр Юрьевич, умолчав о предложении в отношении Анны Горенштейн. Не хотелось путать компот с мухами.
– Стерва! – диагностировал Прозоров. – А ты знаешь, что Пастер, кажется, первым провел такой опыт: удалил у спаривающихся лягушек головной мозг. И что вышло? Они уже не реагировали ни на что, не пили, не ели, так и издохли в соитии. Вот почему все сумасшедшие так сексуально возбудимы. Поберегись.
– Ладно. У меня не выходит из головы одно: что может храниться в футляре? Почему Дембовичи шли по его следу? Может, это они и убили Матвея Матвеевича? Но в Комамберова-то стреляли другие, из монастыря. Дембовичи были вместе со мной, на экскурсии.
– А сообщников исключаешь? Мне, например, очень не нравится Багрянородский. А он, кстати, оставался здесь, в гостинице. Я вообще подозреваю, что это профессиональный киллер, просто очень искусно притворяется клоуном.
– Почему так думаешь?
– Руки. Руки выдают. Очень твердые. И глаз. Острый. Все видит. И все про всех знает. И заметь – у него тоже любовная связь с Оленькой. Якобы случайно.
– Верно, это она там хохотала у него в номере, когда я ошибся дверью.
– Надо бы тебе прощупать ее как следует. Понимаешь как?
– Сам же предупреждал меня насчет лягушек.
– Дело требует, – усмехнулся Прозоров. – Иначе они нас обоих завалят. Теперь-то им уже известно, что мы – старые приятели.
– Да что я вам всем – герой-любовник, что ли? – разозлился Сивере.
– Не ори, услышат.
В этот момент дверь распахнулась, очевидно, от удара ноги. На пороге стоял Макс, поигрывая автоматом.
– Собирайтесь! – угрюмо проворчал он. – Куруладзе требует.