Дог отвечал яростным воем, показывая свои клыки, не менее страшные, чем у льва. Сторожевые собаки и те, которые заперты были в хлевах, откликнулись на голос Дебер-Труда, и вой всей этой своры боевых собак сделался ужасным.
— Это хорошее предзнаменование, друг Жоэль, — заметил чужестранец, — вой собак всегда предвещает покойников. Ими будут убитые римляне! Смерть врагу!
— Да, да, смерть врагу! — вскричал Жоэль. — Благодарение богам, в бретонской Галлии в день несчастья сторожевая собака становится боевой, рабочая лошадь — боевым конем, рабочая телега — колесницей, землепашец — солдатом, и сама земля наша, мирная и плодородная, — полем битвы, пожирающим врагов! На каждом шагу он находит себе гибель — в наших болотах, в сыпучих песках, в пропастях наших скал, а корабли его исчезают в водоворотах наших бухт, более страшных своим наружным спокойствием, чем самая грозная буря.
— Жоэль, — сказал Юлиан, отходя от тела друга. — Я обещал Армелю, что пойду к нему в другой мир. Умереть таким образом было бы радостью для меня. Но умереть, сражаясь с римлянами, — мой долг. Что мне выбрать?
— Ты спросишь об этом завтра у одного из карнакских друидов.
— А что моя сестра Гена? — спросил у матери Альбиник. — Я не видел ее почти целый год. Она все еще, как и прежде, жемчужина острова Сен, в чем я, впрочем, не сомневаюсь? Моя жена Мерое поручила мне передать ей нежный привет.
— Ты увидишь ее завтра, — ответила Маргарид и, отложив веретено в сторону, встала.
Это было знаком для всей семьи, что пора идти на покой.
— Разойдемся, дети мои, — сказала она. — Завтра с рассветом надо заняться приготовлением к войне. — Потом она прибавила, обращаясь к чужестранцу: — Да пошлют тебе боги мирный покой и крепкий сон!
Глава V
На другой день на рассвете Жоэль в сопровождении Альбиника сел в свою лодку и, согласно данному обещанию, подвез чужестранца к Келлорскому островку, не решаясь причалить к священному острову Сен. Гость Жоэля тихо сказал что-то овату, который сторожил на острове, и тот почтительно ответил ему, что Талиессин, старейший из жрецов, находится на острове Сен вместе со своей женой Ориелью и еще вчера ждал к себе путешественника. Оставляя Жоэля, чужестранец сказал ему:
— Я надеюсь, что ты и твоя семья не забудете своих вчерашних слов. Сегодня раздастся призыв к оружию с одного конца бретонской Галлии до другого.
— Будь уверен, что все мы и все наше племя первые отзовемся на этот призыв.
— Я верю тебе. Дела теперь в таком положении, что Галлия должна или погибнуть, или возродиться в прежней своей силе и славе.
— Прощаясь с тобой, неужели я не узнаю имени человека, сидевшего у моего очага? Имени того, кто рассуждает так верно и так горячо любит свою родину?
— Жоэль, мое имя солдат — пока Галлия не будет свободна, если же мы снова встретимся с тобой, то называй меня другом, потому что я действительно твой друг.
С этими словами чужестранец сел в лодку, которая должна была отвезти его с острова Келлор на остров Сен. Жоэль спросил у овата, управлявшего лодкой, дожидаться ли ему своей дочери Гены, которая собиралась в этот день домой. Оват сказал, что Гена приедет к своим только вечером. Тогда огорченный Жоэль вернулся домой вдвоем с Альбиником.
Юлиан отправился около полудня в Карнакский лес к друидам спросить их, должен ли он предпочесть смерть сейчас смерти в бою против римлян. Друиды отвечали ему, что он должен исполнить обещание, данное другу, и что оваты с обычными церемониями перенесут тело Армеля на костер, куда с восходом луны должен взойти и Юлиан. Радуясь тому, что он скоро встретится с Армелем, Юлиан собирался уже покинуть лес, как вдруг увидел вчерашнего гостя Жоэля, возвращающегося с острова Сен вместе с Талиессином. Последний сказал несколько слов друидам, и те поспешили к чужестранцу с выражением почтения.
Заметив Юлиана, чужестранец сказал ему:
— Подожди немного, я дам тебе поручение для вождя племени, к которому ты возвращаешься.
Юлиан остался ждать, а чужестранец ушел с Талиессином и другими друидами. Немного погодя он вернулся и дал Юлиану небольшой свиток из дубленой кожи со словами:
— Это для Жоэля. Сегодня вечером, как только взойдет луна, мы еще увидимся, Юлиан. Гезу любит таких мужественных и верных в дружбе, как ты.
Вернувшись домой, Юлиан передал Жоэлю кожаный свиток, в котором было написано следующее:
«Друг Жоэль, именем Галлии, находящейся в опасности, карнакские друиды предписывают тебе следующее: вели всем членам твоей семьи, работающим на полях, кричать тем, которые работают недалеко от них: «Пусть соберутся все мужчины, женщины и дети сегодня вечером в Карнакском лесу, как только взойдет луна!» И пускай те, кто услышит эти слова, передадут это таким же образом дальше. Пусть, передаваясь от одного к другому, этот возглас обежит все деревни и города от Ванна до Орея и даст сигнал всем племенам собраться сегодня вечером в Карнакском лесу».
Жоэль исполнил поручение чужестранца, данное ему именем друидов. Призывный крик, передаваясь с одного поля на другое, дошел до самых отдаленных деревень, и таким образом все племена были извещены о том, чтобы собраться в Карнакском лесу, когда взойдет луна.
Между тем мужчины из семьи вождя второпях увозили с полей зерновой хлеб и складывали его в ямы, вырытые в земле, в сухом месте. В это время женщины, молодые девушки и даже дети складывали под руководством Маргарид разные соленья в корзины, муку в мешки, вливали мед и вино в козьи мехи. Другие укладывали в ящики одежду, белье и бальзам для ран или отмеривали большие грубые полотна для покрышки повозок — во время войны обыкновенно все племена шли на встречу неприятелю, вместо того чтобы ожидать его дома. Все покидали свои дома; рабочих волов впрягали в военные повозки, предназначенные для женщин, детей, одежды и провизии. Мужчины садились верхом на лошадей и составляли кавалерию, молодые люди шли пешком с оружием в руках. Зерновой хлеб закапывался в землю. Стада, предоставленные сами себе, паслись без присмотра на полях, по привычке возвращаясь вечером в свои опустелые хлева; часть скота обыкновенно делалась добычей волков и медведей. Поля оставались невозделанными и от этого после наступал неурожай. Но зато, отправляясь таким образом на защиту родины, галлы, воодушевленные присутствием жен и детей, которых ожидали в случае поражения только позор, рабство или смерть, прогоняли неприятеля от своей границы и возвращались к своим опустошенным полям.
Перед заходом солнца Жоэль вернулся со своими домой, чтобы также принять участие в приготовлениях к отъезду. Гена, жрица с острова Сен, приехала под вечер, как и обещала.
Когда отец, мать и все родные увидели Гену, входившую в комнату, им показалось, что еще никогда в жизни она не была так прекрасна, как теперь, и отец почувствовал сильную гордость, что обладает такой дочерью. На ней была длинная черная туника, перехваченная бронзовым поясом, на котором висел с одного боку золотой серп, а с другого — полумесяц, изображавший луну на ущербе. Гена желала принарядиться для дня своего рождения. Ожерелье и золотые с гранатами браслеты украшали ее руки и шею, которые были белее снега. Сняв плащ с капюшоном, она открыла свои белокурые волосы, заплетенные в косы и украшенные венком из дубовых листьев, как во время религиозных церемоний.
Вождь протянул руки своей дочери, и она радостно бросилась в его объятия. Дети ласкались к Гене, споря о том, кому целовать ее прекрасные руки. Дебер-Труд радостно прыгал, приветствуя свою молодую госпожу. После отца и матери Гена поцеловала Альбиника, Гильхерна, и Микаэля. Никто из родных не был забыт ею, и для всех у нее нашлись добрые, ласковые слова, даже для Рабузигеда, над которым обыкновенно все посмеивались. Затем, счастливая тем, что снова дома, Гена уселась на скамеечке у ног матери, как всегда делала это, будучи ребенком. Маргарид печально сказала ей, указывая на царивший в комнате беспорядок:
— Мы хотели весело и спокойно отпраздновать день твоего рождения, дорогое дитя мое, а между тем ты видишь здесь такой разгром. Скоро дом наш опустеет, так как надвигается война.
— Да, — со вздохом заметила Гена. — Гезу сильно разгневан.
— Дорогая дочь моя, ты святая жрица с острова Сен, скажи же, что делать, чтобы успокоить гнев всемогущего бога? — спросил Жоэль.
— Какая я святая, — сказала молодая жрица — Как и друиды, мы с подругами молимся по ночам под сенью священных дубов, когда взойдет луна. Мы стремимся найти простейшие выражения нашего символа веры, чтобы распространять их среди людей. Мы боготворим всемогущего в его творениях, начиная с огромного дуба, посвященного ему, и кончая скромным мхом, растущим на черных скалах нашего острова, и с небесных светил, движение которых мы изучаем, до ничтожного насекомого, живущего всего один день, с беспредельного моря — до ключа с чистой водой, протекающего под землей. Мы ищем, как исцелять болезни, от которых страдают люди, и воспеваем тех из наших отцов и матерей, которые прославили Галлию. На основании изучения прошлого и различного рода примет мы пробуем предсказывать будущее. Наконец, как и друиды, мы учим детей, внушая им горячую любовь к нашей дорогой родине, в настоящее время находящейся в такой опасности из-за гнева Гезу! И это потому, что галлы слишком долго забывали, что все они — сыны одного и того же бога, и что брат всегда должен чувствовать боль от раны, нанесенной брату!
— То же самое говорил нам и чужестранец, бывший моим гостем, которого я проводил этим утром на остров Сен, — сказал Жоэль.
— Вы можете считать святыми слова этого вождя ста долин. Его вдохновляет Гезу и любовь к Галлии. Это лучший из самых доблестных мужей.
— Как! Он вождь ста долин? Он обладает такой властью? — вскричал Жоэль. — Он отказался назвать мне свое имя! Так ты слышала о нем, дочь моя? Ты знаешь, из какой он провинции?
— Вчера Талиессин с нетерпением ожидал его на острове Сен. Единственное, что позволил мне сообщить вам этот вождь ста долин, что он будет биться