— Подожди же, тем хуже, — проговорил старик решительным тоном, не будучи в состоянии более сдерживаться. — Раз мы начали перечислять свои добродетели, то теперь очередь за мной, и мы еще посмотрим! Прежде всего ты был сын моей бедной Жоржины, которую я так любил, — следовательно, я исполнял лишь свой долг. Запомни прежде всего это.
— И я тоже исполнял только свой долг…
— Ты? Оставь же меня в покое! — воскликнул старик, сильно размахивая ложкой. — Ты? Вот что ты сделал… Судьба избавила тебя от отбывания воинской повинности…
— Дедушка, берегитесь!
— О, ты меня не испугаешь!
— Вы опрокинете миску, если будете так волноваться.
— Я волнуюсь… черт возьми! Ты, верно, думаешь, что у меня нет больше крови в жилах? Да отвечай же, раз ты говоришь о других! Когда я одряхлел, то какую сделку ты совершил, несчастное мое дитя? Ты нашел торговца людьми…
— Дедушка, вам придется есть холодный суп. Ради бога, кушайте его горячим!
— Та-та-та! Ты хочешь заговорить мне зубы, да? А что ты сказал этому торговцу людьми? «Мой дед дряхл, он не может более зарабатывать себе средства к жизни. Я единственная его опора, но я могу заболеть или остаться без работы. Назначьте ему маленькую пенсию, и я продамся вам…» И ты так и сделал! — воскликнул старик со слезами на глазах и таким резким движением поднял ложку кверху, что, если бы Жорж не успел схватить столик, тот упал бы на постель вместе с миской.
При этом Жорж воскликнул:
— Черт возьми, дедушка, успокойтесь же! Что вы вертитесь, как дьявол перед заутреней, вы все опрокинете!
— Это для меня безразлично… это не помешает мне сказать тебе, как и почему ты пошел в солдаты, почему продал себя ради меня… торговцу людьми.
— Все это с вашей стороны лишь предлог, чтобы не есть суп. Я вижу, что он вам не нравится.
— Ну вот, теперь он говорит, что мне не нравится его суп! — воскликнул огорченно добряк. — Этот проклятый мальчишка решил меня все время огорчать.
С гневным жестом зачерпывая ложкой суп и поспешно поднося ее ко рту, старик Морен прибавил:
— Смотри, вот как мне не нравится твой суп… видишь?., видишь?.. А, он мне не нравится… Видишь?.. А, он очень дурен…
— Ради бога, не спешите же так! — воскликнул Жорж, удерживая руку деда. — Вы подавитесь.
— Это тоже твоя вина. Как мог ты сказать, что мне не нравится твой суп, когда это настоящий нектар! — возразил старик, с удовольствием хлебая суп. — Это настоящий нектар богов!
— Без хвастовства скажу, — заметил Жорж, улыбаясь, — что я славился в полку приготовлением супа. Ну а теперь я набью вам трубку.
Затем, наклонившись к старику, он сказал, лаская его:
— Ну что, добрый старый дедушка очень любит курить трубку в постели?
— Что же мне сказать тебе, Жорж? Ты превращаешь меня в пашу, в настоящего пашу, — ответил старик.
Его внук взял трубку, набил ее и подал старику Морену. Последний, удобно примостившись на подушке, с удовольствием закурил трубку.
Жорж, присев на его кровать в ногах, спросил:
— Что вы думаете делать сегодня?
— Думаю совершить свою обычную прогулку на бульвар, где посижу немного, если погода хороша.
— Гм! Дедушка, я думаю, что лучше вам отложить свою прогулку. Вы видели вчера, как много было народу на улице, дело дошло даже чуть ли не до драки с полицией. Возможно, что сегодня произойдут более серьезные события.
— А ты, дитя мое, ты не вмешаешься в эти беспорядки? Я знаю, что это очень заманчиво, когда чувствуешь себя правым, ибо это гнусность со стороны правительства — запрещать собрания. Но я страшно беспокоился бы о тебе!
— Будьте спокойны, дедушка, вам нечего бояться за меня. Но послушайтесь моего совета: не выходите сегодня.
— Хорошо, дитя мое, я останусь дома. Я постараюсь развлечься тем, что почитаю кое-что из твоих книг и буду, покуривая свою трубку, смотреть на прохожих.
— Бедный дедушка, — сказал Жорж, улыбаясь, — с такой высоты вы увидите лишь шляпы прохожих.
— Все равно, этого достаточно, чтобы развлечь меня. Кроме того, я вижу дома напротив, вижу соседей, смотрящих из окон… Ах да, относительно домов, расположенных напротив! У меня есть кое-что, о чем я постоянно забываю тебя спросить. Скажи мне, что означает вывеска этого торговца полотном с изображенным на ней воином, бросающим свой меч на весы? Так как ты выполнял столярные работы в этом магазине, то должен знать, что означает вывеска.
— Я не знал этого, как и вы, пока мой хозяин не послал меня работать к господину Лебрену.
— Этот купец известен в квартале как очень честный человек, но что за чертовская мысль пришла ему в голову выбрать такую вывеску? «Под мечом Бренна»! Он должен бы быть оружейником. Правда, что на картине есть весы, а весы напоминают о торговле… Но почему этот воин в шлеме и с видом Артабана кладет на весы свой меч?
— Знаете… мне как-то неловко в моем возрасте поучать вас…
— Почему неловко? Почему же? Ты, вместо того чтобы ходить по воскресеньям гулять за город, читаешь, учишься, приобретаешь знания. Поэтому ты отлично можешь дать урок деду, в этом нет ничего обидного для меня.
— Ну хорошо. Этот воин в шлеме — Бренн. Он был галлом, то есть одним из наших предков, и предводительствовал войском две тысячи, а может быть и более, лет тому назад. Бренн двинулся в Италию и осадил Рим, чтобы наказать его за измену. Город сдался галлам, дав за себя выкуп золотом, но Бренн, найдя выкуп недостаточным, бросил на чашу весов к гирям свой меч.
— Ого, дерзкий, чтобы получить больший выкуп! Он сделал как раз обратное тому, что делают овощные торговцы, которые слегка ударяют весы пальцем, я понимаю это. Но есть две вещи, которые для меня менее ясны. Во-первых, ты говоришь, что этот воин, живший более чем две тысячи лет назад, был одним из наших предков?
— Да, в том смысле, что Бренн и галлы, которыми он предводительствовал, принадлежали к расе, давшей происхождение всем нам.
— Подожди минуту. Ты говоришь, что это были галлы?
— Да, дедушка.
— Значит, мы произошли от галльской расы?
— Конечно.
— Но мы французы! Как, черт возьми, примиришь ты это, мой парень?
— Дело в том, что наша страна… наша родина не всегда называлась Францией.
— Стой… стой… стой… — сказал старик, вынимая трубку изо рта. — Как, Франция не всегда называлась Францией?
— Нет, дедушка. В незапамятные времена наше отечество называлось Галлией и было республикой, столь же славной и столь же могущественной, но более счастливой и вдвое более обширной, чем Франция времен империи. К несчастью, почти около двух тысяч лет назад в Галлии начались раздоры, провинции поднимались одна против другой…
— Да, в этом всегда лежит главное зло. К тому же самому — к посеву раздоров — прилагали все усилия священники и роялисты во время революции.
— В Галлии, дедушка, несколько столетий назад случилось то же самое, что во Франции в четырнадцатом и пятнадцатом годах.
— Нашествие чужеземцев!
— Верно. Римляне, некогда побежденные Бренном, сделались очень могущественными. Они воспользовались раздорами наших предков и завладели их страной…
— Совершенно так, как казаки и пруссаки завладели нами?
— Совсем так же. Но то, что не осмелились сделать казаки и пруссаки, приятели Бурбонов, и, конечно, не осмелились не потому, что у них не было желания, — то сделали римляне, и, несмотря на героическое сопротивление, наши храбрые, как львы, но, к сожалению, ослабленные раздорами предки были обращены в рабство так точно, как в настоящее время обращают в рабство в некоторых колониях негров.
— Боже, возможно ли это!
— Да, на них надевали железные ошейники, на которых было вырезано имя их господина, если только это имя не выжигали раскаленным железом на лбу. А когда они пытались убежать, их господа приказывали отрезать им нос и уши или даже руки и ноги.
— Наши предки!
— Иногда господа бросали их для забавы на растерзание диким зверям или замучивали пытками, когда они отказывались под кнутом победителя возделывать земли, которые прежде принадлежали им…
— Разумеется!
— Поэтому галлы после бесчисленных восстаний…
— Да, мой мальчик, это средство не ново, но оно всегда помогает… Да! — добавил старик, ударив большим пальцем по концу трубки. — Да, видишь, Жорж, всегда рано или поздно приходится прибегнуть к революции, как в семьсот восемьдесят девятом, как в восемьсот тридцатом, как, быть может, завтра.
«Бедный дедушка! — подумал Жорж. — Он и не подозревает, как верно угадал».
А вслух он проговорил:
— Вы правы, чтобы завоевать свободу, надо, чтобы народ сам ее добыл, и только силой народ может получить полную свободу, сверху же ему дадут только жалкое ее подобие. Его обворуют, как это случилось восемнадцать лет назад.
— И живо обворуют, мое бедное дитя! Я видел это, я присутствовал при этом….
— Вы знаете, дедушка, пословицу об обжегшейся кошке. Этого достаточно, урок был хороший… Но вернемся к галлам. Они прибегли к революции, как вы выразились, и она не обманула своих храбрых детей. При помощи настойчивости, энергии, крови они отвоевали часть своей свободы у римлян, которые, заметьте, не переименовали Галлию и называли ее Римской Галлией.
— Так же, как теперь говорят о Французском Алжире?
Именно так, дедушка.
— Славу богу, наши храбрые галлы при помощи восстаний освободились от ненавистного ига. Ты этим известием точно маслом мне по сердцу помазал.
— Подождите, подождите еще, дедушка.
— Что?
— То, что некогда претерпели наши предки, ничто в сравнении с тем, что им еще приходилось терпеть. Представьте себе, тринадцать или четырнадцать столетий назад орды полудиких варваров, называвшихся франками, вышедшие из лесов Германии, напали на римские войска, сильно ослабленные завоеванием Галлии, разбили их, выгнали из Галлии и, в свою очередь, овладели нашей бедной страной, отняли у нее даже имя и, как делают с завоеванной добычей, переименовали ее во Францию.