В этих словах не было никакой иронии, но присутствовала в них детская и глубокая логика человека искренне верующего, который полагал Бога и святых подобными людям и находил бесполезным отвлекать их от небесных занятий теперь, когда он был спасен!
Королева, явно не ожидавшая увидеть короля, вздрогнула:
– Вы, мой дорогой сир?!..
Это содрогание не было притворным, это удивление не было наигранным, эта мольба, с которой обращалась к Господу Маргарита, не была лицемерием: она действительно молилась, вот только не за короля!
Она поднялась на ноги, и тогда король увидел ее такой бледной, с таким изможденным лицом, что преисполнился наивной гордости.
– Маргарита, – промолвил он, – вам нечего больше опасаться. Прогоните страх, который все еще заметен на вашем прекрасном челе. Повторюсь: мне больше ничто не грозит. Проклятие разрушено, колдунья арестована…
– Ах, сир, какая замечательная новость! – пробормотала Маргарита, пытаясь вернуть к реальности, из мрачных и далеких краев, где он блуждал, свой трепещущий разум.
Людовик схватил руку жены и поднес к губам.
– Сир, – прошептала королева, – если я и не буду просить святых за славные дни Вашего Величества, то я должна хотя бы поблагодарить их. Я давала обет, что проведу в молитвах всю ночь. Что скажут эти почтенные особы, если я не соизволю поблагодарить их?
– Справедливо! Клянусь Богоматерью, это справедливо! – воскликнул Людовик X, угодив, так сказать, в ловушку собственной логики верующего. – Займитесь же этим, сударыня, и простите меня за сие небольшое беспокойство…
Королева улыбнулась, присела в реверансе и вновь преклонила колени на своей скамеечке.
Людовик Сварливый окинул ее долгим, преисполненным сожаления и любви взглядом, затем, на цыпочках, бесшумно вышел и вернулся в галерею. Здесь он перешел уже на обычный широкий шаг, гневно бурча себе под нос:
– Эти святые уж слишком требовательны! Разве нельзя было отблагодарить их завтра?
Людовик прошел в свою спальню, и вскоре в старом Лувре воцарилась гнетущая тишина.
Король спал…
Королева молилась…
Едва Людовик X удалился, Маргарита распрямилась. Нервно сжимая руки в кулаки и странно побледнев, она прошептала:
– Буридан не пришел…
Голова ее вновь упала на вздымающуюся грудь.
И тогда, очевидно, другие мысли, подобно зловещим птицам, забили крыльями в ее воображении, так как бледность ее усилилась, в глазах промелькнул страх.
– Проклята!.. Этот человек!.. Этот Готье меня проклял!..
Она медленно направилась к соседней комнате, своего рода вестибюлю, что отделял ораторию от спальни. Там ее ждала женщина, та самая, которую мы уже несколько раз видели.
– Мабель, – глухо промолвила королева, – правда ли… О! Ты, которая изучает тайны жизни и секреты смерти… ты, которая умеет читать пергаменты, покрытые загадочными знаками, скажи мне, правда ли, что слова, произнесенные умирающим, всегда сбываются?.. Что последняя воля того, кому предстоит умереть, всегда находит отклик в сердцах ангелов сумерек?
– Выдумки!..
– Правда ли, – продолжала королева, застучав зубами, – правда ли, что когда человек умирает насильственной смертью, последнюю персону, на которую он посмотрел, тоже ждет смерть?
– И кто же умер этой ночью? – прошептала Мабель.
– Ты не ответила.
– Отвечаю. Все это глупости, госпожа. Подумать только: могущественная королева – и опускается до столь глупых домыслов, присущих разве что черни! Смерть, госпожа, это загадка, над которой человечество бьется уже не один век, это пропасть, дна которой не видно. Оставьте мертвых в их гробах и саванах, не мешайте их вечному сну, а если, случаем, какой-нибудь призрак явится вам во сне, позовите меня, и я нашлю на него заклинание… если только это не будет призрак мертвой женщины.
– Ох! Даже ты говоришь, что они могут вернуться! И если это будет призрак мертвой женщины, ты не сможешь меня защитить!
Бледная улыбка пробежала по выцветшим губам Мабель, которая, и сама похожая на привидение, острым взглядом следила за тем, какой ужас вызвали у королевы ее слова.
– Глупые домыслы, говоришь? – продолжала Маргарита. – Тогда почему ты сама так стремишься узнать отвратительные тайны могилы?..
– Я изучаю не смерть, – произнесла Мабель глубоким голосом, – а жизнь. И принцип жизни, моя госпожа, заключается в любви.
– Любовь! – глухо воскликнула Маргарита, чья мысль шла тем путем, к которому подталкивала ее Мабель. – Любовь! Я искала ее, ищу и сейчас, но не нахожу… или, по крайней мере, не нахожу такой, какой мне хотелось бы… Мабель, послушай… этот напиток, что ты обещала мне приготовить… это приворотное зелье, которое внушает тому, кто его выпьет, неистовую страсть к той, что нальет…
– Эликсир любви?
– Да! Удалось ли тебе уже его получить, каплю за каплей?
– Я все еще работаю над этим, моя королева. Мне нужно еще несколько дней… и эликсир любви, который тщетно искало столько алхимиков, будет готов.
От волнения Маргарита Бургундская спрятала лицо в пылающих ладонях. Мабель окинула ее мрачным взглядом, в котором светились огоньки ненависти.
– Мабель, – тяжело вздохнула королева, – Буридан так и не пришел…
– Вы мне уже говорили, госпожа… однако же я взывала к тому, что неизбежно должно было привлечь этого молодого искателя приключений, – к его ненависти к Мариньи… В другой раз я обращусь к любви; скажу ему, что какая-нибудь влюбленная в него благородная принцесса нуждается в помощи, и мы посмотрим, что для этого молодого человека значит больше – любовь или ненависть.
– Кто знает, – прошептала королева, по-прежнему держа руки у глаз, дабы сосредоточиться на своей мысли либо последовать за каким-то видением, – кто знает, что он может подумать и какие чары могут на него подействовать. Я видела его лишь у Монфокона, когда он дерзким, даже оскорбительным жестом забросил перчатку на королевский помост… И потом, Мабель, когда он рисковал своей жизнью ради спасения жизни моей… Тогда, Мабель, он взглянул на меня, и я увидела, что в этом сердце нет для меня любви… Ох, Мабель, я так несчастна!
Мабель не смогла оторвать глаз от рук королевы, сложенных наподобие веретена.
Маргарита Бургундская плакала…
То была вторая сторона этого странного создания.
В Нельской башне мы видели, как она, бесстыдная развратница, готова была променять свою красоту на поцелуи Филиппа д’Онэ, которого она не любила. Мы видели, как она хладнокровно приказала убить двоих своих гостей, и слышали, как Страгильдо, ее палач, производил подсчет предыдущих ее жертв, всех тех призраков, что водятся в проклятой башне.
И вот эта женщина плачет!..
Недавняя развратница, словно целомудренная девушка, произносит слова нежные и умильные, признавая тем самым, что и у нее есть сердце…
А теперь мы откроем вам третью сторону Маргариты.
Где-то вдали открылась дверь, и Маргарита, чьи чувства были обострены до предела, услышала этот слабый шум.
– Оставь меня, – сказала она, – Ангерран возвращается. И что ему может быть от меня нужно?
В ту же секунду с лица ее исчезли малейшие признаки волнения, трепещущая грудь успокоилась, полные слез глаза приобрели прежний блеск.
Мабель исчезла.
Ангерран де Мариньи вошел и с глубоким уважением поклонился королеве. Маргарита переместилась в широкое кресло и, положив ноги на богато обшитые подушки, облокотившись одной рукой на подлокотник, а другой подперев подбородок, взирала на первого министра меланхоличным взглядом.
– Довольно-таки давно, – произнесла она звонким голосом, – вы не пользовались правом входить через эту дверь, ключ от которой имеется только у вас. Года три, если не ошибаюсь. С тех пор произошло много событий… и, среди прочих, совсем недавние. Отец Людовика умер… Моего мужа отныне зовут Людовик Десятый, да и я уже больше не Маргарита, а королева!
В глазах Маргариты зажегся огонь, и с интонациями бесконечного презрения она добавила:
– Вероятно, именно из-за этого вы вспомнили дорогу, по которой приходили навещать принцессу Маргариту Бургундскую. Что ж, сударь, королева вас слушает!
Ангерран де Мариньи вновь поклонился, но на сей раз так низко, что колени его в конце концов коснулись паркета. В такой позе он и замер.
– Встаньте, сударь, – холодно промолвила королева.
Ангерран де Мариньи остался на коленях, но поднял на королеву лицо столь мучительное, столь разбитое отчаянием, что она вздрогнула.
– Я желаю говорить не с королевой, – глухо сказал министр, – а с Маргаритой. Простите мне мою дерзость, сударыня. Если хотите, вызовите стражу, бросьте меня в темницу, лишите меня всего моего состояния, прикажите отвести на виселицу… но прежде выслушайте!.. Выслушайте, как слушали когда-то… давным-давно… до того дня, когда Карл де Валуа заменил меня в вашем сердце!
В этот момент один из гобеленов чуть колыхнулся.
Позади этого гобелена Мабель, вся обратившись в слух, размышляла:
«Что же мне предстоит узнать? Уж не сокровенную ли тайну Маргариты? Неужто я наконец узнаю, почему из всех ее любовников в живых остались лишь Мариньи и Валуа? Почему Ангерран вышел невредимым из смертельных объятий Маргариты?»
– Говорите, сударь! – сказала королева, и на лице ее отразилась задумчивость, вызванная, вероятно, воспоминаниями об упомянутом Мариньи двойном любовном прошлом.
– Мы одни? – уточнил первый министр. – Поймите меня, сударыня: то, что я собираюсь сказать, не должна слышать ни одна живая душа!
– В моих покоях только Мабель, а Мабель не слушает, не смотрит. Она слышит и видит только тогда, когда я ей это приказываю. Но прежде поднимитесь…
На этот раз Мариньи повиновался и встал навытяжку перед королевой.
Первый министр Людовика X заговорил голосом тихим, хриплым, дрожащим:
– Маргарита, семнадцать лет назад, в одну из мартовских ночей, когда небеса, вероятно, прогневавшись, ниспослали на землю гром и молнии, в один из уединенных домов в окрестностях Дижона вошла молодая девушка. С ней был всадник, который поддерживал ее и приободрял, и пожилая женщина, которой предстояло о ней позаботиться. Девушка ужасно страдала, и ей пришлось призвать на помощь все свое мужество, чтобы дойти до этого дома… так как она вот-вот должна была стать матерью.