– Вы меня выслушаете, – сказал Ланселот Бигорн серьезным тоном. – К тому же, в таком количестве минут, какое вы мне столь щедро пожаловали, я и не нуждаюсь.
Будучи принятым, Ланселот Бигорн, по всей видимости, испытал необходимость придать себе храбрости, так как он залпом выпил с половину бутылки, на которую указал Буридан.
Буридан по-прежнему расхаживал взад и вперед по комнате, что-то насвистывая и, казалось, не обращая на гостя никакого внимания, на деле же – не выпуская того из виду.
«Вот человек, который мне подошел бы, – рассуждал Бигорн. – Отважный, веселый, беззаботный настолько, что принимает меня у себя так, словно я его друг…»
«Что могло понадобиться от меня этому шельмецу? – думал, в свою очередь, Буридан. – Лицо умное, хитрое, дерзкое… какой-нибудь разбойник или грабитель, наверное! Действительно, кого еще повели бы на виселицу!..»
– Сударь, – сказал вдруг Бигорн, – вам нужен слуга, мне нужен хозяин. Почему бы мне не стать первым, а вам – вторым?
– Ха! – произнес Буридан, вытаращив глаза. – Так, полагаешь, мне нужен слуга?
– Безусловно. Такой, как вы сами, – пускающийся в авантюры, вроде вашей выходки у Монфокона, готовый сражаться против Мариньи, короля, королевы, двора, стражи, прево, ветра, шторма и бури, против всего, что ведет к виселице; такому, как вы, просто необходимо в любой час дня и ночи иметь рядом с собой человека умного и сообразительного, способного все понять, во всем помочь и выполнить любое поручение, способного, наконец, при необходимости, принять на себя вам предназначавшийся удар кинжалом, перехватить и удавить голыми руками набросившегося на вас браво[14]. Вам нужен человека, преданность которого…
– И ты столь умен и сообразителен?
– Я служил, – промолвил Бигорн, проскрежетав зубами, – благородному графу де Валуа, человеку, коварнее которого нет в королевстве, хозяину, чей слуга должен быть сама хитрость.
– И, полагаешь, из тебя выйдет хороший помощник?
– Я ношу на теле семнадцать ран; еще несколько вы можете видеть на моем лице, что свидетельствует о том, что стычки для меня – привычное дело.
– И ты будешь мне предан?
– Вы спасли мне жизнь.
– Но если мне и нужен слуга – а ты только что доказал это не менее аргументированно, чем какой-нибудь доктор из Сорбонны, – то тебе-то зачем понадобился хозяин?
– Затем, что живя оборванцем, в глубокой нищете, я вынужден отнимать кошельки или жизни у запоздалых прохожих, а это, знаете ли, разрывает мне сердце! Всякий раз, когда я обираю какого-нибудь буржуа, мне становится так совестно, что я спешу отнести половину награбленного достопочтенному кюре из Сент-Эсташа, но это лишь ополовинивает мои угрызения совести; тогда, чтобы заглушить вторую половину, я пропиваю остаток добычи. Но всегда получается так, что эти угрызения опять всплывают, вынуждая меня пить больше, чем у меня имеется на то денег. И хотя угрызения совести не позволяют мне открывать кредит, я пью в кредит. Как следствие, чем большую сумму я отнимаю у буржуа, тем большим становится мой долг кривоногому Ноэлю, кабатчику с улицы Тирваш. А так как, в свою очередь, и мои угрызения совести лишь накапливаются – ввиду того, что половину их я вверяю кюре из Сент-Эсташа после каждой ночной вылазки, – то даже и не знаю, что замучает меня скорее – они или жажда.
Буридан расхохотался.
– Если я тебя возьму, – сказал он, – что бы устроило тебя в качестве жалованья?
– Где поспать, что поесть, все то, что останется на дне ваших бутылок, и ваша старая одежда.
Буридан открыл дверь, что вела в небольшую каморку, где валялась всякого рода ветошь.
– Здесь ты будешь спать, – промолвил он. – Матрас и одеяло возьмешь на моей постели. Выбери среди этого барахла себе одежду поприличнее; что до недопитого мною, то оно все – твое; что до харчей, черт возьми, то ты будешь есть каждый раз, когда ем я.
– И стану поститься всегда, когда будете воздерживаться от пищи вы. Стало быть, вы меня берете?
– Считай, что ты уже у меня на службе. А теперь я хочу знать, почему тебя собирались повесить на Монфоконе?
– Не возьми вы меня, я бы вам этого не сказал; теперь же, когда служу у вас, поведаю без колебаний.
– Говори, у меня еще есть для тебя полчаса.
Ланселот Бигорн немного помолчал. Его хитрое лицо вдруг помрачнело, сделавшись абсолютно серьезным.
– Господин, – проговорил он, тяжело вздохнув, – семнадцать лет назад я был в Бургундии, в Дижоне, прекрасном городе, где проживал тогда герцог Юг, отец нашей высокочтимой королевы.
– Уж не собираешься ли ты рассказать мне обо всем, что ты делал в эти семнадцать лет? – обеспокоенно вопросил Буридан.
– Нет, не волнуйтесь, хотя из моих приключений получилось бы такое фаблио, каких мало. Так вот, значит, я был в Дижоне. И был я там, господин, в качестве слуги монсеньора графа де Валуа, слуги, которому он доверял безгранично. Я был ему беззаветно предан, а вы представить себе не можете, сколь скверная должна быть душа у того, кто беззаветно предан этому могущественному сеньору. В одном из городских предместий жила тогда невероятной красоты дама по имени Анна де Драман. Госпожа де Драман происходила из одной тамошней благородной семьи, к слову, весьма благопристойной. Она была красива. Она была добра. Она обожала своего сына, жизнерадостного толстощекого мальчугана лет четырех-пяти, которого звали Жан.
– Как меня! – промолвил Буридан.
– Совершенно справедливо, сеньор Жан Буридан. Мой благородный хозяин навещал госпожу де Драман регулярно, изо дня в день. Да, я забыл вам сказать, что Анна лет пять уже как была любовницей графа, который, стало быть, приходился отцом маленькому Жану.
– Мне жаль малыша Жана, – отозвался Буридан, – так как граф де Валуа такой же провозвестник несчастья, как и Мариньи, и не меньше последнего заслуживает виселицы.
– Мне ли это не знать, господин! Граф де Валуа был любовником Анны де Драман, и, насколько я понял, они должны были пожениться, как только я разобрался бы с постоянно возникавшими у него проблемами. Госпожа де Драман плакала, но так как, в целом, она очень любила своего благородного любовника, а ее дорогой Жан был для нее величайшим утешением, она терпеливо ждала. Внезапно граф де Валуа перестал навещать Анну. Впервые – как сейчас помню – он отменил свой к ней визит во вторник, а накануне, в день святого Баболена, проводили во Францию монсеньора Ангеррана де Мариньи, пребывавшего при бургундском дворе в качестве посланника.
– Валуа! Мариньи! – проворчал Буридан. – Хорошенькая парочка негодяев…
– Именно, сеньор Буридан, – произнес Ланселот Бигорн, и взгляд его вспыхнул огнем. – Здесь мне следует добавить, что в тот момент при дворе находилась молодая девушка столь восхитительной красоты, что все, кто ее видел, были от нее без ума, и что эта девушка стала любовницей графа де Валуа.
Последние слова Бигорн произнес глухим голосом. Он встал, подошел к двери, на секунду прислушался, затем вернулся, наклонился к уху Буридана и прошептал:
– Эта тайна ужасна, сеньор Буридан! Я назову вам имя этой девушки… но если вам дорога ваша голова, храните сказанное мной в глубочайшем секрете, так как эта девушка… Так и быть: ее звали Маргарита, и если тогда она была старшей из дочерей герцога Бургундского, то сегодня она – супруга нашего короля Людовика X…
– Королева!.. – прошептал Буридан, вздрогнув.
Ланселот Бигорн кивнул – да, мол, она самая – и тихим голосом продолжал:
– Как такое могло случиться? Как дочь герцога Бургундского, которая, как полагали, была столь же, а может, даже и более благоразумна, сколь и красива, согласилась отдаться графу де Валуа? Этого я не знаю, да и вряд ли кто другой знает, но клянусь моей частью рая, что я говорю чистую правду!
– Я тебе верю, – промолвил Буридан с насмешливой улыбкой. – Да и потом, знать, что наш славный король стал рогоносцем еще прежде, чем получил на то право, не такая уж ужасная вещь, как тебе кажется. Но какая связь может существовать между амурными делами королевы Маргариты и Валуа и той новехонькой веревкой, которую едва не затянули на твоей шее?
– Терпение, господин. Вскоре мы дойдем и до этой связи, а она есть, уверяю вас, да еще какая!.. Я сам готов был Бога и святого Варнаву молить, чтобы ее не было, этой связи-то!.. Так вот, как я вам уже сказал, мой хозяин, граф де Валуа, став любовником Маргариты, и думать забыл об Анне де Драман и их сыне Жане. Прошел месяц, мне каждые три или четыре дня поручалось доставлять ложные новости бедной Анне, которая чахла и слабела, да так, что даже у меня, человека совершенно чуждого нежностей, сердце сжималось при виде ее отчаяния. Я рассказал об этом хозяину, и то ли ему стало ее жаль, то ли он испугался, что, покинутая, она пойдет на какую-нибудь крайность против него, но граф де Валуа все же заехал к ней снова, примерно спустя два месяца после отъезда Ангеррана де Мариньи. В тот момент, когда граф в тысячный раз уверял несчастную Анну в том, что вскоре он на ней женится, дверь открылась и вошла Маргарита. Да, господин, будучи женщиной ревнивой, Маргарита установила за графом слежку! Маргарита знала все о поцелуях и обещаниях Валуа… И вот она входит – сердитая, неистовая! Ах, клянусь вам, даже я, находившийся в соседней комнате, содрогнулся…
– У тебя осталось минут десять, не больше, – заметил Буридан.
– Мы уже подходим к цели, господин, к тому моменту, как я был на подходе к смерти, конечной цели нашей жалкой жизни… Врывается, значит, Маргарита в комнату, разъяренная, словно тигрица.
«Эта женщина – ваша любовница», – кричит она графу.
Валуа бледнеет, что-то бормочет, дрожит. Анна выступает вперед и говорит:
«Да, это так, я его любовница, а вскоре стану женой. Но кто вы такая? Что вам нужно?»
«Отомстить», – отвечает Маргарита.
В ту же секунду она выхватывает из-за пояса небольшой кинжал, который у нее всегда был с собой, и с такой силой вонзает его в госпожу де Драман, что та без чувств падает на пол. Граф де Валуа даже не пошевелился. Я тоже в своем углу стоял, словно пьяный, не в силах отвести глаз от красавицы Маргариты, которая в этот момент была подобна шаровой молнии… Склоняется она, значит, над соперницей, распрямляется и говорит: «Мертва!»… Затем поворачивается к белому как мел, дрожащему, как ива в грозу, Валуа и командует: «А теперь – ребенка!..»