– А котелок-то у тебя варит, Ланселот! – воскликнул Буридан.
– Еще бы! – ухмыльнулся Бигорн. – Все-таки я из Бетюна, что в графстве Артуа, а Артуа – это почти Фландрия по мудрости, почти Нормандия по лукавству, почти Пикардия по утонченности… Представьте, господин, что я на треть фламандец, на треть пикардиец и на треть нормандец, и вы получите трех слуг вместо одного.
– Как! – удивился Буридан. – Так ты из Бетюна?
– Как и вы, господин, и для меня, смею вас заверить, это огромная честь.
Единодушно постановив вынести благодарность Ланселоту Бигорну, военный совет принял решение: по открытии ворот сопроводить Миртиль в дом славного садовника аббатства Сен-Жермен-де-Пре.
XX. Анна де Драман
Узнав Ланселота Бигорна при тусклом свете лампы, висевшей на первом этаже Нельской башни, Мабель испытала одну из тех ошеломляющих эмоций, что разрушают разум, заставляют чаще биться сердце, кардинальным образом изменяют ситуацию.
Ланселот Бигорн, которого она долгие годы полагала мертвым или исчезнувшим!
Ланселот Бигорн, который забрал ее сына, малыша Жана, чтобы утопить в реке!
Ланселот Бигорн был одним из тех трех человек, которых она ненавидела всей душой. Двумя другими были Маргарита Бургундская и Карл де Валуа.
Нет, она не ненавидела его меньше, она ненавидела его по-другому, только и всего: слуга являлся лишь орудием смерти.
Для Маргариты и Карла де Валуа она жаждала утонченного возмездия.
Медленно, но уверенно она подводила их к краю пропасти, куда им предстояло упасть, сменив могущество на бесчестие, славу на позор, богатство на нищету.
Убить их было бы не сложно, но этого было слишком мало.
Она хотела видеть их страдания. Хотела проклясть их в этой жизни, как они прокляли ее в другой, в чем она признается позднее своему исповеднику, мессиру Клеману Маго, настоятелю аббатства Сен-Жермен-де-Пре, который… но пусть говорят события.
Для Бигорна, с того момента как Мабель его узнала, она желала смерти немедленной.
«Какое безрассудство! – шептала Мабель, поспешно поднимаясь по винтовой лестнице. – И зачем только я открылась этому негодяю? Теперь он будет начеку. Не важно, он умрет, и, – добавила она с улыбкой, – убьет его Маргарита. Божья кара далека, пути ее неисповедимы, но когда она настигает, то бьет, как молния, которая незаметно накапливается где-то на небе… от нее уже ничто не спасет!»
Достигнув этажа, на котором проходили оргии трех сестер, камеристка королевы увидела спускающуюся с платформы Маргариту.
– Этот человек… – начала Мабель.
– Ты имеешь в виду Буридана? – молвила королева с поразительным спокойствием, несмотря на то, что случилось.
– Буридан – ничто, моя королева, – сказала Мабель, пожимая плечами. – Я догадываюсь, что здесь произошло. Поспешный уход этого молодого безумца позволяет мне предположить, что вам было нанесено некое ужасное оскорбление…
Маргарита никак не отреагировала. И по ее кажущемуся спокойствию Мабель поняла, что подобных страданий королева еще никогда не испытывала. Камеристка улыбнулась. Несколько секунд она разглядывала это разом постаревшее лицо с выступившими на нем красными и бледными пятнами.
– Когда вы пожелаете, – продолжала Мабель, – вы отплатите этому Буридану страданием за страдание. Вам нужно отнюдь не обычное возмездие, – добавила она, понижая голос и склоняясь к королеве. – По вашему приказу его могут схватить, даже бросить в какую-нибудь темницу, но этого будет мало. Вот когда в этой темнице он будет валяться у вас в ногах, кричать от любви и умирать в муке, более ужасной, чем та, которую испытывает человек, привязанный к колесу, вот тогда вы испытаете ни с чем не сравнимую радость!.. А, поверьте, так оно и будет, моя королева, скоро вы увидите, как Буридан умирает перед вами от неутоленной страсти, так как я закончила мой главный труд… я составила эликсир любви.
Маргарита стиснула зубы.
– Не беспокойтесь насчет Буридана, – покачала головой Мабель. – Опасаться нужно другого!
– Другого?
– Того, кто закрыл дверь… так как он, моя королева, это ходячее преступление.
– Ох! – пробормотала королева, посмотрев Мабель прямо в глаза. – Так ты знаешь этого Ланселота?.. Но откуда? Говори!
– Да, я его знаю – к моему несчастью, так как из-за него я едва не умерла от боли и страданий. Когда? Три года назад… как видите, это было давно. Где? Да здесь же, в Париже… Отдайте мне этого человека, Маргарита, и я отдам вам Буридана.
– Хорошо, ты его получишь. И даже сама сможешь придумать ему наказание. Хочешь, отдай на съедение собакам… А теперь слушай: Буридан направляется в Дьявольскую башенку. Туда, куда я приказала перевезти девушку… которая меня интересует, – на лице Маргариты мелькнула зловещая улыбка.
«Ее дочь!» – пробормотала про себя Мабель.
– Буридан хочет у меня ее забрать, понимаешь? – продолжала королева. – Нужно, чтобы Страгильдо немедленно…
– Нет-нет, – прервала ее Мабель, встрепенувшись. – Не вмешивайте в это дело Страгильдо. Доверьтесь мне!.. Я сама туда схожу!..
– А справишься?
– Говорю же: доверьтесь мне. Ступайте, моя королева, возвращайтесь в Лувр и ни о чем не думайте. Я обо всем позабочусь.
Без видимой спешки Мабель начала спускаться по лестнице. Она дрожала от неистовой радости, шепча:
– Миртиль! Ее дочь! Она сама отдает мне дочь! Неужто Господь положил наконец свой карающий перст на минуту вечности, которой будет помечено наказание Маргариты?..
– Страгильдо! – позвала королева.
Охранник хищных животных появился и, потупив взор, пробормотал:
– Я не виноват, Ваше Милостивое Величество, в том…
– Заткнись и подбери! – промолвила королева, указывая на кошелек, только что брошенный ею на стол.
Страгильдо подобрал и, подобострастно поклонившись, с ироничной улыбкой на губах принялся ждать указаний, думая:
«Еще с десяток таких кошельков, то есть с десяток ночей любви, с десяток трупов, и я смогу удалиться в какое-нибудь тихое местечко, чтобы тоже немного подумать о любви…»
– Страгильдо, – сказала королева, – через полчаса я буду в Лувре. Я хочу видеть там великого прево Парижа, графа де Валуа и первого министра. Ступай!
Страгильдо исчез за дверью.
Маргарита опустилась в кресло и, закрыв лицо ладонями, задумалась… О чем? О какой мести? Или о какой страсти?
Когда королева встала – совершенно спокойная, – лицо ее, еще пару минут назад бледное и искаженное, вновь сияло красотой и молодостью, которые лишь подчеркивал блеск ее глаз.
– Эликсир любви!.. – только и прошептала она.
Маргарита тоже покинула башню, пересекла по просторным пустынным покоям огромный Нельский особняк – одноименная башня являлась, если можно так выразиться, его арьергардом, – и, сопровождаемая одним лишь слугой, миновав мосты, вернулась в Лувр, пройдя через небольшую потерну, выходившую к берегу Сены.
Едва она оказалась в своих покоях, как доложили о прибытии в Лувр прево, который, несмотря на поздний час, требовал аудиенции, утверждая, что вызван самой королевой.
– Раз уж он говорит, что я его звала, значит, так оно и есть. Пусть войдет, – ответила королева.
И, взяв свиток пергамента, на котором стояла королевская печать, принялась что-то писать.
Жан де Преси, прево Парижа, сменивший, с восшествием на престол Людовика X, на этом посту Николя Барбетта, был проведен в комнату королевы и, поклонившись, застыл в ожидании распоряжений Ее Величества.
Закончив писать, Маргарита протянула свиток прево, который, дабы принять его, опустился на одно колено.
– Прочтите, – сказала королева.
Жан де Преси пробежал глазами документ, который содержал следующие строки:
«Сим приказываем мессиру Жану де Преси, прево нашего города Парижа, любыми средствами задержать бродягу Ланселота Бигорна и поместить в Шатле до тех пор, пока мы не прикажем возбудить в отношении него процесс по оскорблению Нашего Величества.
Год 1314 от рождества Христова.
МАРГАРИТА БУРГУНДСКАЯ,
королева Франции».
– Сколько времени вам нужно, чтобы найти этого человека? – спросила Маргарита.
– Через три дня, мадам, он будет уже в темнице.
– Хорошо, – проговорила королева, вновь берясь за перо. – А теперь слушайте. Когда вы его задержите, дайте мне знать, никакого процесса не будет…
Прево поклонился.
– Я хочу, чтобы этот человек без лишнего шума был казнен в тюрьме…
– Как именно, мадам?
– Вам это скажет женщина, которая явится от меня и, в знак признательности, вручит вот эту бумагу.
Жан де Преси, ничуть не удивляясь, прочел второй пергамент: то была бона на двести золотых экю, которые предъявитель мог получить у королевского казначея – цена убийства Бигорна.
Жан де Преси вернул чек королеве, в очередной раз глубоко поклонился и поспешил удалиться, чтобы отправить на поиски Ланселота Бигорна лучших ищеек.
Королева же прошла в галерею оратории и приказала провести к ней, как только прибудут, Ангеррана де Мариньи и графа де Валуа. Эти два сеньора ожидали уже несколько минут, поэтому тотчас же вошли.
Вошли через разные двери, не глядя друг на друга, даже, казалось, друг друга не замечая.
Каждый из них чувствовал, что уже дошел до края своей ненависти. Каждый думал:
«Или я его убью, или он меня! Иного не дано!»
Маргарита подошла к Мариньи и взяла его за руку, затем, увлекая первого министра за собой, подошла к Валуа, которого тоже взяла за руку.
Стоя между этими людьми, люто ненавидящими друг друга, готовыми к решающей, смертельной схватке, Маргарита заговорила голосом, который заставил их вздрогнуть:
– Я не вкладываю ваши руки одну в другую, так как эти прикосновения могут пробудить вспышку ненависти, которая вас и погубит. Но для меня в этот час, для меня, стоящей между вами и держащей вас за обе руки, вы объединены…
Пытаясь возразить, они неистово замотали головами из стороны в сторону.