XXXV. Как разбогатели Буридан, Бигорн, Бурраск и компания
Гийом Бурраск и Рике Одрио брели без определенной цели, печальные и голодные. Печаль и голод – это, как правило, те два состояния, что прекрасно уживаются вместе. После сражения в Пре-о-Клер император и король больше не осмеливались ни появляться на улицах, ни возвратиться домой, ни показываться во владениях Базоши или Галилеи. Эти двое достойных спутников испытывали к веревке глубочайшее отвращение, не нуждавшееся ни в каких психологических комментариях. Они были уверены, что все патрули полевой жандармерии идут по их следу и, возможно, были недалеки от истины.
Словом, давно ничего не евшие и, говоря начистоту, голодные, словно загнанные вглубь леса волки, они ходили от притона к притону, от ночлежки к ночлежке.
Увы, кормили их скудно, да и пристанище удавалось найти далеко не всегда!
В тот вечер они выходили из некоего кабачка, хозяин которого знал их достаточно близко и согласился приютить на пару часов. Несмотря на мольбы и угрозы, предоставить более продолжительное гостеприимство и оставить их на всю ночь кабатчик отказался.
– Тьфу, пропасть! – сказал он. – Если кто-нибудь догадается, что вы у меня, меня повесят без суда и следствия еще до рассвета.
– Но подумай, – настаивал Одрио, – в конце-то концов, все мы умрем, и так ли уж важно, где – в собственной кровати или на конце веревки.
– И потом, – добавил Гийом Бурраск, – это будет величайшая честь для тебя, твоей жены и последующих поколений – оказаться повешенным между королем и императором.
Хозяин кабачка нашел эти доводы превосходными, но из упрямства, которое Рике счел достойным порицания, а Гийом – необъяснимым, заявил, что нигде, кроме своей постели, умирать не желает, и даже добавил:
– Как можно позднее!
Двое товарищей лишь с сожалением пожали плечами.
Тем не менее, и несмотря на досаду от того, что ночевать, в чем они уже не сомневались, наверняка бы пришлось под открытым небом, они с удовольствием оказали честь различным напиткам, которые кабатчик им вынес, не потребовав оплаты, в тайной надежде избавиться от опасных гостей как можно скорее, – то была, как он сказал, его последняя бесплатная услуга.
Когда Бурраск и Одрио вдоволь напились и когда их выставили на улицу, только-только наступил комендантский час.
Какое-то время они молча шли по темным улочкам.
Внезапно Рике Одрио остановился.
– В чем дело? – вопросил Гийом Бурраск, отскакивая назад. – Увидел начальника патруля?
– Нет! – отвечал Рике. – Вспомнил нечто важное. Если не ошибаюсь, мы осушили три бутылки гипокраса, две – питного мёда, большой кувшин ячменного пива и два поменьше – вина, белого и красного.
– Приятная смесь.
– Я этого и не отрицаю. Но если выпили-то мы изрядно, как истинные приспешники Бахуса, то вот не ели-то мы и вовсе.
– И что же? – спросил Гийом, заинтригованный этим прологом.
– А то, что то ли это белое или красное вино, то ли пиво виновато – точно не знаю, – но я так голоден, будто пару месяцев соблюдал пост.
– Готов признать, что голод мучает и меня. Но какой вывод ты делаешь из всех этих предпосылок?
– Святые угодники! Да такой, что неплохо бы перекусить, дружище!
– Хо! Логичное замечание, – промолвил Гийом. – И даже Буридан, который в логике дока, вряд ли нашелся бы, что на это возразить.
– Жаль, что его здесь сейчас нет! – вздохнул король Базоши. – Ему-то известны те места, где кормят.
– И хорошо кормят! – поддержал товарища император Галилеи. – Помнишь, какой пир он закатил для нас во «Флёр де Лис»?
– Уж и слюнки текут, Гийом.
– Смерть и кровь Христова! Да при этих воспоминаниях мой голод превращается в ярость. Как это постыдно, Рике, что мы, император и король, бродим по улицам, как изголодавшиеся собаки.
– И даже не как собаки, – жалобно протянул Рике. – Те хоть нюхом обладают и всегда знают, где достать себе пропитание.
Эта констатация была подчеркнута двойным вздохом.
Затем друзья, еще более голодные, чем прежде, так как разговор этот вызвал в их представлении самые аппетитные блюда, какие только можно себе представить, продолжили свой путь, хмурые и понурые, но держащие ухо и глаз востро.
– И все это, – проворчал Бурраск, – по вине проклятой Маргариты!
– Вот бы она попалась нам в руки, эта прекрасная королева Франции! – осклабился Рике.
– И что бы ты с ней сделал?
– Заставил бы поститься, – сказал Рике. – Запер бы где-нибудь, даже не знаю, где, например, в той же Нельской башне, привязал бы к скамеечке, а перед ней, в двух шагах, поставил бы столик с мясным ароматом; таким, чтоб в нос шибал, к примеру, с поджаренной в печи олениной!..
– Гм! Совсем не плохо, – произнес Бурраск.
– Затем, – восторженно продолжал Рике, – я попросил бы хозяина подать гуся, я хочу сказать, целого гуся, да еще начиненного каштанами.
– Начиненного каштанами! – пробормотал Бурраск, облизнув губы.
– Затем, – продолжал Рике, – последовал бы конфитюр, приправленный сухими грушами, затем нашпигованный жирными кусочками сала омлет, затем большой пирог с густым заварным кремом, большой, как эта луна, что смотрит на нас и смеется над нами, мерзавка! Затем пулярка, затем…
– Остановись! – пробормотал Бурраск. – Дай переварить…
– Затем пирог с угрями, – завопил Рике, – а если и этого окажется недостаточно, то добавим сюда еще и жареных пескарей Сены, которых бросают на сковородку еще трепещущими, а затем – ам! – съедают за один присест…
Друзья переглянулись и в едином жесте потуже затянули пояса…
Этот затянутый пояс – увы! – и был их сегодняшний ужин.
– Уж не думаешь ли ты, – спросил Рике уже более холодным тоном, – что королева Маргарита устоит перед этим?.. Какая смерть для нее, обожающей, должно быть, всякие лакомые кусочки! Какая месть для нас, Гийом!.. Ах, был бы здесь Буридан!..
– Точно! Ведь это он нам сказал: Licitum est occidere reginam. Дозволяется убить королеву… Да, вот только он не уточнил, следует ли морить ее голодом…
– Да мы сами скоро с голоду сдохнем, – заметил Рике. – А ты ведь император. А я – король! Стало быть, и королева вполне может умереть с голоду. Логика – прежде всего!
И, рассматривая так то один вопрос, то другой, то третий, пытаясь, как было модно в то время, обмануть голод сложными рассуждениями, сворачивая то налево, то направо, приятели не заметили, как наступила ночь.
Сами о том не догадываясь, они вышли к Гревской площади.
Там они остановились у позорного столба, громоздкой конструкции, что высилась неподалеку от стоявшей посреди площади виселицы.
Как раз в этот момент у Ланселота Бигорна, в его камере в Шатле, состоялся с Мабель разговор, результаты которого вы уже знаете.
Гийом Бурраск и Рике Одрио опустились на землю, прислонились спинами к каменной кладке столба и обратили взоры в направлении Сены.
Они чувствовали себя уставшими – от долгой ходьбы, голода, подступавшего сна, тщетных поисков крова… и, однако же, заснуть вот так вот просто им никак не хотелось.
Меланхолично они подняли глаза на повешенного, который безвольно болтался на конце веревки под большой перекладиной виселицы. Луна с насмешливым лицом освещала эту картину, которую обрамляли небольшие колоколенки, выступавшие из всех частей темного холма.
– Вот он-то голод уже не испытывает! – промолвил император, указав на повешенного.
– Да и жажда его не мучает! – добавил король.
– Вообще кажется, что ему очень там хорошо. Посмотри, как мягко его раскачивает этот бриз, идущий от Сены. Клянусь рогами мэтра Каплюша, палача этого города, сей повешенный, несомненно, ликует неким тайным ликованием. Похоже, он даже смеется…
– Черт возьми, а ведь так и есть! Он просто хохочет!
– И чувствует себя лучше, чем в своей кровати.
– В конце концов, Гийом, может, это не так уж и неприятно – быть повешенным?
– Гм!..
– А что если и нам попробовать?..
Так они разговаривали, и от голода у них уже кружились головы, когда Гийом Бурраск схватил вдруг руку Рике Одрио и прошептал:
– Тише! Сюда идут!
Действительно, в этот момент на площадь со стороны реки вышли и остановились человек восемь-десять. Один из них отдал другим распоряжения или приказы, после чего вся группа, за исключением того, кто говорил, развернулась и направилась к Шатле тем тяжелым шагом, какой бывает у жандармов патруля.
Тот же, что остался один, безмятежно зашагал к особняку, стоявшему напротив дома с колоннами.
– Какой-то буржуа! – сказал Одрио.
– Рике! – промолвил Гийом.
– Что еще, дружище?
– А не лучше ли кошельку этого славного буржуа будет на нашем поясе, чем на его?
– Да ты, друг, читаешь мои мысли!..
Император Галилеи и король Базоши резко вскочили на ноги. Через несколько секунд они уже настигли несчастного буржуа, который закричал:
– Проваливайте!..
Гийом и Рике молча ринулись на него.
– Ко мне! Патруль! Грабят! – закричал буржуа.
Но его уже повалили на землю.
Гийом Бурраск держал его плечи и одной рукой заглушал его вопли.
В это время Рике Одрио проворно обыскивал беднягу. Впрочем, несчастный буржуа, попытавшись было оказать сопротивление, уже потерял сознание – то ли от страха, то ли, что вероятнее, от давления, которое оказывала рука Бурраска на его рот, а колено – на грудь.
Через пару минут нападавших уже и след простыл.
При криках человека открылось окно того жилища, рядом с которым произошел этот ночной инцидент, и на мгновение в нем показалось испуганное женское лицо. Затем распахнулась дверь. Зажглись огни. Семь или восемь вооруженных слуг выбежали на улицу, а вслед за ними – две женщины, которые склонились над буржуа и воскликнули:
– Да, это он! Мой бедный муж!
– Мой бедный отец!..
Улицу огласили крики, плач, проклятия. Затем буржуа был перенесен в дом и уложен в кровать, где над ним тотчас же захлопотали жена и дочь.