Сражу же после ухода Кеннета Меси позвонил.
— Просите мистера Бартона, — сказал он жестко.
Бартон вошел, вернее, ворвался. Он был вне себя от ярости.
— Послушайте! Почему, на каком основании вы обращаетесь со мной как с лакеем?!
Меси пристально смотрел на него.
— О! Вы совершенно напрасно пытаетесь запугать меня. Это вы можете делать с другими, мистер Меси! Но тут между нами нет ни начальника, ни подчиненного! Тут два человека, которые достаточно пошалили вместе, чтобы один не мог ни в чем упрекать другого или относиться высокомерно друг к другу!
— Тем не менее, — ответил Меси, — тут находится один умный и один — дурак…
— Что вы этим хотите сказать? — вскричал Бартон. — Что значит эта грубость?
— Ничего не грубо так, как истина… Слово это кажется нам грубым, пусть так. Но, мистер Бартон, как вы назовете человека, который настолько глуп, что выдает постороннему лицу тайну, которая стоит миллионы?
— Какая тайна? Какие миллионы? Я не понимаю. Объяснитесь, потому что мне надоело служить вам игрушкой… В сущности, я нисколько не дорожу вашим мнением обо мне. Я пришел положить конец всем вашим уловкам. Уже давно я хочу, чтобы мои интересы были определены в точности и чтобы законный контракт обозначил долю, положенную мне в операциях, которые, что бы вы ни говорили — многим обязаны мне — чего, согласитесь, не может сделать дурак!
— Говоря об операциях, вы, разумеется, имеете в виду нашу экспедицию?
— Разумеется… Скажу даже больше… Разве первая мысль принадлежит не мне? Не я ли первый указал вам на громадные выгоды, которые мы можем получить?
— Я этого не отрицаю… Только, мистер Бартон, вы забыли главное: для того, чтобы получить эти громадные прибыли, которые так увлекают ваше воображение, надо, чтобы операция прошла успешно.
— А кто же может помешать этому?
— Дурак, который открыл наш секрет Лонгсворду.
— Что такое? Отчего это вы заговорили о Лонгсворде?
— Они друзья с писателем Даном Йорком?
— Да…
— Так вот, друг вашего Лонгсворда этой ночью все открыл полиции!
Бартон побелел. Он зашатался, бессмысленно шаря руками в пустоте.
Меси грубо схватил его за руку.
— Хватит! — сказал он жестко. — Теперь не время падать в обморок. Вы посеяли, вы и жните!.. Да, нечего сказать, вы феноменально… умны! Связать важнейшее дело с мелкой семейной местью! Посвятить в страшную тайну какого-то человека с улицы только потому, что он спал с вашей женой! И из-за этого мы все чуть не погибли! Так как вас назвать после этого?
Бартон опустил голову. Он был подавлен справедливостью обвинений.
— К счастью, — продолжал Меси, — все исправлено и ваша глупость не будет иметь таких ужасных последствий. Но вы понимаете, что не имеете больше права ходить сюда с таким независимым видом…
— Простите… — пробормотал Бартон, — итак, все обошлось?
— Да, остаются только два врага: Дан Йорк и Лонгсворд. О первом вам нечего заботиться: мною приняты меры. Остается Лонгсворд. Он уже раз проболтался, может проболтаться еще раз, следовательно, нужно заставить его замолчать… Ну, что скажете?
— Я думаю, что в Нью-Йорке легко найти какого-нибудь субъекта, который за сотню долларов возьмется покончить с Лонгсвордом.
— Убийство. Да, вы как всегда оригинальны, Бартон! Убийство в самом Нью-Йорке, и, притом, убийство известного адвоката с помощью негодяя, который выдаст вас, как только будет схвачен… Вы с ума сошли, Бартон!
Бартон задумался.
— Вы правы, я не подумал об этом… Но есть еще одно средство, совершенно безопасное…
— Вы понимаете, что у меня нет оснований слепо доверять вам, не так ли? А потому потрудитесь изложить мне ваше средство, и если я найду его разумным, то позволю применить его на практике.
Бартон униженно закивал.
— Вы знаете, что жена моя родила в загородном доме, который вы отдали в мое распоряжение, и что доктор наказал изменницу, аккуратно исполнив данное ему поручение…
— Да, я знаю все это… Дальше?..
— Но вы не знаете вот чего: доктор, сжалившись, в чем, впрочем, я не могу упрекнуть его, не решился убить ребенка… и ребенок этот жив!
— В самом деле? — произнес Меси, пытаясь понять, к чему Бартон ведет речь.
— Не знаю, каким образом Лонгсворд, разыскавший этот дом, уговорил доктора отдать ему ребенка… Тот исполнил его просьбу. Да и, действительно, что ему за дело, лишь бы ребенок исчез и я никогда не слышал о его существовании!.. Но зато Лонгсворд из боязни, что я буду продолжать мстить ему, увез дитя в Хоубокен и отдал его женщине, которая ухаживает за ним. Вот что я узнал через ловкого шпиона, ни на мгновение не потерявшего след этого человека…
— Ну и что же?
— Вы не понимаете? Хоубокен — местность пустынная, и ее часто посещают цыгане. Нет ничего легче, как с их помощью украсть ребенка, а как только он очутится у нас в руках, то разве сложно будет заставить Лонгсворда замолчать?
Меси задумался.
— Да, — сказал он. — Это средство кажется мне разумным. Но разве вы не боитесь, прибегая к помощи этих цыган, приобрести опасных союзников?
— Вы правы. Да-да… Лучше действовать непосредственно.
— Вы отправитесь сами красть ребенка?
— Да.
— Ну, Бартон, — произнес Меси, — я вижу, вы действительно решили загладить свой проступок. Что ж, в добрый час! Надеюсь, хоть это дело вы не провалите.
19ПРОИСШЕСТВИЕ В ДЕРЕВНЕ ХОУБОКЕН
Деревня Хоубокен расположена на берегу Гудзона, севернее Нью-Джерси.
На краю ее стоял чистенький домик, скрытый в деревьях, как гнездышко птички.
В этом домике жила одинокая женщина, миссис Ламби, она была вдовой и не имела иных родственников кроме сестры, уже известной читателю миссис Симонс. Она жила здесь с маленьким сыном, девяти лет, на которого не могла надышаться. Однажды миссис Симонс постучалась в ее дверь. Она несла на руках, как драгоценную ношу, маленького пищавшего ребенка… и когда дверь закрылась, миссис Симонс сказала сестре:
— Маргарита, предстоит сделать доброе дело, поэтому я подумала о тебе и пришла сюда.
— Ты хорошо сделала, сестра.
Миссис Симонс рассказала ей историю Антонии.
Миссис Ламби взяла ребенка на руки, поцеловала его, как умеют целовать только добрые женщины, и спросила:
— А отец?
— Он здесь, за дверью, и ждет твоего ответа.
Миссис Ламби открыла дверь и стала на пороге, держа на руках малютку.
Это и был ее ответ.
Лонгсворд подбежал к ней.
— Вы согласны? — спросил он.
— Спросите у него, — произнесла она с улыбкой, — я уверена, что он уже не хочет уходить от меня.
Итак, сын Лонгсворда воспитывался в Хоубокене.
В первые дни после смерти Антонии Лонгсворд вынашивал планы мести. Но когда он посмотрел на малютку и вспомнил слова Дана Йорка, то решил возложить свои надежды на правосудие, которое, крайне редко, правда, но наказывает злодеев.
Он опять принялся за обычную работу и каждый вечер, несмотря на значительное расстояние между Нью-Йорком и Хоубокеном, проводил у колыбели сына.
Когда ребенок засыпал, отец целовал его в лоб, стараясь не разбудить, а затем ехал в Нью-Джерси, где ночевал в гостинице.
В описываемый нами вечер только что пробило десять часов. Лонгсворд поцеловал сына и собрался уходить.
Было очень холодно, непрерывно лил мелкий дождь.
— Право, — сказала миссис Ламби, — на вашем месте я не ехала бы сегодня в Нью-Джерси. Посмотрите, какой туман!
Лонгсворд колебался, ему хотелось бы провести ночь около колыбели сына.
— Притом, — настаивала миссис Ламби, — с некоторых пор тут бродят люди с подозрительными физиономиями. Не цыгане ли это? Или нью-йоркские мошенники замышляют очередной налет на дачи? По правде сказать, я не очень спокойна и была бы очень рада, если б вы остались.
— В таком случае я останусь, — сказал Лонгсворд. — Я проведу ночь в этом кресле…
Миссис Ламби с материнской заботливостью постлала ему простыни, дала подушки, одним словом, устроила нечто вроде довольно удобной кровати.
— Огня не зажигайте, — прибавила она, — я уже приучила малютку спать в темноте.
Когда все было устроено, миссис Ламби поднялась к себе на второй этаж. Лонгсворд растянулся в кресле. Печь была теплой и на ней стояло молоко, которое он должен был дать сыну, когда тот проснется.
Лонгсворд заснул.
Вдруг ему показалось, что он видит что-то страшное… Комната была погружена в глубокий мрак… и вдруг окно озарилось…
Снаружи начал проникать дым.
Лонгсворд вскочил на ноги и мгновенно оделся.
Потом бросился к колыбели.
Малютка заплакал, видимо, жалуясь, что его мирный сон так бесцеремонно прервали. Лонгсворд укутал его в одеяло.
В ту же минуту с улицы послышались крики.
— Пожар! Пожар!
Испуганная миссис Ламби сбежала вниз.
Лонгсворд кинулся к двери… Но в то мгновение, когда он хотел открыть ее, она резко распахнулась, и на пороге возникла грузная фигура.
— Подлец! — выкрикнул Лонгсворд. — Что тебе нужно?
Перед ним стоял Бартон.
В тот туманный вечер он долго ходил вокруг уединенного домика, зная, что миссис Ламби там одна с ребенком, затем собрал немного хвороста и сырой соломы, разложил все около самой двери и поджег. Имитируя пожар, он рассчитывал на то, что миссис Ламби, обезумев от страха, выбежит на улицу, унося ребенка из горящего дома… Дальнейшая задача была довольно простой…
Но вдруг перед ним возник Лонгсворд.
— Возьмите ребенка! — закричал Лонгсворд.
Миссис Ламби схватила ребенка и присела с ним в углу за дубовым сундуком.
Бартон выхватил из кармана револьвер.
То же самое сделал и Лонгсворд.
Бартон выстрелил и отступил во двор. Лонгсворд выстрелил ему вслед. Оба промахнулись. Следующий выстрел Бартона разнес стекло окна. Лонгсворд стрелял из дверного проема. Перестрелка длилась несколько минут. Одна из пуль Бартона отколола кусок дерева от сундука, за которым пряталась миссис Ламби. Лонгсворд выскочил во двор. Противники обменялись еще парой выстрелов и револьверы смолкли. Кончились патроны. Лонгсворд отбросил уже ненужный теперь револьвер, подхватил с земли камень и бросился к кусту, из-за которого только что прозвучал последний выстрел.