— Как к вам теперь обращаться? «Сэр Зерд»? Или лучше «господин Зерд»? Вы ведь в основном действовали в южных водах, а там принято обращаться именно так.
— Знаете, мы с вами не первый день уже знаем друг друга, к тому же в некотором роде коллеги, так что можно просто «Зерд» и на «ты».
И куда только подевался ссутулившийся бродяга со спутанными волосами, закрывающими почти все лицо. Теперь они сложены в строгую прическу за расправившимися плечами, голова гордо откинута, он, по-моему, даже в росте прибавил, а уж голос — воплощение уверенности в себе.
— Как скажешь, Зерд. Я тут как раз кое-что хочу от тебя узнать…
— И я так понимаю, вопросов будет очень много…
— Не то слово… Вот какого… Какого!.. Ну зачем было вообще меня за нос водить?! Ты не мог представиться сразу? К чему эта комедия?
Зерд протянул своему попугаю очищенный орех. Птица выглядела неважно: перья свалявшиеся, взгляд то безумный, то потухший, крылья обрезаны так, что походят на цыплячьи. Но предложенное кушанье стрескал за милую душу и замер в ожидании нового подношения.
— Дан, что ты можешь рассказать о стражах?
— А ты всегда вопросом на вопрос отвечаешь?
— Нет, просто хочу, чтобы ты самостоятельно пришел к простой мысли. Это сбережет время. Так как у тебя это не получается, поясню сам. Страж — это особый человек, узнать которого несложно по редкой птице-спутнику. У тебя Зеленый, у меня Имя, поэтому мы стражи. Все понятно. Без своего Имени я не страж. Я вообще непонятно кто. Ну так как, принимаешь такой ответ на свой вопрос?
— Нет. Ты всегда мог просто сказать, что потерял своего попугая.
— Не мог.
— Мог.
— С тобой очень непросто общаться… Как ты относишься к своему попугаю?
— Мы с Зеленым друзья.
— То есть он делится с тобой всеми своими секретами, ничего не скрывает и в любой момент жизнь готов отдать?
— Случалось, что, спасая меня, он оказывался на волосок от смерти. Да, он предан мне. Но вот насчет секретов… Очень скрытный гад, этого у него не отнять.
— А случалось, что ты совершал поступки, которых от себя не ждал? То есть делал то, чему сам потом удивлялся?
— Да я здесь все время только этим и занимаюсь… Живу одной интуицией…
— Поздравляю: ты истинный страж и верный раб своей птицы.
— Раб?!
— Видишь ли, они не просто птицы. Они птицы стражей. Мы связаны с ними сложной связью, и ты этого до сих пор не понял. Когда плохо одному, плохо и другому. Чем крепче связь, тем больше возможностей она предоставляет. Некоторые полезны обеим сторонам, некоторые только одной. И те и другие могут навредить в определенных ситуациях. Мы, Дан, можем оказывать влияние на своих птиц. Но и они тоже могут. Ты совершал нетипичные поступки под влиянием Зеленого, но сам этого не осознавал, а я вот раскрыл тайну. Впрочем, это было несложно — достаточно задуматься над некоторыми аспектами своего же поведения. Просто анализировать нетипичные поступки.
— Хочешь сказать, что попугаи нас гипнотизируют?
— Не знаю. Вряд ли все так просто. Какие-то их мысли могут стать нашими.
— Мой Зеленый думает только об алкоголе, а я о нем не задумываюсь.
— Да, я не видел, чтобы ты всерьез увлекался вином.
— Как-то душа не лежит. То есть ты не прав, ведь в этом он уж точно должен на меня влиять.
— Зато душа лежит у него. А так как все живые существа по сути своей эгоисты, он всеми способами отсекает конкурентов.
— То есть боится, что я вылакаю его долю, и внушает, что вино мне неинтересно?
— Что-то вроде этого.
— Смешно. Я вообще-то никогда не был поклонником алкоголя, мне не надо это внушать.
— И не станешь — птица не позволит. Оказавшись в разлуке с Именем, я со временем стал испытывать такую боль, что ее невозможно передать. Болела сама душа. Я все больше и больше чувствовал нашу связь, а под конец даже начал видеть то, что видит Имя. И я ни с кем, даже с тобой не мог это обсуждать. Это настоящее умопомрачение, когда сам не свой и лишних мыслей нет. В голове осталось лишь одно: надо как можно быстрее найти Имя, тогда боль пройдет. Знаю, что временами я казался почти нормальным, но это стоило огромных усилий, и ни на что больше меня при этом не хватало. Даже в такие моменты я помнил лишь об одном и старался делать все, чтобы приблизить встречу с Именем. Так что я не мог ничего тебе рассказать. Просто был не в состоянии. Такие мысли не приходили в голову, а если приходили, казались лишними. Это странное состояние психики… неописуемое. Разве ты сам не ощущаешь некоего смутного беспокойства, когда подолгу не видишь свою птицу?
— Вообще-то да, но это легко объяснить. Я привык к Зеленому, к тому же он бывает полезным. Погань чувствует издали, это не раз выручало, разведку может проводить, быстро донесения передавать.
— Ты всегда хотел знать, как я вижу гавань и крепость. Гавань я видел в те недолгие минуты, когда Имя выносили на стену. Без воздуха и солнца птицы чахнут, так что почти каждый день ему давали немного того и другого. Мертвый он им не нужен. Но в основном я мог видеть только комнату без окон, где его держали. Видел его глазами. Ты сам тогда убедился, что я не обманываю. И теперь, зная это, хочешь всерьез сказать, что между стражем и птицей нет связи?
— Я такого не говорил. Я говорил, что человеком не может управлять птица.
— Я тоже этого не говорил. Управлять не может, но может пытаться навязать свое мнение, подействовать, склонить чашу весов долгих раздумий к решению, которое попугай считает верным.
— Никогда не поверю, что они могут забираться в наши мысли.
— Ничего не могу сказать о мыслях, сужу лишь по делам. Странные поступки… Вспомни свои странные поступки.
— Ну… случалось.
— Например?
— Однажды мне стало плохо. Очень плохо. По вине черного сердца. Я думал, что умираю. И почему-то вместо того, чтобы лежать в своем замке, я отправился в безлюдное место. Там было опасно, едва выжил, но получилось так, что излечился. И кое-какие ответы получил. Это было похоже на внутренний голос, меня будто толкала туда невидимая сила.
— Эта сила зеленого цвета. Попугаи давно сотрудничают с такими, как мы с тобой, они знают наши сильные и слабые стороны, знают, когда и чем можно помочь. У них есть информация, которой нет ни у кого. Они помнят многое. Но они не разумны в том смысле, который мы вкладываем в понятие разума. То, чего они пытаются от нас добиться, не всегда эффективно, а иногда и откровенно глупо. Мы этому сопротивляемся, а затем сами удивляемся противоречивости своих поступков: то замечаем сокровенное, невидимое другим, то проходим в двух шагах от того, чего не заметить невозможно, но тем не менее не замечаем.
— Прости, но что-то не верится. Зеленый не сидит у меня на голове целыми днями, и вообще я никогда не отличался последовательностью мыслей, так что изначальной причиной таких поступков является характер. Ну и последствия переноса могут сказываться, если ты понимаешь, о чем я.
— То, что стражами являются исключительно гости этого мира, рано или поздно осознает каждый из нас. Я понял это очень давно. И птицы могут каким-то известным только им способом находить нас по этим самым последствиям переноса. А потом использовать нас. Сколько ты здесь пробыл?
— Приблизительно четыре местных года. А ты?
— Сорок девять. Приблизительно…
— Солидно… А выглядишь лет на тридцать пять. Ну максимум сорок.
— А до встречи с Именем как выглядел?
— Меньше шестидесяти не дашь.
— У тебя черное сердце, ты тоже не будешь стареть подобно обычным людям. Местным людям. Мне приходится чуть сложнее, чем тебе, но тоже долго протяну.
— Ты из какого вообще проекта? Страна какая? Вообще откуда?
— Те два человека, которых мы освободили… Я слышал, как ты с ними разговаривал. Мне не знакомы такие слова. Да и до этого я догадывался, что мы из разных мест.
— То есть как? Ты не с Земли?
— Я не знаю, что такое Земля.
— Планета. Моя планета. Так она называется на моем родном языке.
— Ну это я понял.
— Ты вообще человек?!
— Дан, ты не мог бы что-нибудь рассказать о своем мире? Даже не так: расскажи о том, как в твоем мире представляют устройство Вселенной. Я имею в виду способ перемещения между линиями миров. Та дорога, которая привела нас с тобой сюда.
— Ну… Сразу оговорюсь: я не специалист. В смысле — не теоретик. Меня готовили, но в основном давали практические знания.
— Но что-то все-таки давали.
— Да. Грубая модель перехода такова: есть множество миров, располагающихся друг относительно друга подобно листам в пачке бумаги. Есть возможность перехода от одного листа к другому. И есть способ, с помощью которого это можно проделать. Вся проблема в том, что способ очень затратный, для переноса одной крошечной песчинки потребуется столько энергии, сколько всей моей цивилизации придется вырабатывать не одну сотню лет. Это с нынешними темпами производства.
— Сколько сторон вы открыли?
— В каком смысле?
— Ну сколько направлений, по которым можно переходить к этим вашим соседним листам. Представь, что миры не листки, а, допустим, многогранники или, допустим, кубики, плотно уложенные друг к дружке, гранью к грани. То есть из одного можно попасть сразу к нескольким соседним. Так как обстоят дела в твоем мире?
— Не совсем уверен, но, по-моему, у нас известно лишь одно направление. О других мне ничего не рассказывали.
— Понятно…
— Что понятно?
— Что ваша теория далека от совершенства. Как, впрочем, и наша.
— А у вас сколько направлений?
— У нас на данный момент тетраэдрическая модель, по ней есть четыре стороны, именно столько мы можем использовать.
— Вы переносите тела или только сознание?
— У нас схожие проблемы с энергией, так что только сознание. Ну иногда пытались кое-какие мелочи, но это почти ничто.
— И ты тоже умер в своем мире?
— Гибернация. Теоретически я даже сейчас могу вернуться в свое тело.