Другие осы выработали более масштабную форму гигиенического поведения: они бросают или срезают зараженные соты вместе с потомством и начинают все сначала. Такие радикальные меры, по-видимому, оказываются единственным эффективным способом борьбы с заражением гнездовыми паразитами вроде мух-горбаток (Phoridae). Массовый геноцид собственного больного потомства – довольно радикальная форма генеральной уборки, и это показывает, насколько большой риск несут для этих насекомых паразитизм и болезни.
Было бы удивительно, если бы такие виды, как обыкновенные осы и шершни, не располагали таким же впечатляющим набором химических и поведенческих инструментов, как медоносные пчелы. Любое общество – это рассадник болезней, и осам хорошо знакомы паразиты, патогены и нежелательные гости в гнездах. Как ни странно, в гнездах ос Vespula поддерживается чистота: как правило, там нет мусора вроде бумажных отходов, выброшенной добычи, испражнений, погибших личинок и взрослых особей, хотя организация домашнего хозяйства может дать сбой, когда в гнезде мало рабочей силы или оно близко к гибели. Осы, безусловно, обладают способностью контролировать болезни. Один из немногих примеров такого рода дает нам исследование Vespula vulgaris, в котором колонии, потерявшие матку, чаще гибли от грибковых инфекций, чем потомство в колониях, где матка есть. Авторы исследования предположили, что это происходило из-за того, что после гибели матки рабочие осы уделяли меньше времени уходу за выводком и поддержанию чистоты в гнезде.
Молодняк с готовностью удаляют рабочие особи, которые «контролируют» размножение других рабочих. Некоторые ученые высказывали предположение, что удаление яиц является одной из форм гигиенического поведения – избавления от нежизнеспособных яиц, отложенных рабочими, но до сих пор не было получено никаких данных, которые бы это подтвердили[213].
Еще один лакомый кусочек скрывает в себе книга американского биолога и педагога Маргарет Уорнер Морли (1858–1923) «Осы и их повадки» (Wasps and their Ways) 1900 года издания. Получив хорошее образование и окончив аспирантуру по биологии, Морли стала учителем, но больше всего она прославилась своими книгами о природе и биологии. Они были написаны главным образом для детей и занимали важное место в школьных программах в те времена, когда изучение природы только начиналось. Ее книги написаны живым, ярким языком, и легко понять, почему дети с удовольствием и интересом их читали. В какой-то момент она даже говорит: «Оса – это философ»[214]. (Это заставляет Аристотеля усмехнуться.)
В своей книге об осах Маргарет предполагает, что трутни (самцы) «поддерживают чистоту в веспиарии, убирая весь мусор и вынося трупы»[215]. Но самцы появляются лишь к концу жизни колонии: так кто же делает уборку до этого? Мне нравится мысль, что на фабрике, где трудятся только самки, складывается ситуация, когда беспорядок становится слишком большим, поэтому они выращивают нескольких самцов, чтобы те прибрались за ними. Но реальность, вероятнее всего, окажется куда сложнее. Возможно, самцы действительно помогают (хотя бы для того, чтобы не подвергаться притеснениям со стороны рабочих ос), но вопрос, является ли поддержание гигиены в доме просто задачей для неспециализированной рабочей силы или же представляет собой часть системы поддержания чистоты вроде той, что существует у их родичей-вегетарианцев с более сложным общественным устройством, пока остается без ответа.
Я вижу, как замечательный мозг Ариса работает на пределе возможностей. Его поразило гигиеническое поведение медоносных пчел и других общественных насекомых. Он не разделяет моего разочарования по поводу неполноты наших знаний о гигиене у ос. Он говорит, что нужно просто присмотреться повнимательнее: у них явно существуют механизмы борьбы с болезнями. Но, памятуя о слабо выраженном разделении труда у рабочих особей ос-веспин, он соглашается с тем, что у них вряд ли есть преданные своему делу гигиенисты, как у медоносных пчел и муравьев. Эти известные неизвестные его воодушевляют. Думаю, не будь ему две с лишним тысячи лет, он бы и сам отправился изучать этот вопрос.
Теперь мы с Арисом стоим на террасе, наслаждаясь видом с вершины холма Ликавитос, самой высокой точки в центре Афин. Арис в восторге. В его время на этот холм отваживались забираться только рабочие каменоломни. Там, где поверхность холма не оголилась от добычи камня, рос лес, в котором заправляли вечно голодные волки. По крайней мере, так ему говорили. Хотя его любимый Ликей отделяла от этого холма всего пара километров, сам он никогда туда не поднимался. Он рассказывает, что холм сотворила Афина, богиня мудрости и войны, покровительница Афин, – она несла на Акрополь камень, но уронила его наземь, услышав дурные вести от вороны.
Я ловлю взгляд Ариса: он же понимает, что ему больше не нужно бояться оскорбить олимпийских богов? Он хорошо знал, что за неуважение к богам его предшественник Сократ был приговорен к смертной казни. Арис и другие философы вроде Платона пошли более дипломатичным путем, стараясь не сеять сомнения в отношении богов. Подергивание его точеного подбородка говорит мне, что он предпочел бы больше не обсуждать эту тему. Мы обращаем все наше внимание на чудесную панораму внизу.
Мне не пришлось долго уговаривать священника из прекрасной церкви Святого Георгия на холме Ликавитос, чтобы он организовал мой конфиденциальный ужин с Аристотелем (последние несколько часов священник провел в церкви, взволнованный, словно подросток за кулисами на концерте любимой группы, в надежде подслушать наш разговор). В Афинах многое изменилось с тех пор, как Арис видел их в последний раз. Город сильно расширился и стал гораздо более шумным по сравнению с тем, каким он его помнил. Я указываю на его Ликей на юге; он растерянно прищуривается. Остались лишь руины, расположенные в небольшом парке, над которыми высится приземистое, кубических очертаний, здание Афинской консерватории. Руины Ликея были обнаружены лишь в 1996 году. Я не стану подводить его ближе – раскопанные руины напоминают заброшенный пустырь и мало похожи на тот интеллектуальный центр, который он основал более 2000 лет назад.
Звякнув кольцами на руках, Арис ведет пальцем по линиям дорог и с большим волнением указывает на какую-то улицу в нескольких кварталах от руин.
– Глядите! Вон там! Вот где он был! – восклицает древний грек. Я в замешательстве. Неужели археологи ошиблись с местоположением Ликея? Известный нам Ликей находится прямо на юге, но Арис указывает на перекресток в полумиле к востоку.
Арис и не подозревает, что, возможно, выявил серьезную ошибку современной археологии.
– Магазинчик, где я любил покупать гастрин! – восклицает он. – Это было лучшее заведение в городе. Старик, его звали Спиро, готовил его и продавал прямо из входной двери. Я узнал об этом местечке только благодаря ученикам – они всегда знали, где вкуснее всего кормят. Все лучшие советы по части гастрономии я получал от них. А у вас, случайно, нет гастрина?
Кажется, он успел немного проголодаться.
Разумеется, гастрин у меня есть. Нельзя устроить греческую трапезу и не подать гастрин. Сегодня он больше известен как пахлава. И я, положившись на авторитетное суждение моего нового друга-священника, собираюсь угостить Ариса лучшей пахлавой, какую могут купить афиняне в наши дни.
Подавая пахлаву, я размышляю о том, как мы с Арисом получали информацию от окружающих людей: Арис от своих учеников, а я – от священника. Это напомнило мне, что я должна рассказать Арису, как насекомые используют социальную информацию. Ему понравится.
Социальная информация – это, по сути, сплетни. Она позволяет быстро распространять новые сведения среди отдельных особей и считается особым преимуществом жизни в группе. Это прямая противоположность приватной (или личной) информации. Общественные насекомые известны своим использованием социальной информации. Хороший пример возникшего в процессе эволюции сигнала, передающего социальную информацию, – виляющий танец медоносных пчел, с помощью которого они направляют соседей по гнезду в то место, где нужно поработать. Когда пчела-сборщица обнаруживает новое место с замечательными цветами, она возвращается в улей и «танцует» перед «царским двором» своих соседок по гнезду. Этот танец сообщает внимательной публике расстояние и направление до местонахождения цветов.
Если знать, что искать, то расшифровать танец и точно определить, где пчелы собирают пищу, сможет кто угодно (даже человек). Все очень просто: танец состоит из пробежек и движений по кругу, причем во время его исполнения танцовщица виляет задом из стороны в сторону и жужжит крыльями. Продолжительность пробежки сообщает, насколько далеко находятся цветки: в среднем одна секунда отражает примерно один километр (медоносные пчелы явно придерживаются метрической системы). Сот служит сценой для этого представления и помогает отразить важную информацию о направлении, в котором находятся цветы: если виляющая пчела идет в танце по соту ровно снизу вверх, это означает, что цветы находятся в том же направлении, что и солнце. Если она танцует на 30 ° левее этой вертикали, принимающие информацию пчелы должны лететь, отклонившись от положения солнца на 30 ° влево.
Пользуются ли осы социальной информацией, когда собирают пищу? Существует ли осиный эквивалент виляющего танца? Мобилизация при помощи социальной информации имеет очевидные преимущества: колония может быстро воспользоваться ресурсами, существующими непродолжительное время. Но эволюция такой сложной вещи, как виляющий танец медоносной пчелы, – это затратный процесс. Кроме того, мобилизация может быть адаптивной (то есть распространяющей большее количество копий ваших вариантов генов) только в определенных социальных или экологических условиях.