Арис бледен.
«Пчелы совсем как мы, – шепчет он. – Их политика и разум – такие же, как у нас? Сократ был прав. Не такие уж мы и особенные».
Мы некоторое время задумчиво молчим.
Затем…
«А что у ос?» – выдыхает он.
Если мы поймем, как крошечный, простой мозг насекомого справляется с такими сложными познавательными процессами, это позволит осуществить прорыв в области разработки искусственного интеллекта. (Этот любопытный факт я упомянула для вас, читатель, на тот случай, если вам интересно, для чего еще нам изучать познавательные способности насекомых; но должна признаться, что я перешла на шепот, надеясь, что Арис не услышит, – мне кажется, он сейчас не осилит информацию об искусственном интеллекте, компьютерах и роботах.)
Но нам нужно выходить за рамки изучения медоносной пчелы, чтобы позаимствовать лучшие идеи из экспериментов, которые эволюция повторяла в разных систематических группах. И вот тут-то осам-веспинам есть что нам предложить. Натуралисты конца XIX и начала XX века были помешаны на разуме насекомых – возможно, из-за кажущейся сообразительности медоносных пчел, о которой люди так много узнали за тысячелетия содержания их в полуодомашненном состоянии.
Первым человеком, который написал об уме общественных ос в 1888 году, был наш старый друг – сэр Джон Леббок, сосед и приятель Чарльза Дарвина. В лаборатории Леббока, которая была устроена в гостиной, окна выходили на две стороны: он поочередно открывал разные окна, чтобы проверить, насколько хорошо пчелы и осы могут приспособиться к изменяющимся маршрутам входа и выхода. Он отметил, что общественные осы сумели решить те задачи, с которыми не справились медоносные пчелы.
Один из его любимых экспериментов состоял в том, чтобы поместить насекомое в коническую колбу и развернуть ее отверстием от окна: пчелы тупо жужжали на «солнечной стороне», где выхода не было, тогда как осы быстро находили выход, скрытый в тени. Означает ли это, что осы умнее пчел? Конечно, нет: это просто говорит нам о том, что они реагируют на разные стимулы. Пчелы инстинктивно движутся в сторону света – в конце концов, в солнечных местах больше шансов найти клад пыльцы, чем в тенистых. В свою очередь, добыча ос часто прячется в таких темных местах, как нижняя сторона камней или норы в земле: первые эксперименты Леббока показали, что осы уверенно чувствуют себя в темных и неуютных расщелинах и что визуальные стимулы, вероятно, чрезвычайно важны им во время охоты.
Немногим позже, в 1900 году, американская натуралистка Маргарет Морли размышляла о природной сообразительности ос-веспин в своей книге «Осы и их повадки» (Wasps and Their Ways). Она рассказывает об экспериментах с цветной бумагой и осами. Неясно, проводила ли она их сама, но это, несомненно, были одни из первых экспериментов, демонстрирующих способности к обучению у общественных ос и подтверждающих их способность различать цвета. Когда у входа в гнездо общественных ос размещали кусочек красной бумаги, это вызывало у возвращающихся сборщиц корма значительное возбуждение – они начинали в замешательстве летать туда-сюда, вместо того чтобы вернуться в гнездо с четкими намерениями и целью.
Через три часа осы привыкали к украшенному входу и входили и выходили через него, словно ничего не изменилось. Если после этого красное украшение меняли на синее, осы опять приходили в возбуждение, но привыкали к переменам быстрее, чем в первый раз. А когда бумагу убирали совсем, возвращающиеся осы опять приходили в замешательство. Маргарет рассказала о еще более хитром эксперименте, в ходе которого красное украшение переместили почти на метр в сторону. Осы поначалу летели к красному входу, за которым гнезда не было, а не к настоящему входу в свое гнездо, но без украшений. Если цвета меняли несколько раз, осы со временем переставали на это реагировать и в итоге, словно уставший от игр ребенок, игнорировали любые изменения украшений.
Это сообщение показывает нам, что осы воспринимают различия между красным и синим цветами, могут научиться устанавливать ассоциации с цветом и использовать визуальные ориентиры, а также способны с легкостью обновлять информацию по мере ее изменения. Но если информация, которую содержит этот стимул, становится ненадежной, осы приучатся игнорировать его и, вероятно, будут использовать иной стимул, который не анализировался или не подвергался манипуляциям. Маргарет заключила, что «осы способны к обучению» и что они «обладают более разносторонним, хотя и более низким интеллектом по сравнению с пчелами». Она рекомендовала изучение процесса обучения у ос как «новую область для эксперимента».
Это было 120 лет назад. Она была бы слегка разочарована тем, как мало мы с тех пор продвинулись вперед. Ученые доказали, что осы обладают хорошей пространственной памятью и памятью на запахи. Они способны сохранять в голове пространственные карты в течение как минимум 24 часов без дополнительного подкрепления[233], а воспоминания о запахах сохраняют до 30 дней[234]. Поэтому вполне вероятно, что осы способны обучаться, используя информацию, поступающую различными путями – зрительную и обонятельную, – для того, чтобы ориентироваться в окружающей среде и использовать ее ресурсы. Но нас ждет еще очень много новых открытий, связанных с их способностями к познанию и обучению; мы сильно отстаем от исследователей медоносных пчел.
Арис вздыхает – возможно, он тоскует по тем дням, когда мог бы предложить подобные эксперименты своим ученикам. После смерти своего наставника Платона Аристотель активно занимался эмпирическими исследованиями. Он ценил доказательства, считая их краеугольным камнем логики и убедительных аргументов.
Я рассказываю Арису о том, что мы узнали из главы 4 – как осы Polistes учатся различать отдельных сородичей по отметинам на лицах. Успехи ос-веспин в распознавании отдельных индивидов в лицо значительно скромнее: чем сложнее общество, тем меньше потребность в распознавании на уровне индивида. Это поможет объяснить небольшая ролевая игра. Представьте себе, что вы вместе с тысячами коллег занимаетесь дистанционными продажами и работаете в гигантском колл-центре, где нет ни единого шанса получить повышение. Там действует система незакрепленных рабочих мест – каждый занимает первый попавшийся стол. Вы редко оказываетесь рядом с кем-то из коллег, знакомым вам лично, потому что вас слишком много и вы все одеты в одинаковую униформу, так что в любом случае узнать какого-то определенного человека очень сложно.
Даже если вы сумели бы узнать коллегу, пытаться произвести на кого-либо впечатление нет смысла, потому что в этом колл-центре нет работы лучше (или хуже), чем та, которую выполняете вы. Каждый день вы с радостью болтаете на общие темы с разными коллегами, не рассчитывая ни на дружбу, ни на взаимность, ни на соперничество: у всех вас есть работа, которую нужно выполнять, и она такая же, как у человека за соседним столом, независимо от того, кто он.
Точно так же, как вам не принесет никакой пользы способность узнавать в лицо ваших коллег, способность распознавать сородичей на уровне индивидов не даст никаких преимуществ рабочей особи медоносной пчелы или общественной осы, потому что возможностей занять лучшее положение в колонии у них попросту нет (став рабочим, остаешься им навсегда); нет причин проявлять к кому-то особую любезность, потому что маловероятно, что вы вновь столкнетесь с тем же самым индивидом, так что никакие взаимоотношения не формируются. Поэтому неудивительно, что осы-веспины (и медоносные пчелы, если уж на то пошло) точно так же не в состоянии отличить одного соседа по гнезду от другого – если, конечно, это не матка.
Я принадлежу к числу тех людей, которые иной раз испытывают трудности с распознаванием человеческих лиц. Это называется лицевой слепотой. У меня она не сильная. Друзей и родных я узнаю без проблем, но мне трудно вспомнить или запомнить малознакомого человека в большом скоплении людей, например на вечеринке или конференции, особенно если со времени нашей прошлой встречи у этого человека что-то изменилось во внешности (прическа, одежда, очки). Из-за этого я иногда попадаю в неловкое положение, и некоторые, наверное, считают меня невежливой. Зная о своей проблеме, я иногда могу переусердствовать: мне случается оживленно, словно со старым другом, разговаривать с незнакомцем, потому что мне показалось, что мы виделись раньше. Еще это доставляет неудобство при просмотре фильмов: я не всегда могу понять, кто есть кто, если персонажи переоделись.
У лицевой слепоты есть клиническое название – прозопагнозия. Ею страдает около 2,5 % населения, и ученые, сравнив мозг людей со слепотой на лица и тех, у кого нет проблем с распознаванием и запоминанием лиц, смогли установить конкретную часть мозга, участвующую в распознавании лиц, – это веретенообразная извилина. Она позволяет людям распознавать лица лучше, чем неодушевленные предметы аналогичного уровня сложности. По-видимому, встречаются также и «суперузнаватели» с превосходно развитыми способностями к распознаванию лиц.
Похоже, что медоносные пчелы и осы-веспины распознают человеческие лица лучше, чем я. Натуралисты прошлого отмечали эти способности. Маргарет Морли рассказала, как одно осиное гнездо настойчиво атаковало одного молодого человека, и сделала (необоснованное) предположение, что, «возможно, от него пахло обманом». Недавно ученые установили, что медоносные пчелы и общественные осы используют механизмы обработки зрительного образа, схожие с нашими, и именно поэтому способны различать нас – да, вы поняли меня правильно: осы и пчелы узнают человеческие лица.
Мы узнаем лица, собирая воедино различные ориентиры – нос, рот, уши, глаза – и составляя из них общую картинку; это называется «целостной обработкой». У нас эта способность улучшается с опытом. Используя методы, аналогичные тем, что применяются для обследования людей на лицевую слепоту, ученые предъявили изображения человеческих лиц медоносным пчелам и общественным осам. Они обучили насекомых ассоциировать заданное лицо (взрослого белого мужчины) с вознаграждением в виде раствора сахара, тогда как другое лицо («отвлекающий ответ», лицо другого взрослого белого мужчины, в целом очень похожее на первое) был