Арис имеет право чувствовать себя реабилитированным, поскольку он знаменит тем, что является «отцом научного метода». Он с новой силой начинает расхаживать взад-вперед.
«Вы рассказали мне удивительные вещи, моя дорогая; ваши друзья-ученые раскрыли такие секреты, которых ни я, ни мои друзья даже представить себе не смогли бы. Пчелы, вне всяких сомнений, заслуживают уважения, потому что они умны, изобретательны, находчивы и жизнестойки. Они считают, они учатся, они общаются – я никогда не забуду это виляние!»
С радостным возгласом он виляет задом, изображая пчелу.
«И сколь невероятно то, что они измеряют свою жизнь нитями своего существа – генами, как вы их назвали, – и меняют поведение, чтобы воспроизводить копии собственных вариантов генов в телах своих родственников. Они даже способны производить мужское потомство, не вступая в половую связь! А сколь безупречны их методы поддержания закона и порядка – ведь именно поэтому их общества так благополучны, верно? Насколько лучше была бы жизнь афинян, если бы мы обращали внимание на пчел и их повадки!»
Сейчас он размахивает руками. Пальцы с огромной скоростью теребят его фирменные украшения. Кольца крепко цепляются за костлявые пальцы, отчаянно желая удержаться на них, когда он вскидывает руки в мою сторону в экстравагантном жесте.
«Но что касается ос – я должен признать, что эта риторика убедительна. Сравнивать поведение ос и пчел – это хороший логос. (Пауза.) И почему я сам не додумался до этого?»
Капли пота поблескивают у него на лбу; возможно, он на мгновение отдался сожалениям об упущенной возможности.
«Просто удивительно, как пчела и оса образуют параллельные миры чудес среди насекомых. Осы – это такие удивительные архитекторы; возможно, даже еще более удивительные, чем пчела. Я подозревал, что в организации обществ у них и у пчел будут общие черты. Но вы и ваши друзья-ученые очень четко понимаете все это – как “суперкоманды” экспертов распределяют между собой задачи, но способны вносить изменения в свою работу по мере изменения потребностей. Такая организация намного превосходит работников, делающих гастрин у Спиро, которые спорят о том, кому что делать, тратят уйму времени на жалобы и всегда опаздывают. Спиро следует присмотреться к осам, чтобы научиться управлять своими рабочими! Эй, Спиро, ты это слышал?»
Арис подбегает к краю террасы и выкрикивает это в сторону своей любимой лавки, где продавали гастрин. Он вытирает глаза. Интересно, это слезы смеха от того, что он в приподнятом настроении? Или тоски по друзьям из давно ушедшего мира?
«И такие крохотные мозги с их нейронами (вы ведь так их назвали?) позволяют этим маленьким животным так хорошо обучаться! Мои ученики были бы потрясены, узнав, что осы способны распознавать ориентиры, меняющиеся цвета и даже человеческие лица. В самом деле, мои ученики могли бы кое-чему научиться у этих крошечных мозгов!»
Он усмехается про себя, небрежно опираясь на балюстраду террасы и отдыхая от напряжения сил. А потом вновь срывается с места и скачет по каменным плитам.
«Пчелы и осы так умны, но они умны по-разному. Разве не поэтому они так загадочны и так важны? Осы постигают окружающий мир, но они ощущают иные его аспекты, нежели пчелы. Иногда инструменты, которыми они пользуются для постижения мира, те же самые, что и у пчел, а иногда они различны. Конечно, в этом есть определенный смысл: пчелы и осы занимают разные места в природе. Пчелы ищут цветы, а осы ищут мясо. Эволюция дала и тем и другим нужные приспособления, позволяющие преуспеть в том, чем они занимаются».
Древний философ поворачивается ко мне. Выпучив глаза и сверкая зубами, он старательно выговаривает «эволюция»; он явно доволен тем, что выучил новое слово и понятие, которое помогает объяснить очень многое в мире природы, что в его времена было необъяснимо. Он садится на стул рядом со мной, достаточно близко, чтобы я могла ощутить запах его парфюма – мускусный аромат, который в его времена скрыл бы множество огрехов личной гигиены.
Неожиданно он берет меня за руки, и я чувствую его изящные кости под грубой, шершавой кожей. Я гляжу в бездонные глаза величайшего философа всех времен и удивляюсь: как так может быть, что глаза возрастом несколько тысяч лет блестят так ярко. За этим блеском я чувствую перемену в настроении. Пришло время Аристотелю вынести свое суждение о прогрессе, достигнутом наукой в раскрытии секретов ос после его времени: достойны ли осы того, чтобы их почитали так же, как пчел?
«Моя дорогая, этос, представленный вашими друзьями-учеными, неопровержим».
Я чувствую, что дальше последует «но». Мне интересно, знакома ли Аристотелю техника «сэндвич обратной связи». Я постоянно использую его в работе со своими студентами – укладываю салат из тунца с майонезом и критикой между двумя позитивными и ободряющими ломтиками цельнозернового хлеба.
«Хитроумные эксперименты предоставляют нам множество доказательств, которые, на мой взгляд, заслуживают доверия и вполне убедительны; даже эти американские барабанящие брюшки! – Он добавляет это с усмешкой. – Достижения ваших ученых поистине невероятны: просто поразительно, как им удается манипулировать работой мозга насекомого или обучать ос, чтобы узнать, чему они способны научиться. То, что сейчас ученые могут читать секреты в ткани их тел – в их ДНК, – чтобы объяснить, когда и почему они нарушают правила – этого не дано постичь никому, кроме богов. Но это не тайна, хранимая богами; это наука вашего времени. Я смиренно склоняю перед вами голову».
Крепкое пожатие моих рук убеждает меня в том, что он искренен в своем восхищении наукой об осах. Но в его рукопожатии остается тревога, и зрачки его древних умных глаз расширяются еще сильнее, когда он глядит на меня. Я и моргнуть не смею.
«А теперь о пафосе. Ваша эмоциональная риторика трогательна, моя дорогая. Я чувствую и ваши разочарования, и ваши восторги, потому что вижу, как в вас бурлят эмоции. Я вижу, как пылают ваши чувства, когда вы стремитесь разгадать секреты, скрытые в глубинах мира ос. Я вижу, как страстно вы желаете убедить меня, словно это ваша последняя возможность. Вы чувствуете, что должны произвести впечатление на меня, а возможно, и не только на меня. Вы лично извиняетесь за пробелы в научных знаниях об осах, хотя сами не несете за них ответственности. Вы должны направить эту страсть на то, чтобы убедить других помочь вам нести тот факел, что зажгла наука об осах».
Никто никогда не объяснял мне так ясно, что я чувствую. Аристотель прав. Не останавливаясь и не снижая обороты, я выполняю свою миссию, цель которой – защитить ос, оспорить представления, сложившиеся об осах, а особенно – уравновесить весы науки в пользу осы в противоположность той щедрой порции любви, которую наука даровала пчеле.
Я не уверена, причина ли в потрясающей эмпатии моего 2400-летнего гостя или в том, что я не моргала уже несколько минут, но слезы определенно щиплют мне глаза.
«Моя дорогая, у меня очень давно не было такого восхитительного ужина».
Я стараюсь не думать о контексте, потому что у него уже 2400 лет не было никакого ужина.
«Мир осы, вне всяких сомнений, чудесен. Если бы я мог прожить жизнь заново, мои исследования были бы посвящены осам – наряду с пчелами и людьми. Пожалуйста, поздравьте от моего имени своих друзей-ученых с тем прогрессом, которого вы достигли. Самое главное, не сдавайтесь. Мир заслуживает того, чтобы узнать больше об этих существах, которых не дают разглядеть их жало и сомнительная репутация. Осы – поистине одно из чудес природы, и они должны вдохновлять будущие поколения ученых. Несомненно, грядет век осы».
Я киваю с детской надеждой, заглядывая в сияющие глаза Ариса, и крепче сжимаю его руки. Мне не хочется отпускать этот замечательный костлявый сгусток энергии, мудрости и харизмы, который наполняет меня невероятным оптимизмом и жаждой узнать больше.
«У меня есть одно последнее слово, моя дорогая, которого не хватает вашей риторике об осах…»
Древний философ вскакивает со стула, тащит меня за собой и кружит по террасе с беззаботным ликованием малыша в замке-батуте, вопя во всю мощь своих древних легких…
«Э-Э-Э-ЭВРИКА![247]»
6Санитары природы
Если ценность природных благ никак не определяется, то с ними обращаются как с не имеющими никакой ценности[248].
Я полюбила ос за бесконечное многообразие их форм и завораживающее поведение. Меня увлекла сложная драматургия их мыльных опер и то, как они помогают нам лучше понять эволюцию социального поведения. Последние 20 лет я провела рассказывая об этом людям. Они вежливо кивают, но все же спрашивают: «Да, но какой толк в осах?» На самом деле они имеют в виду следующее: «Чем осы полезны для меня лично? За что их следует ценить именно мне?»
Для меня было достаточно одной лишь загадочной жизни этих насекомых: мне не требовались другие причины, чтобы ценить их. Я избегала мысли, что нам, возможно, придется наделять их ценностью с позиции интересов человека. Прошло двадцать лет, и я понимаю, что не все разделяют мое восхищение осами. Мы обязаны дать людям повод ценить ос[249].
Трактовка природы в ценностном ключе обрела популярность в начале этого века, когда защитники природы переключились с оценки и преодоления угроз, а также борьбы против чрезмерной эксплуатации исчезающих видов на выяснение того, что могут предложить людям экосистемы (взаимосвязанные сообщества организмов и их физической среды). Данный подход уделяет основное внимание функциям этих экосистем, ценности экологических «благ», которые они нам дают, и тому, каким образом экосистемы в конечном счете поддерживают качество нашей жизни и способствуют его повышению. Если делать акцент на ценности природы в этом отношении, то она становится нашим активом, а значит, появляется причина заботиться о ней