– Ладно, – насмешливо сказал Жермен, – если вы хотите выслушать меня, то я скажу вам, что порядочный человек не должен драться с тем, кого вы ищете…
Эти слова долетели через отворенную дверь до раненого, и на губах Дамы в черной перчатке, которая пристально всматривалась в него, появилась улыбка, испугавшая капитана больше, нежели слова Жермена. В его мозгу блеснул пока еще неясный свет… Он не понял, что в течение двух недель он был главным действующим лицом и вместе с тем жертвой кровавой трагедии, которая должна была кончиться с его смертью. Улыбка этой женщины, любимой им с горячностью отчаяния, была для него откровением.
Между тем в соседней комнате разговор продолжался, и майор Арлев повелительным и громким голосом, присушим всем добрым старикам, говорил Арману:
– Выслушайте сначала его, милостивый государь, выслушайте, а затем входите!
– Хорошо! – согласился молодой человек, ровно ничего не понимавший. – Я вас слушаю.
Жермен продолжал:
– Знаете ли вы, кто этот человек, с которым вы должны были драться.
– Нет, – ответил Арман.
– Это капитан Гектор Лемблен. Муж госпожи Марты де Шатенэ, по первому браку жены генерала барона де Рювиньи, которому принадлежал этот самый замок.
– Какое мне до этого дело?
– О, подождите!..
Жермен помолчал с минуту. Затем продолжал:
– Сударь, я был камердинером капитана и поступил к нему на службу два года назад. Капитан любил свою жену безгранично, а жена прямо-таки обожала его. Они жили душа в душу, а так как госпожа Лемблен наследовала состояние своего первого мужа, который был страшно богат, то вам будет понятно, каким образом у него оказалось теперь двести тысяч ливров годового дохода.
– Дальше? – проговорил Арман с плохо сдерживаемым нетерпением.
– Месяцев пятнадцать тому назад капитан слетел однажды с лошади, раскроил себе лоб, и его принесли в замок окровавленного и бесчувственного. Ночью у него открылся бред. Госпожа де Рювиньи ухаживала за ним. Когда я вошел утром в комнату, барыня была совершенно расстроена. Должно быть, какая-нибудь ужасная тайна вырвалась у капитана во время бреда…
Жермен остановился, заметив, что сын полковника с любопытством следит за его рассказом. А в соседней комнате Дама в черной перчатке смотрела инквизиторским взглядом на капитана, зубы у которого стучали от страха; ужасные физические страдания, казалось, заглушались нравственными мучениями, еще более ужасными. Жермен продолжал:
– С этого самого дня на барыню, до тех пор счастливейшую из женщин, напала безысходная тоска. Тщетно капитан, который быстро поправился, расспрашивал ее о причине ее грусти, тщетно осыпал ее ласками: она отказывалась от его ухаживаний и хранила зловещее молчание.
Месяца два спустя капитан уехал на неделю в Париж. В его отсутствие барыня перерыла все ящики его письменного стола, который он всегда тщательно запирал; она приказала мне взломать замки. В столе хранились бумаги.
Барин вернулся как раз в этот вечер. Барыня рано легла в постель, сказавшись больной. Капитан вошел в ее комнату и в ужасе отшатнулся, до такой степени она была бледна и измождена. Я стоял позади него, но она повелительным жестом приказала мне выйти и сказала мужу:
«Я должна переговорить с вами, капитан…»
– Черт возьми! – простодушно продолжал Жермен. – Лакеи всегда любопытны; я проскользнул в уборную, откуда мог все слышать и видеть. Вот что произошло. Госпожа Лемблен бросила на своего супруга уничтожающий взгляд и сказала:
«Капитан, я удивляюсь, как вы могли спать хоть одну ночь спокойно в этом замке… Замок принадлежал моему покойному мужу, генералу, которого вы заставили убить пять лет назад в Марселе, чтобы иметь возможность жениться на мне и наследовать, таким образом, его состояние».
Капитан вскрикнул.
«О, – возразила она, – не отрицайте этого! Уже два месяца назад, после вашего падения с лошади, в бреду, вы проговорились о вашем преступлении, но я все еще колебалась и не верила. Теперь у меня есть доказательства. Вот они…»
И она бросила к ногам капитана связку писем, взглянув на которые, капитан побледнел. Он бросился на колени, умоляя о прощении, но она с отвращением оттолкнула его и сказала:
«Капитан, завтра я ухожу в монастырь, чтобы не видеть вас больше. Вы должны понять, что я не могу жить с убийцей. Свадебным контрактом я передала вам все свое состояние, но я не могу допустить теперь, чтобы вы воспользовались им. Состояние мое должно быть роздано бедным…»
Капитан, растерявшись, слушал ее.
«Выбирайте любое, – продолжала она, – или напишите немедленно формальный отказ от прав, предоставленных вам брачным контрактом, и уезжайте завтра же из этого дома с тем, чтобы не возвращаться в него больше, или я донесу королевскому прокурору об убийстве».
Капитан вздрогнул, взял перо, на которое повелительным движением ему указывала госпожа, и написал отказ.
Затем он в бессильном отчаянии вышел из комнаты и вернулся в замок только поздно ночью.
Жермен остановился еще раз. Дама в черной перчатке все еще не сводила с капитана своего горевшего местью взора; агония его была ужасна, так как он сохранял ясность ума и до последнего слова слышал весь рассказ своего соучастника.
Дама в черной перчатке спросила его шепотом:
– Это все правда, капитан?
Гектор Лемблен в бешенстве кусал подушку, на которой покоилась его голова.
Жермен продолжал:
– На следующее утро мы вдруг услышали, что капитан горько и отчаянно рыдает. Он объявил нам, что госпожа внезапно скончалась… Однако, – прибавил Жермен, – дело в том, что он сам задушил ее. Несчастная женщина защищалась целых два часа, борясь с энергией отчаяния, цепляясь за кровать, занавеси и кусая руки, которые ее душили… Но он поборол ее; таким образом капитан получил возможность уничтожить свое отречение, написанное несколько часов назад. Так вот, – заключил Жермен, обращаясь к молодому человеку, – с кем вы хотели драться.
– О, ужас! – прошептал Арман.
Как только Жермен окончил рассказ мрачной драмы, Дама в черной перчатке наклонилась к капитану, бледному, дрожащему от стыда и невыразимо страдавшему:
– А теперь, капитан Гектор Лемблен, – сказала она, – настала моя очередь объявить тебе, чья мстительная рука привела тебя к божественному правосудию. Смотри сюда… смотри на меня!..
Он взглянул на нее, и лицо его, на которое легла уже печать близкой смерти, выразило еще больший ужас.
– Капитан Лемблен, – продолжала она, – давно уже все это было мне известно. Все, что произошло здесь: твои страхи, мучения, отчаяния, дерзкие надежды – все до мельчайших подробностей, о которых рассказал твой соучастник, до удара шпаги, бывшего смертельным, все это дело рук моих.
И когда впился в нее налитый кровью взгляд капитана, которым умирающий как бы спрашивал, кто же такая эта женщина, терзающая его с неумолимой злобой, она подняла свою руку в черной перчатке.
– Я сказала вчера, что храню на этой руке, на которой ношу черную перчатку, пятна крови человека, которого одного любила на свете… и эта кровь, – добавила она чуть слышно, – ты был одним из тех, кто пролил ее!
Она наклонилась к капитану еще ближе и продолжала:
– Я вовсе не дочь генерала де Рювиньи, этой дочери никогда не существовало, – я…
Она приникла губами к уху умирающего и прошептала имя, которого никто не мог слышать, даже, может быть, сам капитан. По лицу умирающего пробежала последняя судорога, и глаза его в ужасе остановились на ней…
Тогда таинственная мстительница схватила шпагу и вытащила ее из раны; из груди капитана вырвался страшный крик, и он испустил дух…
На этот крик вбежали двое людей, которые, серьезные и пораженные ужасом, остановились на пороге. Это были майор Арлев и Арман. Дама в черной перчатке, бледная и величественная, стояла, положив руку на не остывший еще труп, на то сердце, которое перестало биться благодаря ей. Вид ее так поразил влюбленного юношу, что он, задрожав, отступил к самой двери.
Она заметила его и сделала шаг ему навстречу.
– Молодой человек, – сказала она, – я уже говорила вам, что моя жизнь полна мрачных тайн; не пытайтесь же проникнуть в них и не преследуйте меня.
Он хотел было возразить или, быть может, упасть к ее ногам, но дверь отворилась, и новое лицо появилось на пороге.
Это была женщина, молодая и прекрасная, которая безостановочно проехала сто верст в почтовой карете и явилась сюда, бледная от страха, с горящими ненавистью глазами. Эта женщина, заметив Армана, бросилась к нему, как бы желая защитить его собою от Дамы в черной перчатке… Та сделала шаг назад… И обе женщины, до сих пор ни разу не встречавшиеся, смерили друг друга взглядом, подобно двум противникам на поле битвы.
– Кто вы, сударыня? – высокомерно спросила Дама в черной перчатке.
– Меня зовут Фульмен, – ответила вновь прибывшая.
– А! Знаю… мне говорили о вас.
И Дама в черной перчатке взяла Фульмен за руку, подвела ее к постели, на которой покоилось тело капитана, и тихо сказала ей:
– Если вы любите этого молодого человека, если вы действительно любите его, то увезите, увезите его от меня! Чтобы он никогда не попадался на моем пути! Не испытывайте Бога… и особенно не пытайтесь узнать, кто я… У меня нет отчизны, нет больше привязанности… в сердце моем живет только один умерший.
И видя, что Фульмен вздрогнула, она прибавила:
– Моя миссия еще не кончена… Не пытайтесь вставать мне поперек дороги… Вы будете побеждены…
– Это мы еще увидим! – гордо воскликнула Фульмен. Она схватила руку молодого человека и заставила его последовать за собою.
На пороге гостиной она обернулась, и обе женщины обменялись взглядами, которые скрестились, как лезвия двух шпаг.
Война была объявлена!
XV
Однажды вечером Фульмен находилась в своем маленьком отеле на бульваре Марбеф в Елисейских полях. Она стояла, облокотившись о перила балкона своей спальни, выходившей в сад. Ночь близилась, чудная весенняя ночь, звездная и тихая, насыщенная благоуханиями и ароматами' цветов. Молодая женщина с наслаждением вдыхала свежий ночной воздух. Отель и сад были безмолвны. До нее едва доносился издали гул экипажей, едущих по Сен-Жерменскому лесу или спускающихся по