– Значит, вы думаете?..
– Я ничего не думаю! Быть может, да, быть может, нет. В свете, видите ли, существует два способа скрывать свою интригу: первый, и более вульгарный – это держать в отдалении своего поклонника, даже выказывать к нему антипатию, никогда ему не улыбаться, чтобы не возбудить чьего-либо подозрения, а второй, и более оригинальный – это способ баронессы, если только у нее есть интрига с графом. Она сделала его своим кавалером, он всюду сопровождает ее, и свет, не отличающийся особенною прозорливостью, говорит:
– Если бы он был тем, чем кажется, то она не афишировала бы так свою связь. Это не более как уловка.
Альберт Р. взглянул на Армана и заметил, что он бледен, как смерть.
– Неужели вы так любите это таинственное существо, лица которого вы ни разу не видали? – спросил он.
– Страстно!.. – ответил Арман.
– А если это не баронесса Сент-Люс?
– Ну что ж! Я обойду весь свет, но найду ее.
– А если это она?
Этот вопрос, поставленный ребром, ужаснул молодого человека.
– Да, – продолжал Альберт, – если это она, что вы сделаете?
– Не знаю…
– Дорогой мой, поверьте моей опытности: легче поднять Атласские горы и возложить их на ваши плечи, чем вернуть женщину человеку, которого она разлюбила. Теперь она любит графа Степана.
– Ну, что ж, я убью его!
– Это было бы несправедливо.
– Почему?
– Потому что дурно и нечестно мстить человеку за то, что его предпочла любимая женщина.
В это время молодые люди, стоявшие посреди залы, увидели баронессу, направлявшуюся к ним. В этот раз она шла под руку со старым дипломатом.
Арман подошел к ней и сказал:
– Могу я рассчитывать на счастье, баронесса, что вы согласитесь протанцевать со мною следующий вальс?
Она ответила утвердительной улыбкой, слегка наклонила голову и прошла мимо.
Все это было так естественно, что нельзя было и предположить, что она намеренно избегает вступить в разговор.
В течение часа Арман бродил по залам в лихорадочном нетерпении, ожидая начала вальса, который он должен был танцевать с «нею»; услышав ритурнель, он почувствовал страшное волнение.
– Ну, смелее! – шепнул ему Альберт Р.
Арман подошел к баронессе и напомнил ей данное слово.
– С удовольствием, – ответила она ему, вставая и опираясь на его руку.
Ах, она заговорила, и тембр ее голоса явственно прозвучал в ушах Армана; молодой человек растерялся, услышав снова мелодичные звуки, которые заставляли так часто трепетать его сердце.
В двадцать лет человек положительно ребенок в проявлениях своих чувств и делает глупость за глупостью. Арман должен был бы сначала понаблюдать эту женщину и проверить, действительно ли она всецело завладела его сердцем, показать же госпоже Сент-Люс, что он ее не знает, было бы в высшей степени умно и тактично. Но Арману было всего двадцать лет. Едва раздались первые такты вальса, как он увлек баронессу и, весь дрожа, сказал ей:
– Наконец-то… наконец-то… я нашел вас.
Она склонилась на его руку с неподражаемой грацией и, полузакрыв глаза, казалось, с увлечением отдалась вихрю вальса, когда слова Армана долетели до ее слуха.
Ее глаза широко раскрылись от любопытства, она с удивлением посмотрела на него и спросила:
– Разве вы встречали меня где-нибудь?
Этот вопрос был предложен спокойно и без тени удивления, как спрашивает женщина, привыкшая слышать объяснения в любви во время вальса и по два объяснения во время кадрили.
– Баронесса, – пробормотал Арман, – неужели вы забыли бал в Опере?
– Я была там всего один раз с мужем, – ответила баронесса, продолжая вальсировать. – Мне было тогда шестнадцать лет и мне очень хотелось посмотреть тамошний бал. Ах, там было отвратительно!
– И… вы там больше ни разу не были? – спросил Арман.
– Никогда.
Арман вздрогнул и понял, что баронесса решила отрицать свое тождество с домино.
– Значит, вы будете неумолимы? – спросил он с мольбою в голосе.
– Я? – спросила она с неподражаемой наивностью. – В чем же я могу быть неумолимой?
– О, – сказал Арман, – это, однако, ваш голос, ваш лоб, ваши волосы… Это вы!
При этих словах баронесса Сент-Люс умышленно сбилась с па вальса и остановилась; затем она надменно посмотрела на своего кавалера и сказала:
– Я думаю, сударь, что вы жертва мистификации. Я вижу вас сегодня вечером в первый раз, как же вы могли узнать меня?
Арман побледнел, и сердце его перестало биться. Теперь он не сомневался более: баронесса и домино – одно и то же лицо.
Но, изумленный спокойным ответом баронессы Сент-Люс, он с испугом взглянул на нее.
«Это сфинкс», – подумал он.
Арман не нашелся ответить ни слова в ответ баронессе, но, обняв ее за талию, с какой-то безумною яростью начал кружить ее.
Когда вальс кончился, баронесса сделала ему банальный реверанс, каким женщины обыкновенно благодарят своих кавалеров, и вместо того, чтобы позволить ему отвести себя на место, взяла под руку графа Степана, проходившего мимо него. Все это произошло так быстро, что Арман остался неподвижный и растерянный посреди залы.
Альберт Р., угадавший все, что произошло между ними, подошел к Арману.
– Ну, что? – спросил он.
– Она отрицает.
– Вполне понятно.
– А! Вы находите? – спросил он глухим голосом.
– Друг мой, – сказал Альберт, – у вас есть два выхода, если вы действительно уверены, что это она.
– Какие?
– Первый и, по моему мнению, самый разумный – это уйти отсюда незаметно и никогда не возвращаться сюда. Бывают в жизни такие случаи, когда приходится вычеркнуть из сердца друга или женщину, но это следует делать спокойно и с сохранением собственного достоинства. Постарайтесь забыть баронессу Сент-Люс и поедемте ужинать в Английское кафе, а с завтрашнего дня ищите себе новое развлечение.
– Нет, нет, – твердил Арман, глаза которого лихорадочно блестели, – я люблю ее!..
– Хорошо! Так есть только одно средство удовлетворить вашу любовь.
– Какое?
– Убить графа Степана и скомпрометировать баронессу.
– К чему это?
– Друг мой, когда женщина бросает нас, нам остается только порвать с нею связь с наибольшим скандалом. Женщины такие странные существа, что они презирают человека, заботящегося об их репутации, и безумно влюбляются в того, кто третирует их, как гризеток.
– Ну, что ж, я убью графа…
– А пока, дорогой мой, так как вы бледны, как мертвец, и обращаете на себя всеобщее внимание, то пройдемтесь по саду и подышим свежим воздухом.
И Альберт Р. увлек Армана в одну из аллей сада, освещенную маленькими разноцветными венецианскими фонариками; там он усадил его на скамью и хотел завести разговор на более безразличную тему, но Арман прервал его:
– Послушайте, я знаю только одно действительное средство, чтобы успокоиться: это уединение. Когда говоришь, то волнуешься, а молчание утешает самый сильный гнев. Оставьте меня на полчаса одного…
– Хорошо! – согласился Альберт. – Я пойду танцевать. До свидания!
Альберт ушел, Арман остался один.
Та часть сада, где он сидел, была самая уединенная и даже почти не была освещена. Большие деревья образовали широкую аллею, которая вела к павильону. Армана, сидевшего на каменной скамье, не могли заметить посетители, изредка заглядывавшие сюда, тогда как он, напротив, мог вполне отчетливо видеть их.
Но молодой человек мало обращал внимания и на шум бала, который слабо долетал до него, и на незнакомых ему гостей. Одна мысль завладела им всецело: найти повод к ссоре с графом Степаном, чтобы вызвать его на дуэль. Как ни легко казалось ему это с первого взгляда, но предлог все же надо было изобрести, а при теперешнем состоянии Армана он не мог ничего придумать. Он не был знаком с графом, не обменялся с ним ни одним словом и не мог, конечно, подойти к нему и попросту сказать:
– Я хочу убить вас, потому что вас любит баронесса Сент-Люс.
Граф мог вежливо отрицать этот факт.
И вот в то время, когда Арман ломал себе голову над этим вопросом, легкие шаги раздались по песку. Он почувствовал, точно электрический ток пробежал по его телу, и кровь прилила к его сердцу. Арман вздрогнул.
Две тени мелькнули сквозь деревья и прошли в двух шагах мимо неподвижно сидевшего Армана. Это были баронесса и граф Степан, разговаривавшие вполголоса. У Армана закружилась голова, и рука его невольно начала искать кинжал, нож или какое-нибудь оружие… Парочка прошла в двух шагах, не подозревая о присутствии человека, сидевшего на скамье, и Арман видел, как они направились к павильону.
Он окончательно потерял способность владеть собою и забыл, что сад полон гостей; он решил выследить их, подвергая себя, таким образом, быть может, насилию.
Сердце у него стучало, красные круги мелькали перед глазами, холодный пот выступил на лбу. Он издали следовал за ними, шатаясь, как пьяный; парочка проскользнула в павильон, освещенный просто канделябрами. Минуту спустя Арман, в свою очередь, пробрался в павильон, так как дверь забыли запереть, и очутился у маленькой, покрытой толстым ковром лестницы. Он поднялся по ней, и шум его шагов, заглушаемый ковром, совершенно не был слышен; он дошел до полуоткрытой двери, откуда выходил луч света… Толкнув дверь, он быстро осмотрелся кругом и остановился неподвижно, как бы пораженный громом, уничтоженный… Он стоял на пороге того самого будуара, где он провел столько упоительных часов у ног белокурой домино, будуара с восточными обоями, круглым диваном, висячими лампами; на том месте, где тогда сидела домино, он увидал госпожу Сент-Люс, а у ног ее графа Степана, державшего ее руки в своих. Вдруг баронесса вскрикнула и вскочила, точно увидела перед собою привидение. Она заметила на пороге неподвижного и бледного, как статуя, Армана.
– Вы! Вы! – вскричала она вне себя от волнения и гнева. Арман сделал шаг по направлению к ней, взглянул на пораженного графа и сказал ему:
– Прошу прощения, сударь, что нарушаю ваше уединение, но позвольте мне сказать вам, где вы находитесь…