— Смотрите, — сказал он Даме в черной перчатке. Свет шел из отверстия, просверленного в стене, отделявшей дом майора от дома графа д'Асти. Это отверстие имело форму воронки. В доме графа оно было величиной с пятифранковую монету, а на противоположной стороне раза в три больше. Это отверстие, о существовании которого обитатели соседнего дома, очевидно, не подозревали, соединяло комнату, занимаемую майором, с комнатой графини д'Асти. В ее комнате это отверстие приходилось под картиной в готической раме и очень искусно скрывалось складками обивки, покрывавшей стены.
При помощи этого отверстия, напоминавшего собою слуховую трубку, в комнате майора можно было слышать каждое слово, произнесенное шепотом у графини, даже самый слабый вздох. Постель и альков графини, находившиеся как раз напротив, были также ясно видны, и благодаря этому отверстию Дама в черной перчатке могла прошлую ночь присутствовать при страданиях, тревоге и обмороке графини; она узнала благодаря ему же о решении графа и графини покинуть Баден на следующий день.
— Взгляните, — сказал майор.
Дама в черной перчатке приложила глаз к отверстию и при свете ночника увидала Маргариту де Пон, сидевшую на кровати, закутанную в меховую накидку и горько плачущую, закрыв лицо руками.
— Как она его любит! — прошептал майор чуть слышно умоляющим голосом. Казалось, он просил пощады графине.
Дама в черной перчатке осталась по-прежнему спокойна и, по-видимому, даже не поняла слов майора.
— Неужели вы хотите, — прошептал майор, — чтобы граф завтра умер?
— Нет, — возразила она.
— Однако…
Дама в черной перчатке хотела было объяснить что-то, как вдруг ее внимание было привлечено шумом, который послышался в комнате графини д'Асти. В дверь дважды постучали. Был уже час ночи, и никто, кроме самого графа, не мог позволить себе такую смелость, горничная же входила, не стучась.
— Кто там? — дрожащим и взволнованным голосом спросила графиня.
Ответа не последовало, но дверь отворилась, и вошел граф.
— Вы, граф, вы! — вскричала графиня д'Асти, вскакивая с кровати и крайне удивленная подобной дерзостью.
— Я, — спокойно ответил граф.
— Уходите… уходите!
— Мне необходимо переговорить с вами…
— Но я не хочу и не могу слушать вас!
— Я пришел сообщить вам, — продолжал граф, — что я не могу уехать завтра.
— В таком случае, я уеду одна…
— И это потому, — продолжал граф с прежним спокойствием, — что мне предстоит завтра утром дуэль. Я позволил себе явиться к вам, чтобы предупредить вас об этом. И все-таки, клянусь вам, я долго… очень долго колебался… и чуть не ушел.
Графиня смотрела на мужа в каком-то оцепенении.
— Дуэль? — наконец выговорила она. — С кем? По какому поводу? Неужели с Ар…
— О, успокойтесь! — возразил граф, который испытывал сильное страдание, видя бледность и ужас жены.
— Дуэль не с Арманом… не с вашим Арманом.
— Граф, вы оскорбляете меня…
— Я дерусь, — продолжал граф, — с безумцем, который искал со мной сегодня ссоры потому, что я выиграл, а он проиграл в рулетку.
— И вы согласились?
— О! — воскликнул граф. — Я так мало дорожу жизнью, что принял его вызов. Умереть сразу лучше, чем умирать каждый час, каждый день.
Эти слова, произнесенные с глубокой печалью, тронули графиню.
— А что, — спросила она, — если бы… я запретила вам драться… именем нашего ребенка?
Граф печально улыбнулся.
— Теперь уже слишком поздно, — проговорил он. — Меня сочли бы за труса… Но я осмелился явиться к вам именно за тем, чтобы поговорить о нашем ребенке.
— Я слушаю вас!
— У меня есть предчувствие, что я буду убит, — продолжал граф. — Я только что сделал завещание. Вот оно…
И он передал графине запечатанный конверт.
— Теперь, — продолжал он, — у меня остается к вам одна только просьба.
— Говорите, — сказала растроганная Маргарита.
— Если я буду убит, вы уедете из Бадена, не так ли?..
— Даю вам слово.
— Прощайте, графиня, — сказал граф и вышел, даже не протянув на прощание руку графине, которая не подумала удержать его.
Граф вернулся к себе. Но вместо того, чтобы лечь в постель, он провел весь остаток ночи, погрузившись в думы. Смотря в растворенное окно, с глазами полными слез, и вспоминало первых двух годах своей счастливой супружеской жизни с Маргаритой, когда она верила ему и когда он, убийца и разбойник, считал себя очищенным от своих грехов этим чувством любви. Ночь прошла, настал день, и первые лучи солнца скользнули по вершинам деревьев. Граф услыхал шаги в соседнем саду.
Он выглянул в окно и увидал майора, прогуливавшегося в обществе толстого, неуклюжего господина с седыми усами, в котором граф д'Асти тотчас же узнал капитана, о котором говорил майор.
Было пять с половиной часов. Граф переменил белье, тщательно оделся, как каждый джентльмен, которого ждет поединок, и вышел навстречу своим секундантам.
Проходя мимо комнаты своего ребенка, граф почувствовал, что его сердце разрывается от горя. У него не хватило мужества пойти навстречу опасности, не взглянув еще раз на свою дочь. Он на цыпочках вошел в комнату и подошел к маленькой кроватке так тихо, что даже горничная, спавшая в той же комнате, не проснулась.
Граф д'Асти стоял несколько минут, погруженный в созерцание розового личика спящей девочки. Затем, нагнувшись, он поцеловал в лобик ребенка и быстро вышел как человек, боящийся, что мужество покинет его, если он промедлит там несколько минут.
Майор Арлев и капитан прогуливались по Лихтентальской аллее. Старый капитан с комичной важностью держал под мышкой две шпаги. Майор, увидав графа, пошел ему навстречу.
— Вообразите, любезный граф, — обратился он к нему, — я всюду разыскивал экипаж, но нигде не мог найти! Нам придется отправиться пешком.
— Тем лучше, — ответил граф д'Асти. — Мы прогуляемся. Идемте.
Майор представил ему немецкого капитана, и, обменявшись обычными поклонами, граф и его секунданты направились по дороге в Лихтенталь.
Виконт де Р. и его таинственные секунданты, явившиеся к нему накануне в отель, были уже на месте, когда подошел граф д'Асти. Противники раскланялись, сняли верхнее платье и стали в позицию.
Графиня д'Асти всю ночь не сомкнула глаз. Узнав, что ее муж собирается драться, молодая женщина пережила почти те же муки, как и накануне. Она дрожала за жизнь ненавистного ей человека, имя которого она носила, так же сильно, как и за Армана, которого любила.
Женщины так уж созданы, что каждый человек, как бы равнодушны они к нему ни были, приобретает в их глазах особое расположение с той минуты, когда подвергается серьезной опасности. Граф был глубоко несчастный человек, которого презрение жены бросило в беспросветное отчаяние и который принял вызов в тайной надежде покончить с жизнью. К тому же это был человек, имя которого она носила, отец ее ребенка. Графиня повторяла себе это в течение всей ночи. Двадцать раз она хотела отправиться к мужу и протянуть ему руку со словами: «Я прощаю вас!», но гордость ее возмущалась, и она оставалась у себя и падала, молясь, на колени.
Рано утром она услыхала, как встал ее муж, слышала его шаги по лестнице, и как он вошел в комнату дочери. Затем ворота с шумом захлопнулись за ним, и Маргарита поняла, что граф ушел. С этой минуты на графиню напал страх. Она ждала, дрожа при малейшем шуме, и ежеминутно подбегала к окну соседней комнаты, выходившему на аллею, в надежде увидеть возвращающегося графа.
Наконец вдали показалась карета, та самая, которая отвезла виконта и его секундантов. Карета остановилась у ворот отеля графа д'Асти, и из нее вышел человек. Графиня узнала графа Арлева и вскричала:
— Ах, я знаю, что вы приехали сообщить мне, что мой муж убит!
— Нет, сударыня, но он серьезно ранен, и жизнь его в опасности. Его нельзя было перенести сюда, и он лежит в Лихтентале.
— Ах, едем, едемте скорее. Отвезите меня к нему… — молила графиня, снова почувствовавшая расположение к мужу.
VIII
Двое суток спустя после дуэли виконта де Р. с графом д'Асти несчастный игрок уезжал из Бадена в почтовой карете. Чтобы объяснить этот поспешный отъезд и встречу, предстоявшую виконту на почтовой станции в Оосе, необходимо рассказать событие, случившееся с ним немного ранее.
Виконт дрался на дуэли в семь часов утра. Во время третьей схватки граф д'Асти получил удар в горло и упал. Виконт, его секунданты и немецкий капитан остались около раненого до возвращения майора, который, как известно, отправился за графиней и привез ее к мужу; тогда виконт де Р. и его свидетели удалились.
Как ни было велико нетерпение виконта поскорее воспользоваться наградой за свою низость, у него все же хватило мужества дождаться десяти часов утра; с чеком в руках он явился к баденскому банкиру; тот почтительно поклонился ему, — так как у немецких банкиров есть обычай особенно любезно приветствовать предъявителей кредитных листов, — и попросил его пройти в маленький кабинет, смежный с приемной. Церемонно попросив его сесть, банкир обратился к посетителю:
— Господин виконт, я получил приказ уплатить вам по переводу, предъявляемому вами.
— Ах, это очень приятно, — пробормотал виконт, встревоженный такой торжественностью.
— Но я должен произвести уплату в три срока.
— Что такое? — переспросил виконт.
— Я готов, — флегматично продолжал банкир, — выдать вам десять тысяч франков.
И, видя, что виконт нахмурил брови, прибавил:
— Затем десять тысяч франков в день вашего отъезда из Бадена.
— Ага! Требуют, чтобы я уехал.
— Этого желают, по крайней мере.
— А остальные десять тысяч франков?
— Они будут переданы вам на первой остановке. Виконт, казалось, задумался.
«Пообсудим-ка, — размышлял он. — С десятью тысячами франков я могу поиграть с четверть часа в trente-et-quarante. Если я этого не смогу, значит, мне по-прежнему не везет. В таком случае у меня останется еще двадцать тысяч франков, чтобы отправиться в Гамбург.