Рассказывают, что однажды на балу французский император попросил у Александра «уступить» ему Сперанского в обмен на какое-нибудь герцогство или королевство. Это скорее всего исторический анекдот. А вот факт: Александр там же спросил Сперанского, как ему нравятся чужие края в сравнении с Отечеством. «Мне кажется, — ответил Сперанский, — здесь установления, а у нас люди лучше». «Воротившись домой, — заметил царь, — мы с тобой много об этом говорить будем». Очень характерный для Сперанского ход мысли: установления кажутся ему самым главным.
По возвращении в Россию Сперанский был назначен товарищем (заместителем) министра юстиции и вместе с императором начал работать над общим планом государственных реформ. Этот план отличался особенностями, тесно связанными с характером и складом ума его составителя. Александра подкупило обаяние блестящего ума Сперанского, «ума твердого и прозрачно-ясного, как лед, но и холодного, как лед же» (Л. Толстой).
Приведем еще одну цитату из «Войны и мира»: «Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла прийти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя все-таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли все то, что я думаю, и все то, во что я верю».
О невероятном уме Сперанского еще при его жизни ходили легенды. Известный деятель Александровской эпохи, «преданный без лести» Александр Аракчеев потом говорил: «Если бы мне треть ума Сперанского, я стал бы великим человеком». Громадный государственный ум не принес, однако, Михаилу Михайловичу ни счастья, ни признания. Он мог бы с полным основанием повторить слова средневекового философа Абеляра: «Логика разлучила меня с миром». Воистину горе от ума…
Сперанского редко понимали окружающие. Его почитали, им восхищались, но у него не было искренних друзей. Причиной тому был сам склад его ума. Мышление его сформировалось в упорной работе над отвлеченными понятиями, он привык с пренебрежением относиться к простым житейским явлениям. Это был один из тех сильных, но «перенапряженных» умов, которые, без устали все анализируя и абстрагируя, кончают тем, что перестают понимать конкретное. Он был способен к удивительно правильным политическим построениям, но ему плохо давалось понимание действительности. «Приступив к составлению общего плана государственных реформ, он взглянул на наше Отечество как на большую грифельную доску, на которой можно чертить какие угодно математически правильные государственные построения. Он и начертил такой план, отличающийся удивительной стройностью, последовательностью в проведении принятых начал. Но, когда пришлось осуществлять этот план, ни государь, ни министр никак не могли подогнать его к уровню действительных потребностей и наличных средств России», — писал В.О. Ключевский. План составлялся с необычайной быстротой: он был начат в конце 1808 года и в начале октября 1809 уже лежал на столе императора вполне готовый. Нечего и говорить, что этот план не мог быть осуществлен в полном объеме, по выражению Н.М. Карамзина, «…не быв нисколько рассчитан на наличные политические средства страны». Это была политическая мечта, одна из блестящих утопий, время от времени озаряющих небосклон российской политики.
После того как план был принят, Сперанский был назначен государственным секретарем и больше двух лет (с осени 1809 до весны 1812 года) являлся, по определению французского философа и историка Жозефа де Местра, «первым и единственным министром империи». Получив задание царя составить проект преобразований «того, что целесообразно преобразовать», Сперанский уже к концу 1809 года подготовил знаменитое «Введение к уложению государственных законов», т. е. план преобразования Российской империи из цитадели феодального бесправия в правовое буржуазное государство. Это был замысел грандиозной реформы. Вот основные ее положения.
Россия — на грани революции. Если оставить в ней все как есть, революция неизбежна, ибо история не знает примера, «чтобы народ просвещенный и коммерческий мог долго в рабстве оставаться». Однако революцию еще не поздно предотвратить, сохраняя и самодержавие, и даже крепостное право. Надо лишь придать самодержавию видимость конституционной монархии, «облечь» его (не ограничить, а именно облечь) конституцией, крепостное же право отменить — постепенно и поэтапно.
По «конституции» Сперанского все население страны разделялось на три сословия: дворянство, «среднее состояние» (купцы, мещане, государственные крестьяне) и «народ рабочий» (помещичьи крестьяне, мастеровые, прислуга). Политические права должны были получить два первых сословия, а людям из «народа рабочего» предоставлялась (в перспективе) возможность перейти в «среднее состояние» и стать политически правомочными, когда они обретут недвижимость.
В основу государственного устройства России Сперанский первым положил идею разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. Высшим органом судебной власти должен был стать Сенат, исполнительной — министерства, законодательной — Государственная Дума. Однако над всеми этими высшими органами учреждался Государственный совет в качестве «совещательной комиссии» при царе. Как и прежде, окончательно утверждал или отклонял любой законопроект, даже принятый Государственной Думой, Его Величество Император.
Разумеется, Сперанский учитывал, что судьба его проектов (как и его самого) — в руках царя, и поэтому он формулировал свои идеи умеренно, стараясь не оттолкнуть монарха излишним радикализмом, а напротив, затронуть в нем «лагарповы (Фредерик Сезар Лагарп — воспитатель великого князя Александра Павловича, будущего императора Александра I.) струны» (Г.Р. Державин) и сыграть на них для пользы Отечества. Реформы Сперанского означали бы прорыв России от феодального самовластия к началам буржуазного права, к правовому государству. Однако значительная часть дворянства встретила реформы в штыки. Сам реформатор, простолюдин-попович, выскочка, parvenu, при дворе оказался явно не ко двору. Сперанский отнюдь не стеснялся своей «худородности», при всяком случае подчеркивая, что он не высоко ставит аристократический принцип, оценивая людей исключительно по деловым качествам. Вот одна характерная история. Сперанский до конца жизни в день своего рождения исполнял некий ритуал. Вечером он расстилал на лавке овчину и грязную подушку и спал на них. Когда его спросили: «Зачем вы это делаете?», он ответил: «Таким образом я хочу никогда не забывать о своем происхождении».
Его ненавидели и завидовали ему, и чем больше завидовали, тем сильнее ненавидели. Сперанский никогда не домогался титулов, прожив всю жизнь «простым гражданином». В графское достоинство он был возведен 1 января 1839 года, all февраля того же года он скончался, пробыв графом всего сорок один день. Сперанский был щепетильно честен, не оказывал покровительства «родным человечкам», не вовлекался в придворные интриги. Однако даже его достоинства вызывали неприятие и отторжение. Сперанский, по словам Голицына, внушал окружающим едва ли не суеверный ужас. Возможно, это было связано с тем, что он никогда не выражал никаких чувств и всегда как бы носил на лице маску бесстрастной ледяной вежливости. Всегда неизменно корректный, с безукоризненными манерами, он ни к кому не выказывал ни симпатии, ни неприязни. Говорил всегда тихо, округлыми, правильными периодами, по временам впадая в назидательный тон.
Будучи от природы человеком холодным и строгим, он совершенно замкнулся в себе после пережитой им личной трагедии: его молодая, горячо любимая жена умерла через год их совместной жизни от «родильной горячки», как тогда говорили. Сперанский был безутешен, всерьез думал о самоубийстве. Его удалось отговорить только напоминанием о том, что новорожденная дочь окажется в этом случае круглой сиротой. Сперанский никогда после этого не знал женщин, чуждался их общества «и до гроба ни с одною молвить слова не хотел». Он вел жизнь затворника, не зная сильных страстей, не ведая обыкновенных земных радостей. Все это еще больше способствовало его самоизоляции в выморочном мире рассуждений, логических построений, книжных выкладок и умозрительных схем. Его нельзя было ни купить, ни запугать, ни очаровать, ни прельстить. Светской публике он казался некоей механической куклой. Сейчас его бы назвали роботом. Вряд ли такой человек мог быть популярен…
Что же касается его проектов, то в них усматривали чуть ли не революционную опасность. На кабинет Сперанского, по словам Ф.Ф. Вигеля, «смотрели все, как на ящик Пандоры, наполненный бедствиями, готовыми излететь и покрыть собою все наше Отечество». Тот же Вигель писал позднее в мемуарах, что когда он разговаривал со Сперанским, то «…явственно чувствовал запах серы и видел в голубых глазах Сперанского синий огнь адский». Каково?! Граф Ф.В. Ростопчин вспоминал, что имя Сперанского дворяне ставили «рядом с именем Мазепы» и строчили на него доносы царю как на изменника. Ростопчин был одним из самых омерзительных персонажей эпохи. «Паркетный шаркун», придворный лизоблюд и «всеобщий предатель», он писал доносы едва ли не на всех своих знакомых, так что хорошо знал, о чем говорил. Однако скрытыми недоброжелателями и открытыми врагами Сперанского выступали отнюдь не только столь одиозные персонажи. Его заклятыми недругами были и весьма достойные люди, в том числе многие вольные каменщики.
Причиной этому была неуемная страсть Сперанского к «всеобъемлющему порядку», его желание все поставить под государственный надзор и при этом лично все контролировать. Характерный эпизод — история с ложей «Полярная звезда». Ложу эту основал в Петербурге немецкий богослов Игнатий Аврелий (Игнац Аурелиус) Фесслер. Это был человек удивительной, феерической биографии. Он окончил иезуитский коллегиум, стал монахом ордена капуцинов (ученая элита католического монашества), преподавал в университете Лемберга (Львова), где получил степень доктора богословия. Написал несколько книг по грамматике восточных языков, в том числе учебник для изучения библейского иврита. Переехал в Германию, где перешел из католичества в лютеранство и стал пастором. Вступил в масоны, написал несколько книг по истории масонства, основал «Общество друзей человечества» (!) и «Общество научных масонов».