Морозов вышел на прогулку. Он представлял собой жалкую картину. Узник с иссохшим телом, но с трепетавшей в его уме живой мыслью, с удивительной и трогательной настойчивостью, день за днем, обдумывающий и набрасывающий на бумагу гипотезы и соображения, делающий бесконечные вычисления, составляя таблицы и схемы.
Позади была, как он считал, почти вся жизнь, а впереди одна безнадежность. И ничем не отмеченная могила на маленькой косе у крепостной стены, где легли его товарищи, когда-то, как и он, полные энергии и силы, но сломленные чахоткой и цингой…
Морозов едва волочил ноги. Однако в его памяти еще мелькали вспышки метеоров и свет далеких звезд. Солдат вывел его на берег Ладоги.
– И что? Николай, есть что, в списке достойного? – вопрос вырвал его из зыбкого мира сырых миазмов.
– Ну что вы, Дмитрий Федорович. Там… вы представить себе не можете… там бездна…
– Бездна чего?
– Бездна знаний, – он поник головой, – но у меня не хватить жизни ее понять…
– Чего не хватит?!! – в вопросе сквозила неподдельная издевка, – Вы Николай, свиток прочитали?!!
– Нет еще!
– Так читайте!!! Вы что там спите!!! У нас СЕЙЧАС, сей секунд, действительно времени нет!!! – глаза Самарина словно метали молнии, – Срок вам неделя, чтобы милейший, первую ступень преодолели сами! Сами!!! Это условие!
Через два года на дворе Шлиссельбургской крепости центром любого кружка, любой беседы был Морозов, если конечно не сидел за провинность какую в Секретном Доме, что случалось с ним в неизменным постоянством, входящем уже в традиции крепости.
Близкие товарищи, часто попадавшие с ним в карцер цитадели, дали ему прозвище «Третья сестра». Остальные заключенные знали его под тихим именем «Зодиак», данным ему за его вечный поиск «зодиакального света», который был никому из них не ведом, но грел всегда и неизменно. Обслуживающий же персонал, то есть офицеры и солдаты инвалидной тюремной команды, называли его уважительно «Маркиз», уже давно забыв, с чего это повелось.
Здоровье Морозова заметно улучшилось. Он уже не харкал кровью, и доктор заметил мимоходом, что заключенный и враг государства российского Морозов обманул смерть, и похоже навсегда. Арестант, улыбаясь, сверкал всеми зубами, несмотря на всегда таящуюся в засаде цингу. В карцере он свободно качал пресс, подсунув ноги под тюремную кровать, и сидя на табурете, легко доставал затылком до пола до ста раз. Но и это было не главное. В последнее время в карцер вместе с ним норовили попасть Вера Фигнер, и Людмила, иногда приходили поляки Людвиг и Юзеф из польского дворянского сопротивления, а также друзья из «Народной Воли».
Каждый раз, встречаясь с друзьями-офицерами, он рассказывал им о том, как продвинулись они в овладении тайнами свитка.
Оба офицера тоже стали словно моложе, и выглядели здоровее.
– И как вам в это раз? – заинтересованно спросил Самарин, – Нашли пути во Вселенную, Николай?
– Вы знаете, Дмитрий Федорович, хотя расшифровка и продвигается с трудом, так сказать, метод дикой кошки…
– Чего, чего?
– Метод дикой кошки. Когда пробуешь, не зная ожидаемого результата. Но как видите пока живы, – Морозов улыбнулся.
– Ну и как?
– По-моему, в макрокосм мы вышли. Притом вышли все, – он задумался и, будто вспоминая, начал рассказывать, – Все делалось, как было написано в свитке. Мы произнесли все слова и сделали все действия. Что это было? Сон или действительность? Где я находился? На свободе или в заключении? Этого я не мог определить. Но только происходящее казалось мне так живо, так ярко, что в его реальности трудно было усомниться. Однако оно выглядело так странно, так необычно… Совсем не походило на проявления настоящей земной жизни. Вот почему во время нашего удивительного путешествия мне часто приходило в голову: не сплю ли я? Ведь сны в долголетнем одиночном заключении заменяют собою действительность и потому бывают так поразительно ярки, – он опять задумался, и философски изрек: – А чем могу я отличить то, что вижу теперь, от того, что было перед этим? Может быть, все это наше бесконечное заключение только один мой тяжелый сон?
– Тогда уж кошмарный сон, – отозвался Вышемирский.
– Я так привык к мысли, что все яркое в моей жизни – сны или грезы. Каждый раз, когда со мной случалось что-то выходящее за рамки казенного распределения наших дней, похожих друг на друга, как чистые листы тетради, сомнения в реальности происходящего сейчас же зарождались у меня в голове, – улыбнулся Морозов.
– Так ли, Николай Александрович? Нам-то, зачем сказки травить? Вы дальше рассказывайте.
Он поведал им о путешествиях к неизвестным планетам и полетах в межпланетном пространстве и среди роя метеоров и мигающих звезд.
– Что ж, брат, – Самарин первый раз назвал его так, – эта ступень пройдена. Пора подняться на вторую. Пора искать пути на дороге времени.
– Вы хотите сказать, что можно путешествовать во времени?!
– Попробуй! Вспомни наш разговор о Платоне лет пять назад, – беззвучно засмеялся Самарин, – Вспомнил. Первый шаг сделан, ты сходил назад на пять лет. Но без шуток, продолжай расшифровывать свиток.
– А что, голубки не беспокоят!? – хитро прищурился второй офицер.
– Да нет, души наши в них в безопасности, пока мы не в телах. Что вам надо в потоках времени? Будущее?
– Нет, Николай Александрович. Вы искренне удивитесь, но нам желаемо прошлое! – глаза Самарина как всегда искрились смехом.
– Что ж вас так интересует в том, что миновало?
– Многое. Многое, господин Морозов. Эры Жизни. Эры прошедших эпох. Границы неведомого, тайны древних обрядов. Атомы души и ее песни. Прошлые пророки и прошлые герои. В конце концов, тайна философского камня и тайна Великого делания в алхимии. Но все это литература, Николай Александрович. Нас интересует песня Орфея. Нас интересует не Алый гримуар Орфея или как он спускался в ад и каким путем. Это мы и сами найдем. Нас, всех братьев, интересует, на чем играл и что пел Великий Мастер? При помощи каких таинств вывел Эвридику из царства Аида?! А приземлено и без поэзии нас интересует музыка сфер, которая позволяет не только перемещаться нашим душам пока в пространстве, а в скором времени и во времени, – Самарин опять улыбнулся случайно сложившемуся каламбуру, – но и регулировать вселенную. Так что удачи вам господа…
– И дамы, – закончил за него Вышемирский.
Еще через год Людмила и Людвиг были отправлены на поселение в Сибирь, он в Якутию, а она на Сахалин. За знания свитка боролись достойные друг друга силы. В Шлиссельбурге остались Морозов, Вера и малая толика друзей и соратников. Но Посвящение было получено, и текст во второй части манускрипта расшифрован. Еще до отъезда товарищей они слетали с ними к царю Соломону и друидам, побывали у египетских жрецов и волхвов Беловодья. Путь был определен. Нужна была встреча с Христом.
Оставшись один, Морозов мог теперь уповать только на поддержку друзей унтеров. На очередной встрече он поделился сомнениями.
– Дмитрий Федорович, вы поймите, я кожей чувствую, что ключ в нем, но я не могу, образно говоря, ухватить его за хвост!
– А что говорят пророки? – заинтересованно спросил Вышемирский, – В обществе «Рассеянный Мрак» считали, что ключ все-таки в пророках.
– Пророки указывают на Иисуса, но его нет нигде!
– Нет во времени!?
– Я не знаю! – Морозов всплеснул руками.
– А может, в пространстве! – хлопнул себя по колену Самарин, – А может, во времени и пространстве сразу. Какого пророка ты не успел опросить?
– Валаама! Валаама сына Веорова, того, кто предсказал явление Христа.
– Тогда ключ – он!
– Но его тоже нигде нет!! – опять в отчаянии тряхнул волосами Морозов.
– Нет где?
– Нет на горе Нево в Палестине, там, где он пророчествовал.
– Обернись. Имеющий глаза, да увидит! – великоречиво изрек Вышемирский, – Что там за воротами?
– Ладога, – хором ответили офицер и узник.
– Не Ладога, а озеро Нево. А что на север отсюда?
– Архипелаг Валаам!!! – понятливо, так же вместе, выкрикнули они, привлекая внимание солдата тюремной команды.
– Так ты, Николай Александрович, говоришь, в крепости только ты да Вера остались из твоей команды?
– Да, – пытаясь найти подвох в вопросе, ответил Морозов.
– Это немало. Ты. Да Вера! – засмеялся Самарин опять случайно получившемуся каламбуру.
И неожиданно за ним следом рассмеялись Морозов и Вышемирский.
Глава 9
Смех прервал его воспоминания. Громкий такой смех, нескольких человек.
– Ты слышал Издатель? Слышал, о чем эти стражи социалистической собственности толкуют? – смеясь, спрашивал его Продюсер, – Уморили деды. Ей богу, уморили. Они тут, пока ты из себя узника царизма изображал, рассказывали нам, как тюремные сторожа решили, будто все в карцере поумирали в одночасье от печного угара.
– Точно, точно, – поддержал его Редактор, – и образно так, словно в кино показали. Мол, пришли сторожа из инвалидной команды вьюшки в печах закрывать, а в камерах все заключенные по нарам лежат и богу душу отдали. Не шевелится никто и признаков жизни через глазок не видать. Сторожа засуетились…, – да что я-то рассказываю, пусть они повторят.
– А че вы ржете, как мерины? – обидчиво буркнул дед, – Тогда в карцере-то и было всего трое. Морозов, Фроленко и Вера. А солдатики, когда глянули, мол, как они там, ― увидели, что все трое лежат болезные. Белые как снег и не шавеляться. Солдатики и решили, что они того… угорели от печного жара. Бывает. И за унтерами бегом. Пока то да се, пока унтеров нашли, пока те прибегли, узники ожили все и сидят себе как ни в чем не бывало. Морозов книги пишет. Фроленко Миша читает себе, а Вера вышивает крестом. У солдат глаза на лоб, а унтера от хохота аж пополам согнулись, глядя на их рожи вытянувшиеся.
– А в чем дело-то? – полюбопытствовал Продюсер, – С чего им такой облом?
– Так слух был, что Морозов ваш с товарисчами своими, отсель в другие миры летали, али по другим странам и годам путешествовали, – хитро заметил ветхий дед, – Мол, было у него знание тако. Вот, мол, он с царем Соломоном улетели беседы беседовать, тела тут побросали…