– Ну, вы даете! – восхищенно выдохнул Оператор.
– Николай у нас всегда отличался тягой к точным наукам и философии, – усмехнулся дед, ткнув пальцем в сторону гусара, – к философии больше. Это у них семейное. У него и брат был известным философом и славянофилом, – ответил Дмитрий, которого уже язык не поворачивался назвать ветхим дедом.
– Что, ребятки? Закончили свои картинки снимать? – весело спросил лихой гусар, названный Николаем, – Закончили? Пора и честь знать. Смотрите, солнышко в Неву клонится.
Все заметили, что за окном стало чуть смеркаться, да и чай в стаканах остыл. Редактор озорно свистнул, и Оператор с Продюсером начали спешно упаковывать аппаратуру.
– Спасибо… – Редактор замялся, размышляя как теперь назвать двух интеллигентного вида не старых сторожей, – Спасибо за помощь, – принял он соломоново решение, не называть их никак.
– Спасибо в стакане не булькает, – философски изрек Николай.
– Истина. Истина есть…, – жестом фокусника извлекая из сумки две бутылки водки, изрек предусмотрительный Издатель, – в вине.
– Вот это по-нашему! – отреагировал Дмитрий, – Хорошие вы ребята. И древние афоризмы в жизнь искусно превращаете, – он покрутил в руке бутылку, – Удачи вам и счастливой дороги. В Питере снимите памятник Петру и поинтересуйтесь у знающих людей, чего на нем написано… – он опять озорно улыбнулся.
– Можно вас в титрах написать? – задал вопрос Продюсер, – Как консультантов?
– Отчего ж нельзя? Пиши – согласился Дмитрий.
– А как? – доставая ручку и блокнот, уточнил Продюсер.
– Дмитрий Федорович Самарин и Николай Николаевич Вышемирский, – за них ответил паромщик.
Ручка с бульканьем упала в воду. Паром отошел от берега. Солнце клонилось к закату. С пирса крепости Орешек, Русской Бастилии, Шлиссельбургской тюрьмы им махали руками два сторожа, издалека напоминая бравых гвардейских офицеров. А на пароме, открыв рты от удивления, стояла съемочная группа журнала, да посмеиваясь в воротник телогрейки, крепко держал штурвал молчаливый паромщик, напоминающий Харона.
Глава 11
Темно-фиолетовая «акула» марки «шевроле» преданно ждала своих хозяев у памятника Великому Петру с отломанной шпагой. Издалека она напоминала верного Сивку-Бурку и Лукоморского дуба. Киношники дружно выгрузились с парома, пожав на прощание тяжелую руку Харону. Он мрачно улыбнулся, резко крутанул штурвал и погнал свою ладью назад в крепость. Все радостно разместились на мягких сидениях внутри «акулы» и, дождавшись когда она рванет с места, блаженно прикрыли глаза. Редактор на прощание глянул на улицу Шлиссельбурга. Из окна соседнего дома на него внимательно смотрел кот с разноцветными глазами. Одним голубым – другим зеленым, и хитро улыбался. Редактор плюнул три раза через левое плечо и громко сказал:
– Поехал что ли?!!
Темно-фиолетовое чудовище, словно желая оправдать свою нужность и привязанность к хозяевам, выпрыгнуло на дорогу и уверенно стало подминать всеми четырьмя колесами серую ленту бетона. Оно проскочило весь путь до города трех революций за считанные минуты, так, что показалось, это опять с ними шутят шлиссельбургские узники. Однако стрелки часов показывали наступление вечера и с должной прямотой объясняли, что весь обратный путь занял не более получаса. Не дожидаясь приказа, верный верховой зверь современного века подкатил к знакомому крыльцу, над которым красовалась надпись «Чердак». Несоответствие надписи и помещения первого этажа ни в коей мере не пугало честную компанию и не вводило в мистику, а дружеские улыбки девочек, уже накрывающих стол, примерили с ее полной несуразностью.
– День удался! – тяжко выдохнул Продюсер, осушая одним залпом большую кружку пива.
– Чем он нас и радует, – последовал его примеру Редактор, – Девочки, – повернулся он к барной стойке, – Мне как всегда грамм сто пятьдесят – двести, селедочки и огурчиков… и сразу. Заказывать на пустой желудок язык не поворачивается.
– Так что вы скажите, господа офицеры? – повернулся он ко всем, закидывая первую рюмку хрустящим малосольным огурцом.
– Так как бы… – Продюсер похрустел пальцами.
– Из этого может что-то склеиться… – неопределенно и задумчиво протянул Издатель, изучая меню.
– Из этого можно слепить бомбу, а можно все спустить в унитаз, пардон не к столу, – плеснув еще в рюмку, – поддержал Редактор.
– Извините тоже не к столу, – Продюсер опять похрустел пальцами, – С гавном съедят.
– Кто? – не преминул заметить Издатель.
– Все. Историки, физики, лирики, политики, – Продюсер перечислял, отхлебывая пиво из кружки, и слова будто тонули в пене, – Все, кому эта история с географией встанет поперек глотки. А она встанет.
– Встанет? Пусть пивом запьют, – Редактор доел селедочку и закусывал огурчиками, – Не в то горло лезет, когда в два горла жрут, – он уже все обдумал и стал благодушен и добр, – Будем делать бомбу! Наливай!
Вечер закончился как всегда сытно и радостно. Любой вечер заканчивается так, когда есть что выпить и чем закусить, в хорошем месте в теплой и дружеской компании, да еще с чувством выполненного долга. Умиротворенно откинувшись на сидения, компания позволила верной «акуле» довезти себя до мягких постелей в высотном тереме на берегу сумрачного Варяжского моря.
Пятый день подряд погода в Петербурге была на удивление солнечной, хотя и морозной. Солнце заменяло всю осветительную аппаратуру, так и не доставаемую за эти дни из бездонного чрева «акулы». Однако мороз вкупе с противным и промозглым морским ветром заставлял уже с утра ругаться грязной площадной бранью, запросто называемой в среде интеллигенции высшего разряда – матом. Ругаясь этим самым матом, вся компания вылезла утром из холодных постелей гостиницы, по всей видимости, не прогревавшихся со дня ее основания, и, глянув с удивлением на безоблачное голубое небо, стала собираться на съемки.
Съемки в этот день носили какой-то ленивый и плавный характер в стиле свадебного марша Мендельсона. Отзевав свое и вырулив в центр города, киношники вывалились на Невский у Торговых рядов. Нет, в этот раз действа, именуемого модным словом «шопинг», удавалось избежать, ибо объект интереса был совершенно другой. Мало кто из гостей города на Неве, да пожалуй, и самых питерцев современного поколения, знает, что бок о бок с храмом торговли находится самый больший в мире храм человеческих знаний. Имя ему – Российская Публичная Библиотека имени Салтыкова-Щедрина, или по-старому, Императорская Публичная Библиотека – самая большая по количеству единиц хранения библиотека в мире. Не будучи такими продвинутыми в деле хранения печатной и написанной продукции, мы тоже узнали об этом только в ее стенах.
В этот день съемки наши были не ахти как сложны, и состояли в работе внутри отдела рукописей вышеозначенной библиотеки, а точнее в интервью с одним из старейших ее работников.
Усталые с прошлого дня Оператор и Продюсер лениво расставляли свет и аппаратуру звукозаписи ― какие-то шнуры, микрофоны и микрофончики, прожекторы и штативчики, ― вокруг массивного старинного стола, чем немало позабавили и удивили всех работников означенного отдела, включая пожарного инспектора, оказавшегося милой девушкой, закованной в мундир хранителя огня.
– Это куда столько всего? – удивился представитель хранителей знания.
– Вообще-то, по науке так и надо снимать, я в книжках читала и в инструкции так написано, – неожиданно поддержала хранительница огня.
– А что у вас со светом никто не снимал? – лениво осведомился Издатель, разглядывая какой-то манускрипт.
– Так, в общем, пробежит молодой человек с кинокамерой на плече, и все, – уточнил представитель, – И так уже лет двадцать пять, Ну, насколько я помню.
– Понятно, – на ходу кивнул Продюсер, – Считайте, к вам наконец-то приехало телевидение, а не телебачение. У вас антураж, реквизит какой есть?
– Что? – удивился человек библиотеки.
– Ну, там фактурное что-нибудь? На стол бросить. Покрасивше, поярче.
– Грамота императрицы Екатерины подойдет? На ней печать большая.
– Тащи, – бросил через плечо Продюсер.
На столе появились: грамота Императрицы Екатерины Великой в подлиннике с подлинной гербовой печатью размером с чайное блюдце, разрядная книга Ивана Грозного толщиной с подушку спального вагона, морской атлас португальских мореплавателей XV века, по всей видимости, самого Христофора Колумба, и что – то еще. Правда. Милая девушка в очках, которая принесла атлас, села в углу и старательно следила, чтобы при съемках Продюсер не мацал старый атлас грязными лапами. Все шло хорошо, и съемка покатилась своим чередом. Продюсер и Оператор умело окручивали дающего скучное интервью ветерана боев на историческом поле, не забывая взять в кадр и печать, и полки, и портреты великих писателей и историков, висящие обильно по стенам комнаты.
Издатель и Редактор разбрелись, признавая свою ненужность, когда работают профи, по коридорам хранилища, роясь в шкафах и нюхая пыль времен.
Издатель прихватил с собой старательного библиотекаря и уныло выспрашивал о наличии в его отделе чего-нибудь эксклюзивного. Ученый муж моргал, пытаясь понять, что от него хотят, словно тяжело перекатывая в мозгу ненаучное слово «эксклюзив». Издатель теребил его за пуговицу и все-таки вдолбил, чего хочет. Весь его облик, скорбного раба науки, смутно напоминающий служителю книг то ли Менделеева, то ли Морозова, то ли еще кого из подвижников и столпов, по крайне мере бородой и очками, внушал доверие и располагал к диалогу. Наконец, книжный бог соизволил спуститься с высоты своих книжных Олимпов и повел Издателя в святая святых отдела рукописей – к пыльным шкафам раритетов и инкунабул. Он величественным движением руки достал папирус и тихо произнес:
– Ему почти три тысячи лет!!!
– То есть он ровесник библейских патриархов? – уточнил Издатель.
– Не знаю! – искренне растерялся хранитель.
– Его изучают?! – то ли спросил, то ли восхитился Издатель.