онера, мы всегда вспоминали Вас, Вера Николаевна, и Ваших товарищей. Ваш энтузиазм, Ваша смелость и выдержка, Ваша вера в конечное торжество идеалов, за которые десятки и сотни Ваших друзей шли на виселицу и на каторгу, вселяли в нас огромную бодрость, будили в нас готовность к борьбе.
Михаил Федорович Фроленко (1848–1938) Студент Технологического, института, затем Петровской Академии. С 1873 года член кружка чайковцев, в 1874 году ходил в народ. В 1875 году участник кружка Ковальского в Одессе, вел пропаганду среди штундистов. В 1876 году участник кружка киевских бунтарей, привез оружие из Петербурга. В 1877 году в Одессе увез В. Костюрина из тюрьмы. В мае 1878 года вывел Дейча, Бохановского и Стефановича из Киевской тюрьмы. Участвовал в попытке освобождения Войнаральского. Осенью 1878 года принят в «Землю и Волю». Член Исполнительного Комитета «Народной Воли». Участвовал в подготовке покушения под Одессой и в деле 1 марта. Арестован 17 марта 1881 года. По процессу 20-ти приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением сначала в Алексеевском равелине, а с 1884 года до 1905 года в Шлиссельбурге. С 1905 года до 1917 года жил в Геленджике. После революции жил в Москве, занимался литературной и общественной деятельностью.
В. Н. Фигнер: «Михаил Федорович Фроленко вышел из бедной семьи, видевшей много нужды и горя. Когда в Шлиссельбурге он писал свою семейную хронику, то дал ей название: «Семейство Горевых», намекая этим на горькую жизнь своих родных. Его отец был отставным фельдфебелем и служил смотрителем каменноугольных копей в Кубанской области, в 10 верстах от небольшого укрепления Хумара, а мать, рано оставшись вдовой, билась вместе с дочерь всю жизнь из-за куска хлеба и умерла в богадельне, к великому огорчению сына, бессильного помочь ей чем-либо в стенах Шлиссельбургской крепости. Тщетно просил он Департамент полиции разрешить ему посылать матери тот небольшой заработок, который мог бы сколотить физическим трудом в тюрьме. В этом ему было отказано, но сам Департамент решил послать ей из казенных сумм 50 рублей; однако, вскоре известил, что тифлисская полиция возвратила деньги обратно, так как измученная старуха уже умерла. Эта гордая, любившая независимость женщина, всегда живущая своим трудом, никогда никому не обязывавшаяся к ненавидевшая современные формы филантропии, умерла, униженная, как раз в одном из ненавистных ей учреждений, заставив преданного ей сына страдать невыразимо.
На грошевые деньги, которые мать с трудом собирала поденщиной и швейной работой, Михаил Федорович учился сначала в жандармских казармах у писаря (в Ставрополе Кавказском, где он и родился), а потом у отставного чиновника, забулдыги и, пьяницы, обремененного громадной семьей и с трудом прокармливавшего себя и детей рублевыми взносами, которые его ученики делали ежемесячно. Инспектор училища при посещении этой частной школы обратил внимание на мальчика и принял его в уездное училище, где тот и пробыл пять лет. Учился Михаил Федорович хорошо. В последний год на экзамене по географии он возбудил интерес в самом губернаторе, присутствовавшем при этом. Из всех учеников он один хорошо рисовал географические карты.
…С помощью добрых людей Михаил Федорович все же поступил в Ставропольскую гимназию и в свое время окончил ее. Вместе с однокурсниками, такими же бедняками, он добрался до Петербурга с тем, чтобы поступить в Константиновское военное училище. Но это не удалось, и после многих мытарств по разным высшим учебным заведениям, он поступил, наконец, в Технологический институт. Это было в 71 году, в год процесса нечаевцев (Успенский, Ткачев, Кузнецов, Орыжев и др.). Михаил Федорович живо помнит интерес, с которым учащаяся молодежь относилась к этому громкому делу. Вместе с другими студентами он старался проникнуть на заседания суда, но это не удалось.
Определенного плана насчет будущего у него тогда еще не было, и на следующий год он переехал в Москву и поступил в Петровско-Разумовскую земледельческую академию, где еще была свежа память об убийстве Иванова: молодежь этого заведения при поступлении первым долгом отыскивала место трагического происшествия, тот грот, где совершено было это печальное дело.
В Петровско-Разумовском Фроленко жил уроками и получал маленькую стипендию, воспоминание о которой, как о бесполезной трате общественных денег, тяготило его чуткую душу даже в стенах Шлиссельбурга, так как студентом, в тесном смысле слова, М. Ф. был, по правде сказать, плохим и занимался больше сходками, студенческими делами, чтением и дебатами. Его материальное положение были из рук вон плохо. По временам случалось буквально голодать, и в Шлиссельбурге он чрезвычайно мило рассказывал, как в один, весьма критический в этом отношении, день, перебрав все ресypcы и источники займов и денежных оборотов, он решил, что ему ничего не остается, как только, искать чего-нибудь на улице. «Я был уверен, – говорил он, – что в таком большом городе, как Москва, ежедневно происходят потери, и не может быть, чтобы в этот день кто-нибудь чего-нибудь не потерял». С этой уверенностью он пошел бродить по улицам, упорно глядя себе под ноги и ища глазами по земле. Он исколесил таким образом много улиц и переулков. Все поиски были напрасны. Но вот он видит небольшой буроватый комочек… поднимает, развертывает… и., о радость! оказывается, что это две смятые рублевые бумажки. Нечего и говорить, что в этот вечер на столе его мансарды были хлеб и колбаса, чай и сахар.
Среди этого полуголодного существования, надрывавшего силы молодого организма, одна мысль тревожила и занимала М. Ф.: Как надо жить? Что должен человек делать? И, так как жить для себя невозможно, то какого рода пользу приносить обществу? Как служить народу?..
Вместе с другим петровцем, Аносовым, состоявшим в московском кружке чайковцев, он начал первые практические шаги на почве альтруистической деятельности. Они подобрали молодых рабочих и стали обучать их грамоте, арифметике и другим предметам в размере низшей школы. Но идеалом обучаемых юношей было занятие торговлей, и меркантильные инстинкты этих учеников внушали отвращение бескорыстным подвижникам – учителям.
Бросив эту затею, весной и летом 1874 года Михаил Федорович совершил вместе с тем же Аносовым путешествие на Урал, с наивно-простодушной верой найти там квинтэссенцию русского революционного духа. Носителями его предполагались «беглые» из Сибири и сектанты «бегуны». По представлению путешественников, Урал должен был кишеть этими бунтарями и протестантами против существующего строя, и социалистам-пропагандистам стоило лишь войти с ними в соприкосновение, чтобы без особенного труда завербовать эти энергичные элементы в революционную армию. Совершив большое путешествие на пароходе, но большею частью пешком, неопытные, неумелые и всегда голодные, переодетые в крестьянское платье, путники основались кое-как на одном плохоньком заводе и, потеряв месяца три, возвратились восвояси, не видав в глаза ни одного сектанта, ни одного беглого. По прибытии в Москву оказалось, что М. Ф. должен сделаться нелегальным, потому что там, до ухода в Пермскую губернию, на его имя была открыта столярная мастерская, где интеллигенты обучались ремеслу. Один юноша, посланец Войнаральского, скомпрометировал этот адрес, а в то время малейшее подозрение, пустая записка или оговор, были достаточны, чтобы поплатиться несколькими годами предварительного заключения. Нежелание ни за что ни про что сесть в тюрьму раз навсегда оторвало М. Ф. от всех уз и благ легального и буржуазного существования. Во время процесса 193-х он числился привлеченным, но не разысканным. Так с 74 года он жил жизнью революционной богемы, без постоянного имени и пристанища, среди ряда странных метаморфоз и чудесных приключений, герой и бродяга, не знающий, кем и чем он будет завтра, где и как кончит свое сегодня. Долго не попадая в руки искавшей его полиции, он вел это фантастическое и беспокойное существование до 17 марта 1881 г., когда был схвачен в Петербурге близ квартиры Кибальчича, где была устроена западня. За этот период 74–81 гг. его жизнь полна скитаний и героических дел. Необычайная искренность, простота и отвращение к фразе и к теории были его характерными чертами за этот период. Он не любил говорить и относился с нескрываемым пренебрежением ко всяким отвлеченным спорам и разглагольствиям. Если бы в организации такого взгляда придерживались все – это было бы большое зло: революционная партия должна иметь своих теоретиков и своих ораторов, которые не только умеют, но и любят поговорить. Но, если бы она состояла исключительно из последних – дело было бы еще хуже.
Рассудительный и хладнокровный человек практики, каким он был, Фроленко имел громадный вес в организации. Ни одно серьезное дело не обходилось без того, чтоб «Михайло», как его звали товарищи, не был призван для совета или участия. Психология революционера еще ждет своего исследователя и художника, но великое «искание» души, не укладывающейся в нормы существующего, есть одна из характернейших черт этой психологии. Просматривая жизнь Михаила Федоровича, как нельзя более убеждаешься в этом. На свободе он искал путей и средств, как перестроить жизнь и переделать самих людей. Сначала студент-технолог, студент-агроном, затем – член кружка чайковцев, учитель-пропагандист; потом, на юге, вместе с Дебагорием-Мокриевичем и М. Ковалевской, – бунтарь, прислушивающийся к народному брожению, чтобы поднять массовое восстание. Позднее – участник Липецкого и Вopонежского съездов, член партии «Народной Воли», агент Исполнительного Комитета. Что это, как не дух мятежника, который смотрит на жизнь, как на здание, в котором тесно жить и которое, так или иначе, надо перестроить.
Простой, необыкновенно скромный, без всякой мишуры и блеска, он принадлежит к людям, которые ничего не теряют оттого, что стоишь к ним близко. Напротив, чем больше узнаешь его, тем больше любишь. Если героизм состоит в том, чтобы становиться в положение огромного риска, хладнокровно и отважно совершать самые опасные дела, относясь притом к совершению их как к самому обыденному поступку, то Фроленко, несомненно, истинный герой. Освобождение в 77 г. Костюрина из тюрьмы в Одессе, еще более чудесное освобождение в 78 года трех товарищей из киевской тюрьмы (Стефановича, Бохановского и Дейча) – эти дела, осуществленные единоличными силами, с громадным риском для себя и без малейшего риска чужою жизнью, не могут не внушать восхищения к их исполнителю и навсегда останутся одною из самых блестящих страниц нашей революционной истории.