— Вы правильно и умно рассуждаете, мисс Эвери. Ну а теперь давайте еще поупражняемся. Может быть, вы небрежно целились. С такими зоркими глазками, как ваши, можно попасть в какую угодно цель.
Джинни было приятно выслушать неожиданный комплимент. Она перезарядила револьвер, прицелилась, начала стрелять и попала на этот раз три раза из шести.
— Результаты улучшаются, — сказал Стив, и Джинни расцвела от удовольствия.
Она продолжала стрелять, а Стив смотрел на нее и понимал, что старается она для него. Ведь она сказала, что не хочет никого убивать, значит, учиться метко стрелять ей ни к чему. Ну, вот он и добился своего: девчонка ради него из кожи лезет.
Когда она, выпустив еще шесть зарядов, четыре раза попала в цель, проводник сказал:
— На сегодня хватит. Вполне удовлетворительно. Теперь — двухмильная прогулка.
— Но я сдала экзамен по стрельбе, учитель?
— Да, еще бы! Ну, поторопимся…
Стив задал темп, шагая со скоростью, с какой движется в пути фургон. Он не хотел заводить беседу — и так достаточно фамильярничал с ней сегодня. Он будет идти молча, наслаждаясь тем, что находится наедине с ней. Вдруг он остро почувствовал, что хочет остановиться, поцеловать ее и обнять. Не время, одернул он себя, еще рано. И всю дорогу повторял себе: «Не время, еще не время…»
Джинни шла на два шага сзади проводника и тоже молчала. Она угадала, что он хочет соблюдать дистанцию и сохранять молчание. Ну что ж, пусть будет только эта приятная спокойная близость, она не станет завязывать с ним беседу в этой опасно романтической ситуации. Она чувствовала, что он смягчился, хорошо бы он остался таким.
Они вернулись в лагерь, попрощались и расстались.
Джинни взяла перемену одежды и пошла искупаться к реке. Она обнаружила, что ее месячные кончились, и была рада этому. Она долго мылась, терла себя и, наконец, освеженная, вернулась в лагерь и пошла к Элли Девис. Та жарила на костре рыбу, пойманную мальчиками.
Она увидела, что Стива пригласили на ужин Джексоны, и подивилась, как он может выносить несносную Луизу и ее молчуна-мужа.
А она-то хотела угостить Стива едой, которую привез из города Чарльз. Но еда пригодилась: двое из детей Элли не любили рыбу, и Джинни дала им цыпленка. А при виде пирога с яблоками, испеченного Мартой Эвери, у ребят глазки заблестели.
— Ну-ка, кто съест ужин без остатка, получит кусок пирога! — весело воскликнула Джинни.
Вирджиния Марстон была спокойна и довольна прожитым днем: своими успехами в стрельбе, мягким поведением Стива. Она еще не знала, какие переживания ждут ее ночью.
5
Мужчины и женщины собрались вокруг ярко горящего костра и вели оживленную беседу — конечно, о бедствиях родного Юга. Чтобы не разбудить детишек, они собрались поодаль от фургонов, за последним в ряду фургоном Джинни, и та могла слышать, о чем говорили собравшиеся. В бледном свете месяца лица были неразличимы, Джинни узнавала только голоса, но иногда при вспышке пламени и лица знакомых мужчин и женщин. Заинтересовавшись беседой, Джинни отложила книгу, потушила фонарь, слегка приподняла холщовую занавеску и стала внимательно слушать.
— Некоторые считают, что необходимы решительные действия. А я не могу представить, что именно можно предпринять, как можно добиться перемен, не оказавшись сразу за решеткой. У власти радикалы, и они проводят свою политику. Они выбрали своим предводителем секретаря по делам войны Стэнтона. Этот человек не свернет со своего пути, и в необходимости перемен его не убедишь. Наши руки связаны.
Джинни узнала голос Стива Карра и изумилась, что этот человек говорит о политике, что его тревожит вопрос о реформах. Странно, он ведь ясно говорил ей, что заботится только о самом себе, предоставляя возможность миру идти своим путем…
— Нет, все-таки честные люди должны бороться за то, чтобы освободить Юг от контроля янки и добиться самостоятельного правительства, — возразил Стиву Стюарт Девис.
— Главное — мы должны принять «Кодекс о черных», — перебил его Дэниэлс. — Нельзя жить под угрозой штыков и под командой янки. Мы покончили с рабством, почему же нас не оставить в покое и не дать нам возможность жить по собственной воле? Бывшие рабы не способны еще быть гражданами нашей великой страны, общаться с нами на равных и тем более править нами, как желают эти сумасшедшие янки. Мы не тронем их и дадим им возможность спокойно существовать рядом с нами — на это мы можем согласиться, и пусть янки этим удовольствуются. Но мы не желаем фамильярничать с ними и не дадим им схватить нас за горло.
— Мы, парни из Джорджии, не струсим перед неграми. Если они что-то учинят, мы сейчас же упрячем их в тюрьму или оштрафуем. Все по закону.
Джинни не видела, кто подал эту реплику.
В разговор ворвался Гарри Браун.
— Пламя ада! Никто нам не поможет! Президент связан Законом об армии, приказы проходят через генерала Гранта. Пусть это не наш президент, но мы, южане, хотим, чтобы он управлял страной, а не эти хищные радикалы. Пламя ада, наш Юг разрублен на пять округов с военным управлением. Они хотят, чтобы мы согласились признать за неграми право голоса. Они получат право голоса и будут управлять государством, а мы — нет, потому что мы сражались против Соединенных Штатов! Мы не имеем никакого возмещения за рабов, которых потеряли, за дома и имущество, которые сожгли и разграбили. Мы не можем даже получить займов, чтобы пережить тяжелые времена. Они хотят, чтобы мы платили налоги за годы проигранной нами войны, а мы не можем их выплатить, у нас нет денег, и янки захватывают эту землю за неуплату налогов. Почему мы должны голосовать за законы, направленные против нас, и потом подчиняться им? Пламя ада, мы теперь даже не входим в союз! У негров больше прав, чем у нас, африканцы полноправны, а мы — жертвы произвола!
— Это же не только в политике, — поддержал его Эд Кинг, — то же самое в бизнесе. Они захватили торговлю, и купля-продажа наших товаров зависит от них. Поэтому моя сыроварня перестала приносить доходы. Я конечно, восстановлю свое дело в Техасе, построю новую.
— А эти янки когда-нибудь уберутся с Юга? — спросила Элли.
— Завоеватель никогда добровольно не откажется от захваченного, — отозвался Эд Кинг. — Они швырнули нам эту подачку — Акт об амнистии, — но он мало кому помог на Юге. Почти все восприняли его как издевку.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, Эд! — вступил в разговор Джеймс Виггинс. — Те, что были чиновниками или имели состояние до войны, должны теперь словно милостыню просить и получать подачку от президента. Я не хочу клянчить у этих янки, унижаться перед ними.
— Мы могли бы выиграть войну, если б не были джентльменами. Джеф Девис вел себя слишком благородно, да и все мы… Если бы мы ринулись на Север, пока Эби Линкольн не набрал хороших генералов и не обучил свои войска… Надо было напасть, пока они были слабы. А потом они набрались сил.
— Янки не имеют никакого права задирать нос перед нами и третировать нас за то, что у нас было рабство! — раздраженно бросил Дэниэлс. — Они словно позабыли, что у них тоже было рабство еще в 1805 году. Потом у них начала развиваться промышленность, и они отказались от рабов — негры не умели работать на фабриках, фабричными рабочими стали белые. А мы по-прежнему жили доходами с наших плантаций, и негры нам были нужны, чтобы их обрабатывать. Мы не могли отказаться от них! А они распушили перья и потребовали уничтожения рабства как такового в 1830 году. Провозгласили себя защитниками негров. Я не знал ни одного джентльмена с Юга, который бы бил и калечил своих негров, с чего бы это портить свою собственность! Негры стоили слишком дорого, чтобы их бить и калечить, и южане обращались с ними без всякой жестокости. А мне вот искалечили ногу в тюрьме, куда меня бросили северяне. Янки не имели никакого права лишать нас нашей собственности. Отмена рабства была только предлогом, чтобы нас подавить и разорить. Они — наши враги, они ненавидят нас. Считают нас глупыми и отсталыми, смеются над нашей тягучей южной речью…
— Пламя ада! — снова взорвался Браун. — Да им наплевать на этих африканцев. Янки уже нарушают их права, которые прежде защищали с барабанным боем.
— Все началось с Миссурийского компромисса в 1850-м, — сказал Эд Кинг. — Мы не должны были идти на это. Нелепое дело раба Дреда Скотта… Ну а когда началась блокада и захват северянами наших территорий, то даже те южане, у которых и рабов-то не было, поднялись на защиту своего Юга. Мы должны были выступить!
— У нас есть президент, конституция и Конгресс, — сказал Дэниэлс, — но они ничего не делают для нас. Мы имеем больше оснований быть верными Югу, а не Союзу Штатов.
— Как хорошо было раньше: Север далеко, сам по себе, и нам не было до него дела. А потом железные дороги и телеграф приблизили нас к ним, и они стали лезть в наши дела. Проклятый прогресс!
— Ты прав, Эд, — заметил Джеймс. — Они стали кричать о том, что необходимо отменить рабство, а на самом деле они просто завидовали богатству и изобилию нашего края. Рабство было предлогом, они хотели сокрушить нас. Они даже поддержали этого ужасного негра Джона Брауна, который кровожадно напал на белых в Харперс Ферри.
Вступил в разговор спокойный Сэмюель Джексон:
— Я читал документы и знаю точные цифры: всего триста пятьдесят тысяч из шести миллионов владели рабами; менее двух тысяч имело сотню и более рабов, большинство владели четырьмя или двумя-тремя.
Снова заговорил человек, лицо которого Джинни не могла разглядеть:
— Во время Гражданской войны Джорджия держалась благодаря своим железным дорогам, порту и трем арсеналам, но Шерман все разрушил. Он даже взял в плен Джеффа Девиса в Ирвинвилле.
— Шерман, этот ублюдок, его бы расстрелять надо! — выпалил Дэниел. — По его приказу солдаты северян творили жестокие дела. Немыслимо жестокие даже для военного времени!
— Хорошо бы он попался в руки Ку-Клукс-Клана, уж эти парни расправились бы с мерзавцем, расстреляли на месте. В Алабаме много ку-клукс-клановцев — мы скоро будем проходить по этому штату. Там Ку-Клукс-Клан и возник, и первая столица Южной Конфедерации была в Алабаме, в Монтгомери.