— Ты никогда не терял меня и не потеряешь, любовь моя, никогда. Ты — единственный мужчина, которого я полюбила и буду любить. Как я боялась, что ты не полюбишь меня, или полюбишь — и не захочешь в этом признаться. Я боялась, что твоя любовь существует только в моем воображении. Я хочу всегда быть с тобой, Стоун Чепмен.
— Когда я с тобой, Джинни, я словно безумный. Хочу касаться тебя, ласкать, целовать без конца. Хочу слышать твой смех, видеть твою улыбку, видеть тебя, что бы ты ни делала. Говорить с тобой, охранять тебя, дарить тебе счастье. Если бы я не был начеку, моя пылающая красавица, я сгорел бы в твоем огне.
— Значит, огонь поглотил бы огонь, любимый! Это ты поглотил меня, я вся в тебе, от макушки до пят.
— Мне самому странно, что я говорю о любви — это впервые в моей жизни. Я всегда старался держать свои чувства в узде, но тебе я хочу раскрыться целиком, до самого конца, — тебе, Джинни. Ты — самое замечательное, что я встретил в жизни, Джинни. Я не знал, что способен на такие чувства. Ты вызвала их к жизни, Джинни, и с тобой я могу разделить их. Ты отвлекала меня от всего, завладела мною: моими мыслями, временем, энергией. У меня теперь мозги набекрень, я думаю только о тебе. Я сожалею, что обманывал тебя в прошлом, Это не повторится.
Джинни почувствовала, что эта, впервые в жизни, полная откровенность и самоотдача повергают самого Стоуна в смятение, и она, как будто не замечая его волнения, шутливо возразила:
— Я бы предпочла не отвлекать тебя, а неудержимо привлекать.
— Вот как! — улыбнулся и Стоун, словно избавившись от непривычного напряжения, благодарный за ее уловку: — Так и есть, женщина, так и будет. Но отвлекать-то та отвлекаешь, и мне надо быть настороже. Не то ты справишься со мной легче, чем опытный ковбой с мустангом-жеребенком. У меня есть мое дело, и мне будет нужно и отвлекаться от тебя.
— Ну конечно! — весело согласилась она и, уткнувшись в его плечо, прошептала: — Я так люблю тебя и хочу тебя, Стоун…
Обвив руками его шею, она прильнула к его губам, и он поцеловал ее так, что у нее перехватило дыхание. Она чувствовала, что настал миг торжествующей любви, жаждала разделить его нежность и страсть. Она горела страстью, изумляясь, что желает ласкать его неистово, бесстыдно, словно куртизанка. Он застонал от желания и сжал ее в объятиях. Он осыпал поцелуями ее лицо, повторяя снова и снова, что любит ее. Его рука с намыленным платком скользнула вниз и раздвинула ее бедра, достигнув сокровенного местечка, скрывающего ее женскую сущность.
Джинни чувствовала себя как крепость, которая неистово желает сдаться победителю. Каждая клеточка ее тела призывала Стоуна, а сокровенная женская плоть словно пылала огнем.
— Ты сводишь меня с ума, Стоун. Я хочу тебя сейчас же, — простонала она.
Стоун торопливо смыл с их тел мыло, поднял ее на руки и понес в хижину. Он положил ее на узкую койку и лег на нее. Чувствуя неистовое желание, он боялся, что слишком быстро кончит, но Джинни простонала:
— Скорей, а то я умру от голода, я безумно хочу тебя.
Он повиновался, глубоко дыша, стараясь управлять собой, но Джинни так неистово рвалась к нему, что он уже не мог владеть собою. Остановившись на минуту, он прошептал хрипло:
— Подожди, любовь моя. Это только передышка.
— Не медли, Стоун. Я готова, больше чем готова… — прошептала она в ответ.
Он с новой силой ринулся в нее, как будто только и ждал этого призыва. Музыка любви зазвучала в ее теле, все громче и могущественнее, и наконец наступило крещендо.
Кровь Стоуна бурлила, стук в ушах раздавался, словно военный танец апачей, танец победы.
— Я люблю тебя, Джинни Марстон, — прошептал он.
Они нежно поцеловались и замерли, испытывая счастье и покой. Оба знали, что теперь они едины телом и духом и единое будущее лежит перед ними.
Стив снова поцеловал ее с такой нежностью, что она заплакала от счастья. От теперь принадлежал ей, союз их был нерушим.
Словно читая ее мысли, Стив сказал:
— Ты — моя, Джинни. Ничто нас не разлучит. И никаких тайн от тебя больше не будет. Никогда.
Они еще немного отдохнули, но тут у Джинни заурчало в желудке — время близилось к полудню, а они еще не завтракали.
Стоун засмеялся и сказал:
— Пойдем вместе готовить, ты заодно и волосы высушишь перед огнем, не то озябнешь с мокрой головой.
— Если озябну, я теперь знаю восхитительный способ согреться. — Она обольстительно улыбнулась.
— Готов служить вам, леди, вот только поем и отдохну.
— Это изумительно, — сказала Джинни, сытая и умиротворенная, отпивая из чашки горячий кофе.
— Да, согласен, неплохой образ жизни. Мы можем жить так на ранчо — я присмотрел место для нашего дома.
— А твой отец согласится?
— Счастлив будет! И матери ты по душе. Оба с нетерпением ждут от нас внуков.
Джинни радостно улыбнулась.
— Если мы будем так усердствовать, внуки появятся до свадьбы.
— Так это отлично! Давай сейчас же поженимся в Денвере! К чему тянуть?
Пульс Джинни забился учащенно.
— И ты готов бросить странствования по вольным просторам и жить в стенах дома с требовательной женой и крикливыми ребятишками?
— Это все весьма привлекательно для меня, женщина!
— Боже мой, как ты изменился, мой брыкливый проводник! Как ты раньше боялся дома и семьи! — Она сунула ему в рот кусочек хлеба. Стоун удержал ее пальцы и облизал их, черные глаза его блестели растроганно.
— Ты изменила меня, Джинни, спасибо за это. Ты выявила мое лучшее «я», о котором я и сам не знал, и заставила меня понять самого себя. Если б в марте мне кто-то сказал, что в июле я женюсь, я сказал бы этому парню, что он спятил.
— Я могу сказать о себе то же самое. Но Стив Карр полонил меня, а Стоун Чепмен связал по рукам и ногам.
— Мы созданы друг для друга, Джинни, — серьезно сказал Стоун.
— Да, моя любовь. И судьба так считала — все время сталкивала нас. На дороге, на ранчо, и вот теперь здесь.
— Удивительно. Мой Дух-Хранитель был добр ко мне в этом году.
— Ты должен мне все рассказать о народе твоей матери.
— Скоро они уйдут в прошлое, Джинни. Белые люди истребили их и зашали в резервации, где гибнут их тела и души.
— Я сожалею, Стоун; это очень печально для тебя и твоей матери.
— Это жизнь, Джинни: выживает сильнейший. Белых людей больше, оружие у них лучше, вот они всем и завладели в стране моих предков.
— И еще потому, что они алчные. Может быть, со временем все изменится.
Он покачал головой и сказал:
— Никогда.
— Кто знает? Вот мы с тобой изменились. Посмотри на меня: неженка-барышня, южная леди храбро одолевает пути Дикого Запада… благодаря знакомству с грубияном-проводником. Перемены возможны. Все возможно: мы оба — тому доказательство.
Стив улыбнулся и кивнул:
— Ты права, женщина.
Они еще поели в молчании, потом Джинни спросила:
— Ну, так что мы будем делать?
— Завтра отдохнем, в четверг поедем в Денвер. Я пошлю по телеграфу запрос отцу — не получил ли он письма от Мэтта. В ожидании его ответа мы поженимся и запустим в ход план разработки рудника. Начнем работу сами, а когда соберемся домой, вкладчиков найти будет нетрудно — здесь то и дело возникают компании, в этих краях много месторождений.
— Отлично. Но не будем забывать про Фрэнка. Надо держаться настороже. Если отец…
— Но мы же убедились, что отец давно не появлялся в этих краях. Все-таки я завтра порыскаю в округе и узнаю, кто тут обосновался и сделал заявку. Я скоро вернусь, женщина; запрись и не показывайся.
— А я без тебя отскребу эту грязную комнату, чтобы следующий день провести более приятным образом.
— Ты права, женщина. Ишь ты, я заарканил умную девчонку.
— Я приготовлю обед и сменю белье на кроватях. Жаль, что они приколочены к стене, не то бы мы их сдвинули — они слишком узкие.
— А вот это неумно. Куда же мы положим твоего отца? И что он скажет, увидев сдвинутые вместе кровати, — со смешком возразил Стоун и предложил: — Еду я приготовлю. Скоро нам придется закрыть ставни — гроза надвигается. Не подливай масла в лампу. Посидим в темноте, а там и спать пора. — Он снова усмехнулся и подмигнул ей.
Джинни была несказанно счастлива видеть его таким веселым и умиротворенным.
— Посидим, вот еще, — надув губки, возразила она. — По мне лучше лечь… или еще чем-нибудь заняться.
— Ну, женщина, — проворчал он, — не раскаляй меня как железо в огне… не то я поставлю на тебе свое тавро!
Джинни сдернула с себя плед и посмотрела на свое обнаженное тело:
— Да где ж ты найдешь на мне местечко без своего тавра? Каждый дюйм моего тела заклеймен буквами «С.Ч.» Если не веришь — проверяй, пожалуйста.
— Ты — такой соблазн, что надо мне поскорей приготовить еду, не то придется делать это завтра. За работу, женщина!
Оба рассмеялись, и каждый занялся своим делом.
Через полчаса налетела буря. Стоун закрыл ставни и запер дверь, убрал на крышу хижины веревку и лестницу.
— Давай лучше потушим лампу, — сказал Стоун, — не то на завтрашний вечер масла не хватит. Ты готова?
— Да, сэр, — застелила обе кровати чистым бельем. Вам которая — справа или слева?
— Начнем с той, на которой ты лежишь.
Джинни откинула с плеч плед, он упал к ее ногам.
— Сегодня — на этой, а завтра — на той!
Стоун улыбнулся, сбросил брюки и потушил лампу.
Джинни потягивалась, словно довольная кошечка. Ее разбудило скворчание сала на сковороде; в воздухе стоял запах свежесваренного кофе.
— Доброе утро! — сказала она своему будущему мужу, склонившемуся над плитой. Он сразу обернулся к ней:
— Не только доброе, но и прекрасное, хотя не такое прекрасное, как ты! Завтрак почти готов.
Буря отбушевала ночью, ставни и двери были открыты, в хижину вливался солнечный свет. За окном пели птицы, шумел водопад. В комнате потрескивали дрова в плите и шипело на сковороде сало.
— Почему ты не разбудил меня?