– Ну, здравствуй «земляной червяк».
– Здравствуй, здравствуй Сиятельная. Все носишься по земле вихрем. Все метешь своими огненными косами города и уделы, раздувая пожары войны и костры очищения.
– Мету и дальше мести буду. Скоро подружка моя с другой косой стальной по моим дорожкам помчится со своим войском. Тебе их на засеках сдерживать, на перевалах назад обратать пробовать. Они ж наших приказов не слушают и стрел твоих острых не боятся. Одно токмо их сдержит, что Стражи вы. А с вами даже сама Марана, и дочь ее Смерть силами меряться не будут.
– Так ведь и с тобой тоже Сиятельная.
– А я и не меряюсь, мы с ней мирно живем. Что мое – то мое, Что ее – то ее. Иногда может, поспорим чутка, но не до драки.
– Потому и пошел слух, где твои косы рыжие мелькнули. Там и стальную косу серую ожидай вскорости.
– То люди, кои за собой вину чуют, эти слухи по ветру носят. Пусть. Не убудет. Зови к столу. Соловья баснями не кормят.
– Милости просим. И монаха твоего и валькирию. Кого-то напоминает она мне…вспомнил. Выросла девонька, значит так богам угодно. Прошу.
Они присели за разговором. Вильгельм рассказал, что все то, что задумали, пусть через пень колоду, но делается. Конфедерация военных кантонов – Швейцария утряслась, в боях против разбойных налетов и лихих людей выстояла. Битву кровавую при Моргартене выиграла. Сейчас союз военный обустраивается, крепчает.
– А сосед твой, Беренгарий, как? – Спросила Мари.
– Маркграф Еврейский? Он что. Как ты ему сказала, так он и сделал. Кош ордынский собрал в калиту, окружил обоз верными братьями и подался через Юпитерову гору к герцогу Швабскому – Герману, а оттуда, опять же, как ты и наказывала, на Русь к городу Пресвятой Богородицы. Слышал я, что и в Париже кош ордынский ищейки Филипповы проворонили. Пока Жаку да его ближним руки заламывали, кош-то и уплыл.
– Именно так, Вильгельм. Очень ты слово точное подобрал «уплыл». Братья его еще за день до того, как Ногарэ в Тампль нагрянул, вывезли. Ночью аккуратненько уложили в обоз и в Ля Рашель. Там на набойные насады загрузили и по Северному морю вкруг всех, через варягов, по волокам в греки. Челом били на Руси Пресвитеру Иоанну, в городе Пресвятой Богородицы. Так что там всю калиту и вытряхнули за Кромы, где кромешный орден сидит.
– То правильно, – Подтвердил Телль, – Кромешники они народ сурьезный, почти что Стражи. Псы казны. Они опричь всех живут. С земельным, земским людом не общаются. Они любого за казну загрызут намертво. У них калита ордынская в безопасности. Вы-то куда путь держите?
– В Верону. Хочу вот валькирию с Сент-Омером познакомить.
– С Данте что ли? Так нет его в Вероне.
– Что? Он что и с Ханом Скалы рассорился? – Встрял Микулица.
– Да нет. Просто Хан к нам подался. Вон у озера Женевского стан ставит. Говорит невмоготу смотреть, как Ангелы на землях пахоту наводят, да ремесленников пригревают. Вот и пришел под наше крыло. А Данте с ним не пошел, подался в Равенну к Гвидо де Полента. Воеводе местному.
– А что? Равенна хороший город, старый. Рода там знатные сидят. Еще из первых ордынцев. Имперский город. Там Теодорих еще правил, первый наместник восточных провинций завоеванных. Там Дворец и усыпальница первой царицы Галльской. Значит, потянуло графа к прошлому, перед уходом на остров, с молодостью прощается. Надо поспешать, боюсь, не застанем его в этом мире. Так что извини стрелок. Спасибо за приют за ласку. Путь наш удлинился, поедем мы. Прощевайте Стражи. Бог вам в помощь.
– Счастливой дороги Сиятельная. Будет оказия всегда рады видеть вас всех у наших костров, – Вильгельм придержал стремя Мари.
Долго махал вслед удалявшемуся стуку копыт. Он всегда с удивлением и восхищением относился к этой женщине. Сколько он знал ее, она всегда была в движении, в пути, в поиске чего-то того, что не хватало другим. Чистоты что ли, истины. От нее всегда исходил невидимый свет солнца, не даром ее прозвали Сиятельной или Лучезарной. Они оба были служителями Артемиды, Матери-Природы. Но она вошла в сонм Совершенных, Высших властителей этого мира. Хрупкая, добрая, улыбчивая. Но в тоже время жесткая в решении своих задач и неумолимая в достижении поставленной цели, безжалостная к врагам и беспощадная к любому проявлению измены. Ближайшая подруга самой Смерти и первая из весталок Судьбы, неумолимая Богиня Мщения – Арина и сладостная Богиня Забвения. Загадочная женщина, перед которой хочется преклоняться, и которой хочется служить. Телль посмотрел в ту сторону, куда умчался ее маленький отряд и ему показалось, что солнечные зайчики заметают маленькими метелками следы оставленные копытами ее коня.
Глава 2Великий творец
В этом мире каждый человек не столько творец, сколько его предвестие. Люди несут в себе пророчество будущего.
Она быстро нашла в Равенне, место обитания Данте. Да и где ему было быть, как не в осьмерике церкви Сан-Витале. Данте стоял у алтаря, о чем-то задумчиво разговаривая то ли с Богом, то ли сам с собой. Она вошла в дверь и остановилась. В падавшем из верхнего окна луче, фигура Великого Мастера напоминала бронзовый памятник. Чеканный его профиль резко выделялся на фоне темных картин иконостаса, плащ со споротым тамплиерским крестом, все равно явно хранившим его отпечаток, был небрежно накинут на плечи. Кажется, вокруг его головы светился нимб или лавровый венок, в любую минуты могущий превратиться в терновый. Свет плясал на его одежде, напоминая отблески огня. Мари покрутила головой, чтобы стряхнуть наваждение. Обернулась к Жанне, стоящей за ее спиной. Может та увидела, что. Но Жанна успокоила ее взглядом.
– Входите, чего у двери толпитесь, – Не поворачивая головы, сказал бронзовый памятник, – Только вас и ждал. Так бы давно к Раймону умчался. Надоело все. Пора отдохнуть. Ну, чуял, как ты ко мне спешишь Малка. Да и побратима вон обнять хотел, когда еще свидимся. Валькирию новую хотел посмотреть, слух о ней впереди нее бежит. Как когда-то о тебе, Дева Мария. Помнишь? Помнишь, как тебя в Новом Израиле звали? А, Малка?
– Помню. Граф мой любимый. Как же ты себя измочалил-то, извел себя весь. Пойдем из баптистерия этого куда-нибудь. Косо смотрят ныне здесь на тех, кто старую веру блюдет православную. А ты прямо среди бела дня…
– А мне Малка бояться нечего. Я свое отбоялся за долгие годы свои. Пойдем, коли хочешь. Что хочет женщина – того хочет Бог! – Он назидательно поднял палец.
– Пойдем, поэт. Присядем где. Мы чай с дороги.
– Пойдем, пойдем девоньки. Ко мне пойдем. Тут не далече. Сядем рядком – поговорим ладком.
– Ты Мастер, говорят, книгу какую-то волшебную написал?
– Книгу не книгу. Написал Малка, написал книгу. Назвал «Божественная комедия». Вся жизнь наша комедия. Это я понял сейчас. Все что делали насмарку. Братство в распыл пустили, я ведь в него душу вложил. Сколь про него легенд и мифов сочинил. Целую «Книгу судей» написал, еще судей нет, а уже написал. – Он повернул в улочку, ведущую от баптистерия к морю. Прошли мавзолей воеводы Теодориха, и вышли к небольшой вилле прямо на обрыве над голубой далью моря.
– Заходите. Заходите. Это берлога моя. Не то, что во Флоренции, и даже не то, что в Вероне. Но я здесь засиживаться, не намерен. Допишу последнюю главу и…
Гости зашли, расположились во внутреннем дворике, где били прозрачные струи маленького фонтана, у которого в тени оливы и в кустах роз расположилась небольшая беседка. Мастер хлопнул в ладоши. Появился служка, который с полуслова понял, что от него хотят, и стал торопливо накрывать обеденный стол прямо под ветвями оливы.
– Так о чем книга? Не томи, не греми ключами от тайны, – Поторопила Мари.
– От тебя тайны, какие. Ты сама все знаешь в этом мире, – Поэт с прищуром посмотрел на нее.
– Ты вот Просветленной поведай, отдерни занавеску сокрытого.
– Так что отдергивать. Итог делам своим проделанным подвожу. Друзей и врагов вспоминаю, что по жизни вместе со мной шли.
– И нас? – Спросил Микулица.
– Вы ж не в Прии, вы ж здесь еще, что вас вспоминать, вас только позови, глядишь – пред глазами. Да и не зови, все равно придете. Как Сивка-Бурка. Той тоже крикни только «Встань передо мной, что лист пред травой…» она тут как тут. Про вас не пишу. Только про тех, кто ушел безвозвратно. Такая панихида по ушедшим. Про кого с добром, про кого как…. Почитать что ли?
– Почитай дружочек. Сделай милость. Мы тут на кушетках привалимся в тени оливы, под шум фонтана. Червячка заморили, Послушаем. Торопится некуда. Тебя успели перехватить, до того, как ты себе лихоманку, какую придумаешь, да и отойдешь в мир иной. Так что почитай, будь ласка. А мы с Жанной, если хочешь, тебе на лютне поиграем.
– Ну, как тут такой лисе отказать. И речи медовы и уста сладки. Подыграйте. Мне приятно будет. Сейчас рукопись принесу.
Он сходил за грудой исписанных листов сел в кресло и размеренно повел рассказ под тихий рокот струн лютни, запевшей в руках жриц Артемиды волшебным голосом внеземной красоты. Он рассказывал о том, как пустился в путешествие по царству мертвых, по Нави. Право увидеть загробный мир – это особая милость, дающаяся только Посвященным. Избавляющая их от философских и нравственных заблуждений и возлагающая на них высокую миссию нести знания в мир смертных. Голос его лился тихо и мягко. Вот он – поэт, заблудившийся в сумрачном лесу – в грехах человеческих, в страстях рода людского, что стоит на пороге своего искупления. Кто же может помочь ему поэту и роду людскому выбрать путь достойный? Естественно – поэт. Вергилий готов провести его по кромке между Явью и Навью, по двум первым загробным царствам – царству возмездия и царству искупления. Данте перевел дух, отхлебнул вина из бокала, посмотрел на слушателей. Их глаза покрыл туман, они были далеко отсюда, там, куда они их привел у начала пути в Ад, разделенный на девять кругов, в каждом из которых совершается казнь над теми, кто выбрал в той земной жизни не тот путь, путь греха.