Микулица тоже спешился, отдав поводья своего коня другому брату, и они пошли по высокой траве, затерянной среди дубравы поляны. Малка молчала, проводив взглядом удалявшихся по лесной дороге Угрюмов и „а ходу срывая ромашки и еще какие-то цветки. Руки ее автоматически плели венок. Микулица шел так же молча, сбивая „а ходу ВЫСОКО подросшие стебельки. Они дошли до края поляны, и Малка безошибочным чутьем угадала начало совершенно неприметной тропинки, ведущей дальше в чащу леса. Она раздвинула кусты малинника, и смело ступила „а „ее. Они прошли еще какое-то время, и вышли „а совсем маленькую полянку с капищем посередине, затаившимся под развесистыми ветвями векового дуба:
– Смотри-ка, сохранилось еще, – Шепотом сказала Малка.
– Вы что здесь? – В ответ на ее слова раздался требовательный вопрос.
– Ты кто? – Малка разглядела в тени исполинского ствола маленькую фигурку, – Весталка что ли?
– Я здесь Богов храню, – Ответил голос. Теперь и Микулица разглядел говорившего, скорее говорящую, – На тебя похожа, да на Любашу, – Сказал он Малке.
– Мы все друг на друга похожи, лесные феи, – Ответила она, – Выйди защитница и лук опус™. Мы с добром.
– Вижу что с добром. Ты ведь сама Богиня леса? – Осторожно спросил голос, и на полянке появилась маленькая девочка с огромным зеленым луком.
– Ты что здесь одна? – Спросила Малка.
– Одна.
– А где остальные?
– Солдаты убили. Наемники, что по лесам рыскают.
– Ну, иди сюда, малявка.
– Не пойду, с тобой монах.
– Это мой монах. Не бойся.
Девчушка подошла поближе. Микулица разглядел, что на вид ей было лет двенадцать-тринадцать. В оборванном платье, но опрятно заштопанном и босиком, она, однако пыталась держаться с достоинством, как настоящая весталка старых Богов. Волховиня, кудесница. Малка взяла ее за руку, погладила по русой голове.
– Чего делать будем, брат? Угрюмы уже далеко, не вернешь. Надо ее с собой брать.
– Я никуда не пойду. Я капище стеречь буду, – Серьезно сказала девчушка.
– Тебя как звать, защитница? – Стараясь говорить тише, спросил Микулица.
– Ивонна, – Тихо ответила та.
– Ивонна значит. Слушай меня Ивонна, – Малка присела на корточки, – Я как Богиня твоего леса и твоего капища забираю тебя с собой…
– В Ирий, – С испугом спросила Ивонна, и зеленые ее глаза распахнулись от ужаса.
– Нетне в Ирий, – Улыбнулась Малка, – Сначала в сказочный чертог, а потом посмотрим. – Согласна?
– Согласна, – Страх в глазах девочки пропал.
– Тогда вот тебе напиток, – Малка протянула ей пузырек, – Пей.
Та без опаски взяла питье из ее рук, выпила и тут же заснула, мягко оседая на траву. Микулица подхватил ее и положил себе на локоть.
– Ну что Лучезарная полетели?
– Полетели. Только не в Мдину на Мальте, а в новую крепость на Гоцо, что Раймон недавно построил. Это рядышком с Мальтой островок небольшой. Смотри, не урони малышку.
– Обижаешь, Богиня, – С усмешкой сказал Микулица.
С высоты птичьего полета Мальта с тремя своими товарищами – островами Филфла, Комиио и Гоцо, казалась просто вершиной горной гряды, покрытой морской волной Правда, Гоцо все-таки походил немного тоже „а остров, не в пример своим меньшим братьям, напоминающим из поднебесья просто потерянные кем-то кусочки земли. На зеленой вершине, возвышавшейся над Гоцо сопки, белым овалом резко выделялись на фоне буйных кустарников, сахарные стены новой цитадели хозяина этих островов. Сложенные из гигантских каменных блоков, они в зародыше гасили мысль о возможности их штурма. Под охраной этих стен гордо вознес в голубое небо такие же белые стены Соборі посвященный Деве Марии, к величественному порталу которого вела широкая мраморная лестница.
– С чего это Раймон такую крепостицу отгрохал? – Мысленно спросил Микулица.
– Опасается, – Коротко ответила Малка.
– Милости прошу, – раздался в головах надтреснутый голос Раймона.
– Рады, рады свидеться, – В унисон ответили гости и очутились на широком дворцовом дворе.
Раскрыв объятия, к ним шел Раймон, бывший первый Великий Магистр Братства всадников госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского или Ордена Иоаннитов, Ордена Госпитальеров, коротающий свой вечный век на островах. Микулица, ожидавший увидеть, если и не дряхлого старца, то, по крайне мере, хорошо знакомого ему Иерусалимского епископа, седого, и в годах, оторопело смотрел на приближавшегося моложавого и щеголеватого господина в наброшенном на плечи плаще испанского покроя, и добродушно улыбающегося во франтоватую бородку, именуемую эспаньолкой.
– Удивляешься брат? – Удовлетворенно хмыкнул Раймон, – Видать давненько на себя в зеркало не смотрел. Но к тебе я потом. Сначала к Ослепительной. Здравствуй, свет мой Малка. Здравствуй Дева Мария, Мари Петит, Малышка наша любимая, – Он еще шире раскрыл объятья.
– Здравствуй, Здравствуй. Не стареющий, неунывающий милый мой Мастер, – Они расцеловались.
– Здравствуй друг мой сердешный Микулица, – Он повернулся к монаху, – Это что у тебя на руках-то? – Он удивленно прищурился, – Это ж надо, живое чудо! Где взял, старый ловелас? – Разглядев девчушку, пошутил он, – Али это дитятко твое?
– Не ерничай Раймон, – Остановила его Малка, видя, как наливается кровью шея Микулицы, – Это ученица моя.
– В дом, в дом, – Приветливо позвал Раймон, – В ногах правды нет. Да и хозяина стол хвалит. Слуги мои в вашем распоряжении. Они вам все покажут и все дадут. Пойду других встречать. А стены эти против гадости всякой, что по морям болтается, – Отвечая на вопрос Микулицы, закончил он.
Пвонна протерла глаза, сладко зевнула и огляделась. Она лежала на мягком ложе. Над головой ее, кажется, улетая в небеса, высились ажурные стены. Она повернула голову. Рядом в благоухающем каким-то неземным ароматом бассейне, в розовой пене плескалась Богиня. Золотисто-красные ее волосы были покрыты этой пеной и черная, как уголь, служанка мыла их и расчесывала. Две другие в сторонке готовили волшебные наряды. А на столике, прямо у ложа, стояли какие-то флакончики и коробочки.
– Проснулась? – Голос был, как журчание лесного ручья, – Иди сюда. Приведи себя в порядок. И скидывай свои лохмотья. Только без обид. Лохмотья, они лохмотья и есть. Сейчас из тебя будут маленькую богиню делать. Ну-ка девочки, возьмите ее.
Мягкие руки служанок сняли с нее платье, подхватили ее и опустили в эту же розовую пену. Распустили волосы, начали мять ее и поливать водой. Когда она раскрыла глаза еще раз, Богиня уже сидела на низкой кушетке в накинутом на плечи восточном халате изумрудного цвета. Ивонну достали из воды, завернули в мягкое, теплое полотенце и начали расчесывать ее русые волосы. Потом вытерли насухо, втерли в тело какие-то ароматные масла, а в голову жидкости и благовония. Она опять закрыла глаза. Потом долго вертели и крутили, разглядывая со всех сторон. Потом начали что-то надевать на нее, снимать и снова надевать. Пока не раздался голос:
– Ну-ка повертите ее. Так. Еще раз. Хорошо. Теперь волосы чуть подколите справа. Хорошо. Талию чуть повыше. Теперь вот это на голову. Хорошо! Тащите зеркало! Отлично! Смотри, красавица. Открой глаза, смотри!
Пвонина открыла глаза… и обомлела, из окна в дорогой раме на нее смотрела сказочная принцесса в золото-зеленом платье, с маленькой золотой диадемой на золотых волосах, на которой лесным огнем горел маленький изумруд.
– Ну, как? – Опять спросила Богиня, – Нравится?
– Это я? – Девочка растерялась.
– Ты, ты. Теперь ты моя воспитанница – Жанна. Воспитанница Мари Петит.
– Хорошо, – Ивонна повернулась к Богине и ошарашено заморгала своими пушистыми ресницами. Перед ней действительно стояла Лесная Дева. Величественная в короне из своих огненных волос, и в короне на своих волосах. В царском платье с прозрачным шлейфом и высоким стоячим воротником.
– Понесешь мой шлейф, – Улыбаясь, сказала Лесная Дева, – И молчи. Смотри, и молчи, как будто у тебя нет языка. Что бы ни увидела, молчи. Слово – серебро, молчание – золото. Пошли. Принцесса.
Они вошли, нет, внесли себя в огромный пиршественный зал, утопая в ворсе мягких восточных ковров. Зал был полон, но все повернули головы к ним, и зашелестело по углам, отлетая от стен и уносясь вверх к стрельчатому потолку. «Лучезарная…Сиятельная…Дева Мария…Богиня Любви…Ослепительная…Дева Ариев…Сияющая».
– Приветствуем тебя, Малка, любимица наша. Великая женщина. Совершенная, – Навстречу ей вышел сам Гассан Сабах, Шейх-эль-Джебель, Старец Гор, Волхв Традиций.
– Здравствуй Учитель, – Малка протянула ему обе руки, и он расцеловал, сначала их, а потом и ее в обе щеки.
– А это, что за новая маленькая Богиня? Уж не сестра ли Эроса? – Старец наклонился к Ивонне.
– Это моя новая ученица. Прошу любить и жаловать – Жанна.
– Ученица Артемиды, Девы Ариев. Жанна де Арт, – Опять зашелестело по залу.
– Покажись, покажись, – Навстречу уже спешили старые знакомые, Гуляй и Роллан. Краем глаза Малка отметила других, которые знаком приветствовали ее.
– Почти все здесь, – Отметила она, – Совершенные почти все. Нет Гога и Андрея. Но они вроде в мир собираются, как простые смертные. Да вот еще, нет кое-кого из сестер. Значит в миру. А так почти все. Вон, новенькие есть. Эти из героев. Смотри, как вылупились. Этим в диковинку и новинку такой сбор зреть. Ну, да ладно, – Она встряхнула головой и повернулась к приближавшимся, – Дай поцелую дядька!
– Целуй! Не откажу! – Гуляй подставил губы.
– Нет только в щечку. Ты ж смотри, какой франт. Потом болтать будут, Бог знает что.
– А меня? – Подошел Роллан.
– А тебя в губы. Ты известный аскет. К тебе ни какая сплетня не прилипнет. А прилипнет, твоя инквизиция со шкурой отдерет. Да не твоей, а сплетников, – Она смачно поцеловала Роллана.
– Завидую, – Сказал Гуляй, – Но я тогда твою воспитанницу поцелую.
– Не порть ребенка, старый бабник, – Прогудел со стороны Микулица, – Я крестный ей.
– Так ты и этого затворника вытащила! Я преклоняюсь перед тобой! – Гуляй уже шел к монаху, который, однако, мало напоминал монаха. На нем был черный бархатный кафтан с серебряными пряжками.