Вечером по темным улицам Большой Байонны, как тень промелькнул черный всадник на черном коне, остановившийся около стены монастыря сестер Марии Защитницы. Однако от зорких глаз воинов Багаза он не укрылся и четыре пары узких глаз сопровождали его до того момента, когда он остановился под балконом терема Иоанны и свистнул условным знаком. Расслышав его, сторожа растворились в темноте, так и не открыв свое присутствие. С балкона раздался такой же тихий свист, и упала веревка. Всадник умело вскарабкался по ней на балкон и растворился в зелени винограда, обвивавшего решетку. Жанна повисла на шее у Гуляя.
– Как же я по всем вам соскучилась дядька! По тебе, по Малке, по Микулице, даже по Сибилле.
– Ну, конечно же, по Сибилле! Как же без нее. Я давно подозревал, что именно по Сибилле ты и соскучилась, – Он снял свою франтоватую шляпу с перьями, отстегнул широкий кружевной воротник и по-хозяйски развалился в мягком кресле, наливая себе в бокал темного вина.
– Дядька! Не зли меня! Я ведь Валькирия! Я тебя побью! – Она упала на кровать и по-детски заболтала ногами, – Бабник! Так тебя Микулица называл?
– И не скрываю, и не стыжусь, – Отпарировал Гуляй, – Только тебя и не соблазняю никогда. Тебя и Малку. Малку потому что крестница моя, а тебя потому что…
– Микулица прибьет, – Закончила Жанна.
– Ну вот… – Гуляй обиженно надул губы, но через минуту расплылся в улыбке, – И это тоже. У меня к тебе просьба, – Он сразу стал серьезным.
– Говори, говори, чем можем, поможем. И налей мне вина, вон того почти черного.
– В свите Черного Принца есть некто Чосер.
– Джеффри Чосер, – Она улыбнулась, – Оруженосец короля, бабник, под стать тебе, шпион, следящий за принцем, дипломат, но все же главное не в этом…он поэт. Поэт промыслом божьим. Достойный ученик Боккаччо, любимца Малки-Марии. Конечно, знаю. Мы выкупили его из плена еще после битвы при Пуатье. А тебе он зачем?
– У меня к нему деликатное поручение…
– По бабской части? – Она закатилась звонким смехом.
– Ты мне все больше Малку в молодости напоминаешь, – Заметил он, – Да. Мне надо сосватать кастильских принцесс за английских принцев.
– Хорошо я вас познакомлю. Но без меня. Я по женской части слаба, – Она опять расхохоталась, увидев, как вытянулось у него лицо, – Слаба, слаба во всех отношениях. Школа Афродиты, чего ж ты хочешь-то от той, что у Сибиллы невесть, сколько провела и девой осталась. Ложись, почивай вечный странник, – Она встала и выпорхнула в соседнюю комнату, плотно прикрыв дверь.
Время в соборе Святой Марии растянулось как резина. Уже давно уехал в Лондон Чосер, а с ним и Гуляй. Уже давно собрали новый урожай винограда и отпраздновали праздник молодого вина Бужоле, а войско так и не выступило в поход. Наконец Педро договорился с Эдуардом, и соединенное англо-наваррское и кастильско-леонское войско двинулось к перевалам. Легко перемахнув через горы, они смели, как легкую преграду, восставших баронов во главе с Энрике и победоносно пройдя через все земли, вошли в Севилью. Педро, потерявший голову после смерти своей берегини Марии, и чувствовавший неотвратимую поступь смерти, куролесил вовсю. Путь его дружин был отмечен кострами и виселицами. Если Жанна спокойно смотрела на очистительный огонь, то простить ему горы трупов, качающиеся на столбах и потопленные в реках, она не могла. Не по старым обычаям это было, души Нрия лишать. Что она там шептала в уши Черному Принцу, кто узнал, не дожил, что бы другим рассказать, но Эдуард повернул свои дружины домой в Аквитанию, оставив Педро наедине со своими проблемами.
Энрике, собрав силы, вывел свои войска и наемников, нанятых на последние гроши, к Монтелье, где они встретились в жаркой схватке. Удача изменила Педро. Даже его «Сухие копья» с трудом устояли на своих местах. Поле сражения осталось ни за кем. Утром в шатер Педро явилась прекрасная незнакомка под вуалью. Как она убедила кастильского короля, и вообще как она прошла в шатер, осталось загадкой, но король в сопровождении личной стражи поскакал вслед за ней в ее шатер на горе, где его уже ждал сводный брат Энрике. Она вошла первой, когда же Педро вошел за ней, и она откинула вуаль, он узнал ее.
– Иоанна воительница! Но ведь англичане давно за горами!
– Пришло твое время Педро! – Она скинула шаль, и ее темно-рыжие косы рассыпались по плечам, – Пришел час расплаты за все!
– Ариния – Он узнал Богиню мщения – За что?
– За души невинных! – В ее руке сверкнул короткий меч.
– Нет! – Педро попытался выхватить меч, но ее клинок легко, как в масло вошел в его закаленный панцирь, достигнув сердца.
– Я и другие будут звать тебя Педро Жестокий, ты сам сменил себе имя, – Она вытерла меч о его плащ, откинула полог шатра, кивнула Энрике, – Входи! Мне пора. Помни. Под Богами ходишь! Жаль Марию, не научила любимца своего других чтить, – Куда-то в неизвестность сказала она, повернулась и вышла из шатра.
Потом неистовую Жанну видели у носилок ее любимца Эдуарда, когда в последнем сражении, уже с совершенно новыми войсками короля Франции Карла, изнуренный неизлечимой болезнью, страдающий от старых ран, больше душевных, чем физических он посылал войска в бой.
Жанна отстояла его на совете Посвященных, которые отнесли Черного Принца к сонму тех героев, кто уходил в Прий безвозвратно. Она отстояла его право быть героем наравне с Гераклом и другими героями битв. Но он не угомонился и, вернувшись в Англию, не смог спокойно перенести взлет куртизанки Алисы при дворе своего выжившего из ума батюшки. Ввязался в очередную драку, и был призван в Вальхаллу, не смотря на заверения Жанны, что он безобиден.
Не успели отпеть легендарного принца, как к дому Жанны направились стражники Джона Гонта брата ее покровителя. Только защита его жены Констанции, дочери Педро Жесткого, сосватанной при помощи Чосера и Гуляя остановили короткую расправу.
– Ну, вы у меня поплачете – Плантагенеты, выродки из дома Ангелов, – Кусая губы, шептала Жанна, – С этого дня я всех английских собак с материка выживу, не будь я жрица Артемиды. Клянусь своей непорочностью. И вас на вашем острове добью, – И заплакала в полный голос по себе, по принцу, по старой Вере и по всему, что уходит в прошлое. Заплакала в голос, как плачут у нее на родине в словенских деревнях. Первый и последний раз в своей жизни заголосила, да видать все сразу и отплакала. Больше Жанна ни разу слезинки не уронила, даже на костре глаза ее сухими оставались и смотрели куда-то вдаль, будто видя, то, что другим не под силу увидеть было.
Часть третьяЗакат орды
Бесстыдство – терпеливость души к бесчестию во имя выгоды.
Глава 1Птенцы становятся на крыло
Могут быть умные юноши и глупые старики. Ибо научает мыслить не время, но ранее воспитание и природа.
Мария отмякала душой и телом у сестер Алексия – Юлианы и Евпраксиньи в обители по ее наученью построенной. Сестры были девки бойкие и шустрые, намного моложе брата своего набожного, но пошедшие по его стезе. Обитель они заложили на широких заливных лугах между Москвой-рекой и рекой Сивкой, на берегах Лебяжьего и Красного озер. Место выбрали красивое. Раньше здесь капище было, где волхвы суды правили. Да еще в этих лугах молодые девки, да парни на Ивана Купалу собирались, через костры прыгали, просили урожая обильного. Вкруг озер рощи березовые были, у Красного озера дубрава старая, Ромове древнее со зничем. С легкой руки Марии прямо на Ромове срубили церкву первую, с ее же легкой руки нарекли ее церковью Зачатья, по тому святому действу, что здесь на Купалу происходило, а по ней и всю обитель Зачатьевской. Мария расположилась вроде бы, как и в обители, а вроде, как и не в ней. Стен вкруг келий сестринских не ставили, и потому небольшая изба ее, юркнувшая в зелень березовой рощи, была как бы продолжением келий монашеских, но в то же время стояла немного в стороне от них, отдаляясь от их общежития и их послушания.
Марию на службе видели не часто, но в церкви она бывала, правда в основном в неурочный час. С сестрами же старшими шушукалась часто. И то ли по ее совету, то ли по велению свыше, обнесли вдруг обитель высокой бревенчатой стеной из вековых дубов, чем нимало подивили народ местный. Стен здесь, более чем палисад или тын прутяной, никто не ставил, не к чему было. От кого хорониться в этой глуши лесной? Сперва Зачатьевскую обитель обнесли стенами бревенчатыми, как в далеком Иерусалимском королевстве, в Заморских землях принято было, да на западных землях Ордой завоеванных, потом и на Боровицком холме, там, где вырос приземистый Чудов монастырь на месте ханского стана Туйдулы, Алексеем излеченной, появился мастер, каменные храмы по Симонову поясу ставивший. Только в этот раз принялся он измерять все вкруг монастыря.
Алексий за это время свозил молодого князя в Орду, представил. Еле ноги унесли. В Орде после смерти Чанибека, мужа Тауйдулы, ханы предводители медвежьих родов грызлись, как настоящие медведи. Кто там замутил эту воду, разбирались Посвященные посильнее Марии, и то до сути не добрались. Бердибек, сын Тайдулы, зарезал отца и двенадцать братьев, пришел к власти, но зарвался, выслал «царев запрос» о сборе чрезвычайной дани, что не по рангу ему хану было, а позволялось только Пресвитеру Иоанну. Зарвался. Расплата не заставила себя ждать. Посыльные царя-священника устроили в Орде кровавую баню, вырезав всех загордившихся воинских ханов и посадив во главе теперь уже Золотой Орды Навруса. Во главе Золотой Орды – Навруса, Великим князем Залеской земли Дмитрия Суздальского. Однако дознались, что и один и второй на звонкую монету новгородских купцов, сурожан, гостей и жидов позарившись, начали им помогать темные делишки обделывать и вновь пошла потеха. Хидырь – ордынский волхв из старой ордынской сотни Багаз, самим Чигирем воспитанный, вызверился и Навруса и саму Тайдулу в Ирий спровадил. Дмитрий С