– Так, – Крякнул Сергий, подавившись крылом перепела. Он понял – камень в его огород. Это он в обители первую церковь Троице поставил.
Угрюм, ловким движением, снял с княгини плащ, незаметно подтолкнув ее в сторону стола. Навстречу уже шла Мария, приветливо взяла юную княгиню под локоток и усадила рядом с собой на такой же высокий трон. Теперь уже крякнули Дмитрий с Владимиром, сидевшие ниже. Данила просто хохотал внутри себя, огромным усилием воли сдерживая растягивавшую губы улыбку. Вот так Малка, как она всех под Богородицу согнула. Как она всем новую хозяйку земли Русской навязала. Попробуй тут взбрыкни, в ее колдовском теремке.
– Ну, ладно гости дорогие. Все в сборе. Трапезничайте. Хлеб, да соль! Я вам слово пока молвить буду, – Мария отставила кубок с медом, заботливо подложила еду в тарелку Евдокии и продолжила, – Известно мне доподлинно, что темник князь Мамай, хана Магомета советник, а точнее негласный глава Орды Сарайской, направил сотню, ясак собирать на Владимирские земли. Ведет эту сотню Бегич. Он воевода хоть куда, во всем, что воинской доблести не касается. Он тебе и ясак собирать, и села и городки жечь, и девок и баб насильничать. Токмо в битве ни разу не бывал. Пора ханам, разгулявшимся укорот дать, а то они и главу своего начали царем величать. Кого пошлем?
– Супротив Орды? – Гости опешили. Вопрос сам вырвался из уст Владимира.
– Во-первых, Мамай не вся Орда. Да и не Орда вовсе, а отбившийся от рук князек. Во-вторых, Орде место на землях новых, да в боях. В-третьих, Орд множится, как зайцев в полях. На все их чихи не наздравствуешься. И последнее, пора своим умом жить.
– Это ты так считаешь…? – Задумчиво вставил Алексий.
– Это мы так считаем, – Сделав ударение на слове «мы», коротко ответила Мария.
– Тогда пусть окольничий Тимофей их встретит, с малой дружиной, – Подал голос Сергий.
– Мало пугануть, надоть в пыл разнести, для острастки, – Неожиданно бросил Дмитрий, вызвав удивленный взгляд Марии.
– Пусть князь Пронский, дядя Данила пособит, – Тихим голоском добавила Евдокия.
– А поведешь всех – ты! – Палец Марии указывал на Дмитрия, – Ты Великий князь, тебе и показать: Кто в доме хозяин!
– А я? – Подал голос Боброк.
– А ты обожди, – Голос Марии стал жестче, – Не по Сеньке шапка. Придет и твой черед. И твой! – Она повернулась к Сергию. – Братские дружины не выпускать! Токмо городские. Тимошка пусть помаячит у Бегича пред носом, подразнит его, и за первую речку уходит. Ладно, чего мне вас рубак учить. Готовьтесь! А пока ешьте, пейте гости дорогие. Время есть. Ты мне расскажи голубка, как тебе здесь в Коломенском, лучше, чем во Владимире? – Она придвинулась к княгине, и они зашептались, склонив головы, и как бы забыв обо всех вокруг.
Мужчины тоже нашли общую тему – войну и битвы и заговорили о них.
Глава 2Сила силу ломит
Хотя справедливость и не может уничтожить пороков, она не дает им наносить вред.
Тем временем в Сарае Мамай нашептывал в ухо Мамант-Салтану, среди своих воинов называемому Мухаммедом Беляком, что на Залесской Руси Ангелы совсем медвежьи роды подмяли, никого в грош не ставят.
– Ясак не платят, – Шипел он с хрипом, – Смотри хан, по все Закатной Ойкумене Ангелы медвежьи роды подвинули и у нас начнется, если дадим слабину.
– Уймись князь, – Устало отвечал Салтан, – Ангелы нам ближайшая родня. Не было такого, чтобы роды наши ссорились. Мы всегда воевали, они всегда правили. Не наше дело десятину собирать.
– Да ты ж почти царь, – Опять хрипел Мамай, – Тебя же царем-пророком все воинство величает, это выше, чем царь-священник.
– Уймись темник, – Не поддавался Салтан, – За Ангелами Ордена. Они порядок в Ойкумене блюдут.
– А за нами Орда! – Вскричал Мамай, – Она, сколько голов согнула? Даже западных наместников, когда Черная Смерть пришла, и то истребила. А там робяты были не робкого десятка, из Дажьбожьих внуков.
– Так ведь не одна Орда была, – Резонно возражал хан, – Там и нежить и герои из Нави и…говорят Посвященные и Стражи были, – Понизив голос, добавил он с оглядкой.
– Брехня!! – Мамай гнул свое, – Орда одна порядок навела. Это так народ, ради красного словца бает. Надо пугануть Русь и Великого князя, пока малолеток и силу не взял. А то глядишь, начнет с западников пример брать, нам тогда полный карачун.
– Пугани, – Салтану надоело спорить, он хотел в гарем к горячим женам и сладким винам. Ему наскучил этот, вечно рвавшийся в бой, воевода, – Пугани и назад. Смотри, там тоже дружина не за бабьими юбками прячется.
– Дружина, – Фыркнул темник, – Какая там дружина?! Прихвостни княжеские, да городские оболтусы. Они только стяги наши увидят – поминай, как звали. Сам даже не пойду – Бегича пошлю.
– Да Бегич твой, – Уже совсем заскучав от разговора, все-таки протянул хан, – Бегич твой, пес не боевой. А дворовый. Только из-за хозяйской спины за забором тявкать.
– А нам боевой и не нужен. Их любая шавка за Можай загонит. Да разрешить ему еще Рязань пограбить, он горы свернет.
– Бегич, так Бегич, – Мамант зевнул и жестом отправил его от себя. Про себя подумал, – Да хоть бы ты и сам ехал. Может тебе кто из Суздальцев голову свернет. Мне бы полегчало.
– Тварь жирная, – Ругался про себя Мамай, – Погоди, придет время, удушу собственным поясом. Как ты мне надоел. Тоже мне хан. Бурдюк с прокисшим молоком. Даже жены твои и то со мной спят, – Он зло хлестнул себя по сапогу и вышел на крыльцо. Свистом подозвал коня. Кинул ожидавшим нукерам, – К Бегичу! – Стегнул лошадь и помчался, расстелившись над землей.
Бегич стоял отдельным станом, даже не в Сарае, а около на берегу реки. Вкруг его стана любили селиться крысы войны: всякие маркитанты, мародеры, гулящие девки и прочая грязь. За собой они тянули тех, с кем имели дело, то есть купеческую братию – жидов и сурожан. Поэтому Мамай, подлетая к стану Бегича, первым делом врезался в кочевое городище, состоящее из разнокалиберных палаток и кибиток, в которых привыкло жить это кочевое племя. Он зло выругался, мол, развел здесь караван-сарай, тоже мне полководец, сбил грудью коня, стоящую поперек пути, кибитку, вывалив весь ее хлам в пыль, под копыта следующей за ним охраны. Нукеры разметали ногайками визжащих шлюх и жирных торгашей. Мамай влетел в терем Бегича, отшвырнув ногой бросившегося на него пса. По визгу, перешедшему в хрип, он понял, нукер прирезал зверя, осмелившегося оскалится на хозяина.
– Вот так он любого человека прирежет, – Подумал Мамай, – И правильно. Псы. Все псы. Сначала руку лижут, а потом в горло вцепиться норовят. Где этот полуевнух? – Гаркнул он прямо в лицо выбежавшему телохранителю, – Где?!!
– Тут Великий, – Посерев лицом, залепетал тот.
– Веди! Смерд! – И не дожидаясь, вошел в горницу.
Бегич нежился на высоких шелковых подушках, взирая на танец обнаженных наложниц, и хлестал их бычьей плетью, получая от этого массу удовольствия. Мамай перехватил плеть и резко хлестнул ей по лицу баскака, оставляя на нем кровавый рубец.
– Ты свинья! Сейчас соберешь свою разбойную ватагу и пойдешь на Владимир. Пуганешь там эту шушеру, что в Москве ордынский кош хранит. На обратном пути разрешаю тебе пограбить Рязань. Глядишь, новых танцовщиц себе привезешь. Хотя тебе зачем, ты и с этими не справляешься. Тебе одной твоей обозной потаскухи на всю жизнь с избытком. Этих, – Он мотнул плетью в сторону сбившихся в кучку девушек, – Мне пришлешь. Я, да моя сотня, найдем им применение получше, чем перед твоим сытым брюхом танцевать. Все, седлай коней. С собой возьми молодых княжичей вашего рода. Неча им тут засиживаться, пусть хлебнут степного ветра. Почуют запах крови. Попробуют молодую полонянку на седле. Глядишь, вырастут не такими как ты жирными боровами. Все, – Он повернулся и пошел вон. Его нукеры, согнав девчонок в стайку, даже не дав им одеться, погнали их следом. Бегич оторопело смотрел вслед грозному темнику.
– Надеюсь, к твоему возвращению рубец еще не сойдет с твоей самодовольной рожи, – Ехидно заметил Мамай, обернувшись на пороге. – Поторопись!
Уже в седле он услышал какой-то бабий визг, преходящий в звериный вой, это Бегич вызверился на всех вокруг. Ладно, темник забрал его лучший гарем, еще не тронутых им наложниц, ладно он пересек его холеное лицо кровавым рубцом, но он отправлял его на Русь. На Русь, не за законным ясаком, который бы заплатили без нажима, а за грабежом. И не в пограничные села, а на самого Великого князя, на которого и сам Мамай не ходил. Это было не просто. Бегич решил, соберу княжичей с их ближними нукерами, волком туда, обратно. Нос чуть за Оку высуну, на Владимирские земли, в Залесскую Русь, и назад. Кругом Рязань обойдем. Сельца малые пограбим и домой. Мамаю наплетем, что там все от страху обделались. Княжичам дадим над народом потешиться, пожечь, понасильничать. Они молчать будут. Этого даже сам Мамант не простит. Он успокоился и велел кликать: Хазибея, Ковергу, Карабулука, Кострова, Бегичку и других княжичей золотых родов, вошедших в воинскую пору, но еще в бою не бывавших и жаждавших славы и добычи.
Наутро экспедиционный отряд сотен из трех стоял на берегу реки и по сигналу пошел на переправу. Бегич, следуя придуманной им тактике, воинов брал в основном на ногу легких, на быстрых конях. Тяжелой конницы и пехоты в этот раз с собой не брал, хотя обоз собрал не малый. Да еще его прихлебаи к нему прицепились, чуя легкую и большую поживу. В последний момент к ним прискакал Мамаев ближний волхв, отозвал Бегича.
– С тобой в обозе пойдет кибитка. Беречь, как зеницу ока. Близко к Коломенскому подойдете, дашь тем людям провожатых верных и охрану сильную, поможешь незаметно на сторону Боровицкую переметнуться. Понял?
– Понял, – Ответил Бегич, с опаской косясь на странную телегу с черным шатром.
На козлах сидел свирепого вида детина, а из шатра не слышно было, ни шороха.
Войско, если эту ватагу можно было назвать войском, двинулось в путь. Никто и не заметил, в этой круговерти чужих дружин, обозов, кибиток, заводных коней, боковых дозоров и высылаемых каждым князем гонцов и разведчиков, как отделились после переправы, и нагоняя коней понеслись в сторону Рязани двое неброских всадников в рыжих малахаях и коротких верховых жупанах.