Данила Пронский, князь Муромский, вместе со своим сыном Владимиром, приехал к тестю своему Олегу Рязанскому. От брата своего родного Ивана, сидящего на уделе Пронском, получил он подарок нечаянный. Из селища Пушкарское, что под Пронском, пришли три телеги с тюфяками, да при них знатные пушкари, мастера железного огненного боя. Олег с интересом рассматривал тюфяки и единороги, Пищали он видел у заезжих стрельцов и своих ими оснастил, а дробовики таких размеров хранили в глубокой тайне ото всех. Да и были они только у Владимирских князей, да у Пронских и то видать от тех же Владимирских к ним секрет попал. Ходила молва, что этим тот секрет то ли заезжий волхв передал, то ли от старых Богов какой посланец принес. Однако кто бы ни пытался такое сотворить – не выходило. Так же как и колокола звона малинового, только у них на Валдае делали. Тоже говорят, сама Дева Ариев им этот секрет подарила по доброте своей.
К вечеру появился окольничий Тимофей с тяжелыми латниками из боярской дружины. Дружинники муромские, рязанские и владимирские приветливо хлопали друг друга по плечу и крепко обнимались. Многие знали приятелей долгие годы еще по службе в Орде. Совсем затемно прискакал сам Великий князь с малой дружиной. Однако опытный глаз сразу распознал, что дружина особая, непривычная. Пожалуй, такую не видали с тех пор, как особая сотня Богаз ушла с Иваном Добрым в Навь, вместе с командиром своим удалым волхвом Чигирем. Дружина была невелика – человек тридцать не более. Особо выделялись: тезка Великого князя монастырский брат Димитрий, так и прозванный Монастырским, да второй брат Назарей из Свято-Данилова монастыря, за злобные нрав и немереную силу прозванный Кусаков, Они вроде бы как состояли при юном князе, оберегая его. Еще отметили все, в дружине княжеской, молодого витязя в затейливых восточных бронях с зеленым наметом на золоченом шеломе, в сопровождении четырех оруженосцев звериной наружности.
Когда же все собрались в палатах у Олега Рязанского, и витязь снял с головы золоченый шлем, князья узнали боярыню Марию Нагую.
– Ну что ж, князья, гонцы принесли ту весть, что я и ждала. Бегич у ворот. Как будем встречать дорогого гостя?
– Пирогами. Горячими пирогами, – Хохотнул Данила Пронский, – Они у меня еще пока в обозе не остыли.
– Тогда где? – Мария повернулась к Олегу, – Земля князь твоя, Рязанская, тебе и решать где гостя потчевать.
– На Оке-реке, там речушка есть малая, Вожа кличут или Вожжа, кто их разберет мордву-то. Они так лопочут, что сами себя вряд ли поймут.
– Ну, вожжа, так вожжа. Что б она им под хвост попала, – Весело вставил Тимофей.
– Весело умирать идете, – Вдруг осекла их Мария.
– А на миру и смерть красна, – Задорно встрял молодой Владимир сын Пронского.
– Тебе еще птенец жить, да жить, а ты про смерть. Тебе еще вороненок на крыло вставать, что бы мудрым вороном стать. Муром в великий город вывести, а ты смерть. Молчи, когда старшие совет держат, – С притворной грозностью, насупив брови, сказала Мария. – Говори Тимофей, ты здесь чином низший, а умом и опытом высший.
– Чего долго турусы разводить, выйдем навстречу и вдарим тяжелыми латниками прямо в лоб, а легкие казаки с боков охватят и татарове дорубят.
– Значит, Тимошка, – Задумчиво продолжила за него Мария, – Значит, тебя жизнь так ничему и не выучила, за годы эти. Как был ты царев окольничий, так и остался. Как было у тебя дело – пути и станы царю устраивать в путешествиях его, так и не шагнул ты выше этого. Вот еще послов из стран заморских принимать выучился. А так – сиди, молчи. Тютя. Скажи ты, Олег. Ты землю знаешь, в походы хаживал.
– Нет, Лучезарная, – Вдруг неожиданно для всех и даже для самой Марии, сказал Олег, – Нет, я лучше тебя послушаю. Мне мои волхвы и ведуны много, что про тебя в уши напели…
– Что напели, то в одно ухо влетело, в другое вылетело, – Назидательно сказала Мария, – Ну да ладно. Бегич боя не любит. В драку не полезет, если корысти не увидит. Отойдете за Вожжу эту…, река-то глубока? – Вскинула она глаза на Олега.
– Да так – ручей-переплюйка, но гнилой и болотный.
– Ну ладно, отойдете за ручей. В середину поставьте латников в золоте, в сбруе и обоз на горе, чтоб видно было. Все дорогие шатры туда. По краям Пронский и Тимофей. К тебе Тимошка в пособники молодого Володимира. Больно в бой рвется. В центре, у шатров, ты Дмитрий свой стяг развернешь. А за обозами поставим пушкарей с их пирогами горячими. Гостей за реку пропустить. За обозы отступить… и кормить пока от пуза не наедятся. Тебе Данила Пронский, и тебе Владимир, с легкими татарами гнать их, когда побегут, пока всех не порубаете.
– А побегут? – Вопрос повис в воздухе.
– Побегут, Только догонять успевай. Кто молодец среди овец, тот против молодца – сам овца. Побегут. Меня в битве не прикрывать, за мной на подмогу не гоняться. У меня дружина – всего со мной пятеро, как персты на руке, но персты в кулак сжатые, да в кольчужную перчатку одетые. Мы сами с любым справимся. У нас задачка своя, ведовская. Все поняли, али еще раз повторить?
– На поле повторишь особо тупым, – Смачно ответил Данила Пронский, хлопая сына по плечу.
– Тогда до утра. Утром всех жду в седле на околице. Прощевайте князья, – Она надела шелом и, круто повернувшись, вышла в дверь. Только по ступеням застучали каблуки ее сафьяновых сапог.
– Вот так! – Подытожил Дмитрий, – Спать. До утра.
С утра ополчение под командованием Великого князя Дмитрия выступило к облюбованному месту, где и расположилось, так как было оговорено накануне.
На высоком взгорке, как достойная добыча сверкали и манили дорогие княжеские шатры, прикрытые неповоротливой латной ратью. За ними можно было явственно различить телеги богатого обоза сопровождавшего весь этот городской сброд, пришедший не пустить настоящих воинов получить их добычу. Чуть в стороне сгрудившись в непонятную кучу, стояли легкие конники, судя по цветам и стягам: слева князя Данилы Пронского из дремучего Мурома, где и саблю-то в руках мало кто держать умеет. Справа окольничего Тимофея, что само по себе просто повергло видевших все это разведчиков Бегича в хохот. Какие у окольничего приказа дружинники? Так придворная шушера, иностранных послов встречающая, да шатры для государя ставящая и столы накрывающая. Разведчики еще покрутили головой. Ага, вон на пригорок у шатров выехал сам Дмитрий с дружиной человек в тридцать. По виду воины добрые, но всего-то их ничего. Вот и все, пора в стан Бегичу докладывать. Он вскочили на коней и погнали к воеводе.
Бегич сидел в походном шелковом шатре, окруженный нукерами и княжичами. Пластун вошел в шатер.
– Ну что? – Нетерпеливо спросил Бегич.
– Добра полно. Дружина олухи. Смять только личную гвардию Дмитрия и все, – Коротко доложил разведчик.
– Ты уверен?
– Как в себе.
– Гонцу калиту золота! – Хлопнул в ладоши довольный баскак, – Седлайте коней. Ужинать будем в шатрах князя Владимирского.
Кони вынесли рать, посланную Мамаем на берег какой-то занюханной речушки. На том ее берегу, как на ладони было видно воинство Залесской Руси.
– И это все? – Искренне удивился Бегич, обводя редкие полки за рекой шелковой плетью.
– Все господин, – Уверенно ответил пластун.
– Может там засада за пригорком? – Попытался отрезвить воеводу один из знатных алпаутов, но тот отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
– Да и для колеса боевого, для словенского нашего круга, места там, на той стороне, нет. Топко. – Увидев, как вязнут копыта коня, заметил Бегичка.
– Значит, копья на перевес и пойдете лавой, – Бегич уже закусил удила, – Сомнете центр, там, где латники, а мелочь всякую потом дорубим. Зовите сурожан и походных девок, пусть поближе подходят у них будет сегодня много работы, добро на возы складывать. Да я и сам, пожалуй, сегодня потешусь, а то кровь застоялась, руку надо сабелькой размять.
Княжичи торопливо отдавали приказы сотникам. Ударить в лоб латникам. Расстроить боярский строй. Сделать вид, что бежите, заставляя латников сломать линию, и на копья их. Затем разворот и сабельками с плеча. Конница в обороне долго стоять не может потому рассыплется, как бусы с порванной нити. Потом поворот половина в одну сторону, половина в другую и добить легких конников, их мало. Особо, главной сотне, сбить с холма князя с его охраной и взять шатры и обозы.
– Пройдете, как нож сквозь масло, – Напутствовал их Бегич, – Отдам Рязань на три дня.
Воины взревели. И медленно стали выходить на берег реки, поправляя сбрую, сабли, копья.
Натянутая пружина ожидания боя сжалась до предела, и распрямилась по взмаху цветастого платка ближнего евнуха воеводы. Конная масса, опустив копья, двинулась через реку, убыстряя бег с каждой минутой. Туда к шатрам, навалиться всей массой, смять, рассеять и гнать, гнать, пока хватит сил у коней, и рубить, рубить убегавшие шеи, пока рука поднимает сталь. Все ближе и ближе блестящая стена лат, все ближе и ближе долгожданная победа. Когда это латники сдерживали лаву? Ордынцы даже не доставали луки, все решит один удар копья, который не удержат ни эти кованые брони, ни эти кольчуги сплетенные искусными мастерами. Вперед!
Вдруг стена, закрывавшая им путь к долгожданной добыче, расступилась. Стоящие на холме воины под стягом Спас Нерукотворного также неожиданно повернули коней и скрылись за цветными шатрами. Какие-то серые людишки скинули с телег стоящих в обозе серые рогожи и встали рядом с горящими в руках фитилями. Еще ни кто, ни чего не понял, когда им прямо в лица, прямо в конские морды ударил вихрь мелких камней, дым, огонь и грохот великого бога Перуна, бога войны, о котором они давно забыли. Этот вихрь сломал строй, выкосил первые ряды, и заставил коней в ужасе подняться на дыбы, сваливая их в одну живую кучу. Когда дым рассеялся, воины Мамая увидели на холме витязя в зеленом намете и золоченых бронях, окруженного четырьмя волками, на серых конях. За ним, как небесное воинство, выстраивалась личная дружина князя. Но еще силен был порыв, и лава катилась к вершине холма. Второй выстрел был в упор с двух-трех метров. Умели Пронские пушкари заряжать и стрелять, потому и селище их Пушкарским прозвали. Он разорвал, разметал весь строй. И тут витязь снял шелом, распустив по плечам огненные косы.