– Дева Ариев! – Прозвучал радостный крик со стороны Залесского ополчения.
– Ариния!!! Богиня мщения!!! – В ужасе крикнул кто-то в рати Мамая.
Этого крика хватило для того, чтобы лава распалась на маленькие группы, каждая из которых хотела одного, убраться отсюда. Вот тогда Лучезарная поднесла ко рту рог, и звонкий и чистый звук поплыл по полю, срывая с места полки Владимирцев и Рязанцев. Вся их застоявшаяся масса пришла в движение и ринулась колоть и рубить. Впереди мчалась Дева Ариев, увлекая за собой всех. Тот, кто пытался заступить ей и ее волкам дорогу, или просто попадался на пути, прожил последний миг своей жизни. Она знала куда стремилась. Сжатый кулак ее маленького отряда прошел через лаву и вывернул к обозам. Она поискала взглядом черный шатер, увидев его, привстала на стременах и ее половецкая сабля закрутилась с такой силой, что издали напоминала серебряный круг. Дмитрий с дружиной прорывался к шатру Бегича, куда тот отступал прикрытый телохранителями. Сбоку на помощь к нему вывернул Владимир Пронский. Княжичи золотых родов тоже отступали к своему воеводе. Две силы схлестнулись. Отборные дружинники Мамая бросились на князя, понимая, что если они свалят его, паника сможет помочь унести ноги, но на их пути встали Дмитрий Монастырский и Назарей Кусаков. Такого не видели даже в Орде, Они остановили человек двадцать отборных ордынцев и рубились с ними умело и зло. Их хватило на то чтобы дождаться подмоги от Владимира и рухнуть под градом ударов. Владимир же смял остатки ордынцев и погнал их в степь.
Мария прорубилась к шатру, легким почти незаметным взмахом сабли развалила надвое заступившего ей дорогу дюжего дружинника и вспорола шатер.
– Ведьма!!! – Выкрикнул ей в лицо сморщенный старик сидящий в шатре, а второй схватился за меч.
– И рада этому, – Ответила она, выбивая меч из рук нападавшего, – Здравствуйте други мои драгоценные. Заждались? – Ехидно сказала она, – Взять эту мразь!! – Кивнула она Угрюмам, – И барахло не забудьте.
– Волкодлаки!!! Нежить!!! Руки прочь!!! – Завизжал старикашка, но, получив кованой перчаткой в зубы, обвис.
Второй его напарник в одежде ордынского дружинника покорно выпрыгнул из телеги, но от волчьего взора Угрюмов не укрылось, как он незаметно сбросил в ковыль небольшую торбу. Младший Угрюм нагнулся, что бы ее поднять. С дружинника всю покорность как ветром сдуло. Он резко вырвал из-за голенища сапога узкий и длинный стилет и бросился на волкодлака. Для человека это была бы верная смерть. Для человека, но не для волка, привыкшего всегда быть настороже. Крепкая рука перехватила запястье занесенной руки, в лицо ему дохнул тяжелый волчий дух и нападавший, кажется, увидел пред собой оскаленную волчью пасть с желтыми смертельными клыками. В следующую минуту он корчился на траве со сломанной рукой, а его жертва поднимала с земли брошенный кошель и протягивала его хозяйке.
– Ты паря боле не балуй, – Спокойно сказал старший оруженосец, приглаживая сивые кудри, больше похожие на волчий мех, – Не мельтеши пред глазами, а то и ноги поломаем.
– Волкодлаки, – Вспыхнул в мозгу у дружинника крик старика, – Оборотни они. Кто ж хозяйка?
Мария открыла торбу, глянула, втянула воздух и сказала:
– Кого ж травить собрались, гости дорогие? Кому зелье в подарок несли? Не мне ли? – Подождала и резко добавила, – Я вас спрашиваю! Тебя Некомант Сурожанин и тебя Ванька Вельяминов. Что глаза выпучили? От кого схорониться удумали? Черви земные. На дыбе запоете. – Повернулась к Угрюмам, – Поехали! Мы эту битву закончили. Без нас остальных дорежут.
Владимир прорубился к Бегичу, смахивая на своем пути оставшихся в живых княжичей как пожухлую траву. Встретился с ним лицом к лицу и крикнул:
– Читай молитву, старый лис!
– Пусть меня Великий князь судит по Правде! – Завизжал Бегич.
– Сабля моя тебе судья, как и ватажникам твоим. Перед князем я отвечу, – И лихим ударом снес ему голову с плеч, успев поймать ее за оселедец.
– Ну что ж Владимир Красная Сабля, – Раздалось у него за спиной, – Считай тебе и дальше над разбойными вельможами суд держать. Пусть твоим Красным двором и будет сабля твоя. Жалую тебя этой Правдой.
Владимир обернулся. За спиной его стоял Великий князь Дмитрий. Витязь склонил голову и принял напутствие как приказ.
Дружинники Залесского ополчения гнали ордынцев, пока хватало сил у коней. В захваченном обозе уже командовали люди княжеского двора, сортируя добро. Мария подъехала к ним поманила рукой старшего.
– Поди сюда, дядька. Всех торговых людишек и всю остальную гадость выведи за бугор, и порубайте в капусту. Девок-полонянок и наложниц собери, дай охрану и отошли ко мне в монастырь, что на Лебяжьем озере у холма Боровицкого. Знаешь?
– Как не знать боярыня. Тот, что за стенами дубовыми.
– Туда. Смотри, чтобы среди них шлюх обозных не затесалось. Понял? Дерзай! Вдалеке показался всадник, лупцующий коня плеткой почем зря. Летел он со стороны Рязани.
– Алексий! – Вспыхнуло в мозгу Марии, – Точно Алексий. Значит, не всех перехватили. – С сожалением подумала она, и помчалась навстречу гонцу.
Алексий умирал тяжело. Боролся за жизнь истово, стараясь удержаться до возвращения Великого князя и Марии. У его ложа дневал и ночевал Сергий Радонежский, давно понявший причину его недуга и всячески пытавшийся выгнать из его тела проклятое зелье. Но тело уже одряхлело и старец жил единственно силой духа. Мария и Дмитрий влетели в покой митрополита, даже не сбросив верхнего платья. У его изголовья сидела Евдокия, читая ему псалтырь. Глаза Сергия и Марии встретились, и она даже не стала задавать вопроса вертевшегося у нее на языке. Преподобный одними глазами подтвердил: «Да, отрава, но не поймали. Утек». Дмитрий, едва сдерживая слезы, припал к груди наставника. Тот с трудом поднял сразу постаревшую руку и погладил его по голове, как в детстве, взъерошив волосы на затылке.
– Дождался, – С облегчением выдохнул он, – Не плач соколенок. Нет времени для слез. Дела надоть решить. Для всех надоть…,– Он перевел дыхание, с трудом сглотнул, и продолжил, – В Киеве Киприана на митрополитство положили….не люб он мне…я б Сергия поставил….но он Мастер…он мелочами заниматься не будет…, – Дыхание его стало тяжелее. – Ты Митька, – Он впервые назвал так своего воспитанника, – Любимца своего Михаила, что в миру Митяем звали хошь на место мое поставить… ставь…токмо в монахи его обрати, распутного…, -Голос его стал тише, он рукой подозвал к себе Марию, – При Митяе Пимен вшивается….бойтесь его…сука он, – Мария аж опешила от таких слов из уст Алексия, – Скажи Лучезарная…с миром ли отхожу?
– С миром отче, с миром, – Она взяла его за руку и, поняв все, пригнулась к его губам.
– Найди…, – Почти неслышно прошептал он, – Найди и уничтожь, нечисть эту…не то…, – Он затих.
– Найду отче. Слово даю Аринино. Найду, с живого шкуру спущу. Он услышал, рука его поднялась и осенила всех крестом.
– Благословляю вас, – Собрав последние силы, крепким голосом сказал Алексий, и душа его отлетела в Ирий.
Посольство в Царьград к патриарху собрали быстро и отправили без затей. Не досуг, поклоны бить. Через два дня на взмыленном жеребце примчался гонец с известием, в дороге в одночасье умер Митяй. Посольство пошло под Пименом дальше.
– И этого не уберегли, что ж напасть такая! Что ж они нас на ход вперед опережают! – В сердцах воскликнула Мария, – Эй Угрюмы, тащите в подвалы монастыря, в пыточную башню тех двух прохвостов, что мы обозе взяли. Не гоже их таперича жалеть!
Когда она вошла в подвал, где на дыбе висели старый сурожанин и сын тысяцкого, ее вид произвел на них большее впечатление, чем все инструменты пыточной башни и вид четырех заплечных дел мастеров. Она была в платье Аринии, и ее огненные косы шевелились, как змеи. Пламя чадных факелов просвечивало ее газовую тунику, собранную по старому обычаю на плече, как корзно воина, оголяя левую грудь.
– Будем молчать, – Спокойным тоном спросила она, останавливая жестом готовых приступить к своему делу Угрюмов, – И так что?
– Опустите, говорить буду, – Неожиданно сказал Иван.
– Иуда!!! – Закричал старик.
– Вырвите ему язык, – Так же спокойно сказала Мария, – А впрочем, нет. Скормите ему его мешок.
– Я буду говорить, – С ужасом в глазах промычал старик, – Ты каменная баба!
– Я Золотая Баба. Слышал о такой?! Продажная твоя душа.
Иван говорил сбивчиво. Обо всем, торопливо стараясь порассказать как можно больше. О том, что торговый люд привыкший сидеть за широкой спиной тупых воинов, невзлюбил Ангелов, за порядок. О том, что это они натравливали Орду на Ордена. О том, что надо разорвать Империю, как они разорвали Орду и править в каждом местячке силой денег, а не силой Правды. И о многом другом, что вообще было не интересно. Мария смотрела на старика.
– Ну, а ты, что молчишь?
– Он все уже сказал!
– Нет не все! Кто?
Кого-то напоминал ей этот сморщенный, скользкий, как угорь, Некомант? Кого? Она напрягла память, продираясь, пробиваясь через толщу лет, как гном к подземному кладу. Вспомнила! В ее мозгу отчетливо вспыхнула картина. Дубрава под Суздалем. Капище и она с сестрами Ариниями. Вот Угрюмы бросают к ее ногам такого же, как этот, скрюченного от злобы старика в черном. Вспомнила, как шипел он ей в глаза:
– Скажу напоследок, не выкорчевать вам, посеянных мною плевел. Задушат они вашу пшеницу на корню. Мои ростки на гнилой почве растут быстро. Человек он ведь лжив, завистлив, корыстен без меры. Но более всего, власти он хочет. Власть, как вино. Опьяняет и манит. Дороже денег, пьянее любви. Власть над такими же, как он, червями земными. А она все даст – и деньги и любовь, и жажду еще большей власти. А когда власть тайная, она еще притягательней. Вроде, как простой человек, но шепнул, что надо и полетели головы. Будут с вами бороться везде и всегда, люди той отравы вкусившие. Полетят головы. Кровью захлебнетесь и дымов костров и пожарищ. Смерти страшные выпустят мои ученики из Мареновых пещер. Ради власти все.