– Ведомо что ты, уделом нашим обладаешь, – Продолжал также нараспев евнух, – А вот нашему царству не приидешь поклониться; нехай тебе будет ведомо, что теперь рука моя хочет тебя карать. Зная что ты молод еще, разрешаю чтобы ты пришел ко мне и поклонился. Глядишь, тогда смилуюсь над тобою и пошлю тебе знову в место твое царствовать, а если так не учинишь, скоро все места твои попалю, и самого тебя вельми буду карать, – Евнух перевел дух, благоговейно свернул ярлык и протянул Мамаю.
Тот глазами показал на Захара. Евнух отдал грамоту ему. Тютчев взял поклонившись.
– С тобой посылаю четырех князей своих. Честных и любимых. Постельничего, писаря, конюшего да ключника своего. Пусть тебе в дороге компанию составят. Сделаешь дело, и не медли, поспешай назад, друг сердешный. Скучать без тебя буду.
Как только кони вынесли их через брод, на западный берег Оки, Тютчев шепнул верному человеку, что бы тот коня не жалел, сам же придержал жеребца, развлекая незваных гостей разговором. К вечеру навстречу им вылетела сотня, посланная Великим князем. Посол облегченно вздохнул, когда стража окружила ордынский поезд. Он вынул из-за пазухи ханскую грамоту, разорвал ее пополам и протянул писарю Мамая со словами:
– Скажи своему безумному царю, что нема меж людьми безумнее его, а грамоту его безумную пред пресветлые очи царя моего не понесу. Сам ее прочитав, вижу что над ханом вашим посмеяться токмо впору.
Он повернул коня и, хлестнув его ногайкой, понесся в сторону Коломенского. На Коломенском по повелению великого князя Димитрия собирались руские князья и воеводы и многое воинство на назначеный день Успения Пресвятой Богородицы. Уже приехали князья Белоозерские со старой дружиную, прошедшей ни один поход. Князь Глеб Каргопольский и князья Ярославские со своими берсерками. А также иные многие князья и с ними многие бояре и дети боярские. Захарий вошел во двор, где на Красном крыльце под Роллановой колонной сидел на престоле царском Великий князь и ныне царь Дмитрий Иванович в окружении князей и бояр. Поклонился на три стороны.
– Проходи, проходи, дорогой мой человек, – Радостно поманил его Дмитрий, – Все знаю, Поклон тебе от нас всех. Помог, так помог. Тик, в тик успели. Осталось токмо к Сергию под благословение сбегать и можно ждать Мамая. И хлеб убрали и людей собрали. Уважил Тютчев, успел вовремя Захарий – Он встал, обнял посла и усадил его рядом с собой на высокий стул.
На следующий день все двинули к Сергию в обитель. Сам чародей принял их на своем широком дворе. Фиолетовый плащ, накинутый поверх рясы, показывал его ранг Посвященного. Вкруг его стояли братья в черных плащах с нашитыми белыми крестами. Черные клобуки были откинуты и головы смиренно склонены, приветствуя князей. Дмитрий, его брат Владимир и ближний круг подошли к Сергию под благословение. Сергий осенил их широким крестом.
– В трапезную гости дорогие, – Позвал он.
– Не время трапезничать отче. После сядем за честной стол, победу отмечать или тризну справлять, – Буркнул Дмитрий.
– Это твое промедление двойным для тебя послушанием обернется. Ибо не сейчас еще, господин мой, смертный венец носить тебе, но через несколько лет, а для многих других теперь уж венцы плетутся, – Назидательно заметил Сергий, – Пойди, бог тебе будет помощником на враги твоя, – Он преломил хлеб, протянул его Великому князю, наклонился, тихо шепнул в ухо, – Победиши супостаты твоя.
Неожиданно на глаза Дмитирия навернулась слеза.
– Благослови отче святыми дарами.
– Что ж ты хочешь, Великий князь?
– Дай дружину братскую.
– Нет! Не велено! – Резко ответил преподобный, – Однако двух воинов дам тебе из полку моего иноческого. Двух лучших, – Он поманил. К нему подошли два его телохранителя, – Се тебе мои оруженосцы, которых хотелось тебе имети.
– Брат Пересвет, – Склонил голову старший.
– Брат Ослябя, – Представился второй.
– Первый настоятель обители Симоновой, где братья каменыцики вольные тайны „пояса Симонова" хранят, – Пояснил Сергий, – Брат Александр бывший боярин Брянский, ни мало в боях врагов спешивал. Второй настоятель новой обители Свято-Даниловой. Брат Родион тоже не простых кровей и не последний в бою рукопашном. Пойдите дети мои, – Он подозвал служку, взял с его рук два плаща, накинул им на плечи, – Пусть бережет вас Божье благословение и мое слово чародейское. Ступайте с Богом на дело ратное, дело благое.
– Спасибо Мастер, – Преклонили колено оба рыцаря. Черные плащи с белыми крестами сделали их почти близнецами, – Постоим за дело правое. Жизни не пожалеем.
– Ступай князь. Все что мог, я тебе сказал, – Сергий повернулся и пошел в другую горницу, где его ждала Мария.
– Ну что, братка, – Дмитрий хлопнул по плечу Владимира, – Поехали в стольный град Владимир, с могилами предков простимся. Жен дорогих обнимем и на сечу.
– Поехали, – Владимир Храбрый встал и пошел к двери.
Сергий вошел в горницу, где его ожидала Мария. Боярыня сидела у окна, погрузившись в только ей ведомые думы. Сергий залюбовался ее точеным профилем и светом падавшим из узкого оконца, как бы образвавшим нимб вкруг ее головы.
– И впрям Богородица, – Подумал он. Отряхнул эту мысль и сказал, – Пошто звала, Лучезарная.
– Да вот в голову мысль пришла, – Она повернулась к нему, – Три рода на земле правили. От одного отца одной матери. Медвежьи роды, Ангельские и Русь-кормильцы. Ныне, после того как рать Навина прошла, по-другому делят. Вроде, как здесь, где Великий Мор не прошел и Черная Смерть крылом не задела, потомки старых родов – сыновья Сима живут. Там где спасители Навина прошли и новым родам корни дали – сыновья Афета, а там, куда и рати Навинские не дошли, там сыновья Хама. Не так все это, – не по старому.
– Что ж поделать Мария. Время идет, все меняется. Скоро старых Богов забудут и будут новой Вере поклоны бить. Скоро ни Мастеров, ни Совершенных не вспомнит никто. Все течет – все изменяется. Уже никто и не помнит, кто от какого рода корень ведет. Жрецы древние перемерли, ведьмы, и ведуньи в леса схоронились. Те ж кто под рать попал, те на костер взошли сами, очистились от греха людского. Вспомни, как горели братья старой Веры. Как их только не прозывали и альбигойцы, и богомилы и стригольники. Все на костер ушли. Все кто белую рясу свою кровью мазать не хотел. Храмовников вот за ними пожгли. Гляди, скоро и за твоих жриц возьмутся. Тьфу, тьфу, – Он трижды сплюнул, – Не дай Бог.
– Взялись уже. В Закатной Ойкумене. Мои сестры на кострах полыхают ярким пламенем. Прав ты, скоро совсем на нет сойдут. Страшное время. Страшное! Да ладно, не о том я. Значит все, в распыл роды старые. Будем жизнь по новой строить. Хотя может, и роем мы себе могилу сами. Ты то может и нет, а я, точно. Придет такой сморчок, как Киприан, так по одному намеку всех на костер возведет, да еще и книг волховских в огонь подкинет, чтоб горел лучше.
– Не допущу, пока жив. Монастырей настрою. Всю братию там схороню, до времени.
– Моих сестер береги, уведи их Мастер в обители. Зачтется тебе потом.
– Уберегу Лучезарная, слово даю. Мое слово – кремень.
– Спасибо преподобный на слове добром. Поеду я с князьями, в стольный Владимир град. Заскочу на Нерль в церкву свою, поговорю с Андреем. Веру в князей вдохну, да в дружины их. Ты ж здесь на Коломенском сбирай сбор большой. Будем к битве готовиться.
Она догнала дружины на пути к Владимиру. Поманила к себе ордынского посла, что переметнулся к ним.
– Поди сюда, вой. Как зовут, величают?
– Да не то чтобы величают, боярыня, а зовут Федором Сабуром.
– Так вот, найди-ка мне, Федор, человек пять верных нукеров своих. Таких, в которых ты как в себе уверен. Таких, что на верную смерть с поднятой головой пойдут. Даже на самую лютую и бесславную.
– Найду, – Он свистнул, и к нему подскочило трое воев, – Вот они, двух они сами прибавят.
– Слушайте сюда, – Понизила голос Мария, – Сейчас в лесу отобьетесь в сторону и аллюром к Мамаю. Что там врать будете, ваше дело. Донесите одно. Дмитрий с малым войском, потому как большого не собрал, отползает на Москву, за каменные стены Чудова укрыться.
– А поверит Мамай-то? – С сомнением покачал головой Федор, – Больно хитер.
– Поверит, сам не раз так попадал. Шел на Владимир стольный, а Дмитрий с Евдокией и боярами на Боровицком хоронился. Да и Ольгерд уже зубы об те стены ломал. Поверит. Не поверит, будет вас огнем жечь. Тогда что ж горите, но кричите, что так оно и есть. В том спасение ваше. А мы уж хана на Москве встретим. С пирогами горячими, – Что-то вспомнив, улыбнулась она, – Скачите, дай вам Боги сил и терпения. Удачи вам!
– Скажи боярыня, победим хана-то?
– Кто ж его знает. Победа она в ваших руках. У кого кишка тонка, тот и зайца боится. Победим! Смотри, как дружинники соколом глядят, – Она обвела рукой ехавших всадников, незаметно отскочила в сторону и пропала среди сосен.
– Эй ты, торговая твоя душа, – Позвала она, – Иди сюда.
– Тут я, – Вышел из-за древа щуплый жид.
– Пойдешь в Орду. Скажешь, что сам видел как Дмитрий и Владимир с малым ополчением, погрузив скарб и жен на телеги, двинулись в Чудов монастырь. Скажешь, что Сергий дружины братские им не дал, а Киприан, так из Киева и не приехал. Оно так и есть. А чтоб ты чего лишнего не сболтнул, десяток из вашего кагала я в заложники возьму. Коли что у тебя на уме – забудь. Лютой смерти их придам.
– Чур, чур, тебя, ворожейка. Сама видишь, нет за душой измены у меня.
– Потому и говорю, что чую камень за пазухой. На две березки привяжу и отпущу, враз располовинят родню твою. Понял?
– Понял! Все выполню, как наказываешь. Товару только дай, своего больно мало для дело-то.
– Вон три телеги со скарбом стоят, – Она показала на дорогу, – Бери жидовская твоя душа. Помрешь, а выгоды не упустишь. Смотри, я ведь ворожейка, да еще и ведунья. Мне все мысли твои, как на ладони ясны. Да и человек с тобой мой будет. Случись, что его нож тебя найдет. Езжай!