Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги — страница 47 из 69

Во Владимире дружина рассыпалась по теремам и харчевням. А братья князья направились в монастырь Рождества к могиле князя Александра и к иконе Владимирской Божьей Матери – покровительнице Залесской Руси. Князья преклонили колено, и начали истово молится.

– О чудотворная госпожа Богородица, всего создания человеческого заступница, – ибо благодаря тебе познали мы истинного бога нашего, воплотившегося и рожденного тобою. Не отдай же, госпожа, городов наших в разорение поганым половцам. Умоли, госпожа Богородица, сына своего, бога нашего, чтобы смирил он сердца врагам нашим, да не будет рука их над нами. И ты, госпожа наша пресвятая Богородица, пошли нам свою помощь и нетленною своею ризою покрой нас, чтобы не страшились мы ран, на тебя ведь надеемся, ибо твои мы рабы. Знаю же я, госпожа, если захочешь – поможешь нам против злобных врагов, этих поганых половцев, которые не призывают твоего имени; мы же, госпожа пречистая Богородица, на тебя надеемся и на твою помощь. Ныне выступаем против безбожных агарян, – Ударив лбом в пол, они повернулись к могилам предков, – Истинные охранители, русские князья, православной веры поборники, родители наши! Если имеете дерзновение помолитесь теперь о нашем горе, ибо великое нашествие грозит нам, детям вашим, и ныне помогите нам, – И, сказав это, вышли из церкви.

– Поспешаем Дмитрий на Нерль, – Сказал Владимир, осаживая норовистого жеребца, – Там нас Мария Нагая ждать будет.

Мария действительно сидела на пригорке рядом с церковью Покрова, у ступеней которой плескала тихая голубая волна реки. Она издали увидела всадников горячивших коней. Значит отмолились у святой иконы, значит пора в дорогу, подумала она. Отдернула короткий кафтан и пошла к пасущемуся на полянке иноходцу. Поставила ногу в стремя, повернулась в сторону узорчатого дома Богородицы, поклонилась.

– Спасибо мать Артемида за то, что Веру во мне укрепила, – Поклонилась в сторону Боголюбова, – Скоро может Андрюша встретимся. Чую подходит моя доля к краю самому. Загостилась я на земле, в Яви этой не своей. Пора мне к вам в Навь, в Ирий, – Она вздохнула, приложила ладонь ко лбу. Прямо на закат летели лебеди. Белая пара уходила, кажется в середину солнечного диска.

– Что доля не воля, что воля не доля! – Резко прозвучал в ее ушах голос Богини, – Не кляни долю, не буди лихо. Не спорь с Богами! Тебе Совершенная еще не один век куковать, не одно горе горевать! Скачи!

Мария влетела в седло, подтянула стремена. Устроилась в половецкую посадку, как кошка на заборе и, лихо свистнув, понеслась навстречу княжьему поезду.

Дружина князя, прихватив княгинь и близких посадских людей, втягивалась в ворота Коломенского терема, где их уже заждались остальные побратимы. Царицынские возки и возки княгинь, не задерживаясь у терема на берегу, пошли далее в сопровождении малой дружины. Туда на Бор, за каменные стены Чудова монастыря, под охрану храмовников и кромешников, под бок к ордынскому кошу, к заветной калите. Ушли в вечерний туман и растворились в нем, как и не было, даже колеса не скрипнули, салом смазанные.

Дмитрий выслал в сторону Орды лазутчиков из старых ордынцев. И своих знают и неприметны издаля. В старшие дал им Семку Мелика. Наказал, что б в драку не лезли, а токмо смотрели, что бы Мамай на эту сторону реки на заливные луга не перешел. Пусть там по Кузьминой гати до самого Швивой горки катится.

Своим наказал:

– Ты братка, Владимир бери своих и топай на Брашево, тропками там всякими. Ты, князь Белозерский, с уделами северными через лес ступайте, вам медведям чащобным не привыкать, да и все дружины наши конны и сильны. Я ж пойду по-над речкой на Котлы. Меня с той стороны хорошо видать будет. Нехай Мамаевы пластуны прилягут там, на кромочке у воды и сочтут меня и рать мою. Вас же им доглядывать незачем. Потому ступайте, пока солнышко из-за горки не выскочило, а я с первыми лучами отправлюсь. Встренимся у речки Чуры, где она с Михайловкой сливается. И потом вниз к большой воде бежит. Скатертью дорожка вам.

Дождался, пока все оправятся в путь, и с первыми лучами солнца, развернув по ветру прапора напоказ, дружина Великого князя двинула вдоль берега на Котлы.

У речки Чуры встретились с ушедшими затемно дружинами Владимира и других подельников и повернули вверх на холмы. У Чуры оставил Дмитрий разбойного своего человека Фому с пластунами, шепнул:

– Двигай ужом по ерику вдоль речонки этой к большой воде сиди там тише воды ниже травы. Брод там есть. Смотри в оба, что бы Мамай, не дай Бог, здесь Дон-реку не перешел, тогда все у нас кувырком пойдет. Да сердце мне вещун подсказывает, не нашлось среди наших души продажной, не показал ему никто места этого. Но, как Лучезарная говорит: Береженного Бог бережет. Увидишь, что прошел хан с ордынцами заставу оставь, а сам волком ко мне, я об том знать должен. Иди хитрован, ушкуйный.

– Князь, – По склону к нему ссыпался головной дозор, – За дубравой на холмушке, прямь по дороге, конные ордынцы. По виду казаки или татары волжские.

– Откуда? Откуда взялись? Чего квохчете как куры на насесте? Отвечайте! – Дмитрий поднял коня на дыбы.

– Откуда! Кто ж их знает!

– Чего делают?

– Станом стоят. Коня в коновязи. Сами в шатрах.

– А бунчуки какие? – Вынырнул, невесть откуда взявшийся, Боброк.

– Бунчуки?! – Дозорный почесал затылок нагайкой.

– Это свои ордынцы, – Раздался сверху с холма голос Марии. В окружении Угрюмов стоявшей прямо на его вершине, – Это свои, те, кто от Мамая откололся. Нас ждут. Хотят Великого князя приветствовать. Церкву там походную раскинули. С ними братья отца Сергия. Едем князь. Надо!

Волжские казаки и сибирские татары раскинули лагерь вольготно на высоком берегу над Чурой. Палатки их разноцветными пятнами выделялись среди дубов и сосен, а там где деревья разбежались, освободив поляну на вершине холма, стояла походная церковь-скиния по старому обычаю. Только в отличие от старых лет рядом с ней мелькали черные рясы братьев преподобного Сергия Радонежского.

Рядом со скинией стоящей в походном шатре, на высоком древке, в окружении бунчуков, с развивающимися конскими хвостами, стоял список с покровительницы Залесской Руси иконы Богородицы Владимирской. А чуть пониже вторая хоругвь гребневских казаков – Богородица Одигитрия.

Мария и Дмитрий во главе дружинников осадили коней возле шатра, спешились. Навстречу им шел войсковой атаман. Оселедец, завернутый за ухо и длинные вислые усы, говорили о том, что он из старых ордынцев.

– Милости прошу к нашему шалашу. Не побрезгуйте нашим хлебом солью, – Он кивнул. Подбежал оруженосец, неся на расшитом рушнике каравай и солонку.

– Хлеб, да соль, – Дмитрий отломил ломоть, макнул в солонку, отправил в рот.

– Едим, да свой! – Атаман плеснул из корчаги в широкую ендову, тягучего южного вина.

– Со свиданьицем, – Великий князь отпил из ендовы, протянул атаману. Обряд был соблюден. Они разделили вино и хлеб.

– Вот решили тебе послужить. – Спокойно как о чем-то давно обсуждаемом сказал атаман, – Не ндравится нам новый хан. Вот не надравится, и все!

– Что не любо, так не любо, – Поддержал его Великий князь. Остальные молчали. Говорят старшие в роду.

– Не любо! – Подвел черту атаман. Сам же все время незаметно поглядывал на спутницу князя, – Кто ж такая? – Мысли его ворочались тяжело, – Вот брони, как у жриц Богини Леса, а на голове вроде даже не мисюрка, а шелом восточный и намет зеленый…сабля половецкая…и лук…стрелы зеленые…вон прядка из-под шелома выбилась…огненная. Стоп! – Он неожиданно хлопнул себя по лбу, так что кажется, тот загудел, как колокол. Резко повернулся и преклонил колено, – Мать Артемида, Мать Ариев, Лучезарная! Я думал, ты уже давно ушла в Навь и более не приходишь к сынам своим!

– Встань витязь! – Она назвала его старым еще доордынским званием, – Встань не гоже воину колени и выю гнуть. Не по старой Правде. Ты ж внук Дажьбожий, значит мне брат.

– Точно Марья-кудесница, – Вставая, утвердился в своей мысли атаман, – Мы вам дар принесли, – Он протянул руку к иконе, – Не гоже Мать заступницу в сече трепать. Вот богомаз наш с нее список сделал. Тебе князь хоругвь эту дарим, от самого Сиротина городка сюда везли, – Он звонко щелкнул пальцами. Два рыцаря поднесли хоругвь и поставили рядом с Дмитрием.

– У себя оставьте заступницу, – Попытался возразить Дмитрий.

– Это тебе! Мы под Гребневской Богородицей пойдем. Она наша казацкая Путеводительница, она нам в сече путь к победе укажет. А кто сложит головы под острой сабелькой, того утешит.

– Там дружины чьи-то из леса вываливаются и справа с боровицого шляха и слева с лесной тропы, – Подскочил боковой дозор.

– Ну, вот и князья с братом Владимиром поспели. Теперь вместе пойдем до Березуя до Девичьих полей. Становись атаман в общий поток!

– Позволь князь, мы с татарами своими и казачками, боковым дозором пойдем, да с хвоста вашу рать прикроем. Кони у нас легкие, да и дело свое знаем, – Возразил атаман.

– Пускай, – Поддержала его Мария.

– Ладно. Держи дозор, – Вставляя ногу в стремя, согласился Дмитрий.

Теперь войска шли широким шляхом, прорубленным в сосновом бору, пока впереди не заструилась серо-голубым потоком гладь реки. Конная масса выкатилась на широкие заливные луга, прозванные еще со старых времен Девичьими полями.

– Стой! – Звонко раздалось над головами дружинников, и, вторя этому звонкому голосу, разлился над лугами чистый звук рогов.

Смотр назначали с утра, а пока мастера рубили часовенку из толстых сосновых бревен для иконы Иоанна Воина, на образе которого и принесут присягу дружинники княжеские. Ибо по праву Земли и Воды, кто мечом опоясан, тому хозяев нет, окромя его слова и его воли. А в крепости слова данного перед сечей жаркой один Иоанн Воин порука. Слово пред ним данное ни один дружинник, ни один ушкуйник, али боярин не уронит, потому, как отвечать, потом в Ирии перед самим Иоанном придется.

На поле полки выехали во всей красе. Величественное зрелище представляли они. Оружие и доспехи блистали на утреннем солнце. Кольчатые железные брони или стальные панцири из блях, рыцарские латы и кольчужные рубахи. Шлемы с остроконечными верхушками, каплевидные щиты пехоты и старых дружинников и круглые бойцовые щиты монастырской братии. Тугие луки и колчаны со стрелами, острые копья, кривые булатные сабли, и тяжелые шестоперы. Над рядами во множестве развивались знамена и стяги на высоких древках, бунчуки и хоругви. Князья и воеводы отличались нарядами позолоченными, с накинутыми поверх яркими плащами.