Дмитрий выехал на небольшой взгорок у пологого берега реки, оглядел воинство. Поле как бы разделилось на четыре части. Прямо перед ним стоял главный или Великий полк. В середине его развивались стяги князей Белозерских – две рыбины на лазоревом поле. Мария, увидев это, вздрогнула, помнилось, что стоят воины Андрея Боголюбского под его знаменами. Потом поняла рыбки не те. Да в придачу к ним притулилось московское ополчение из дворовых и посадских под командованием Тимошки Вельяминова, уже на Воже отличившегося и считающего себя просто героем полей воинских. Над ними Дмитрий различил стяги дворцовой стражи: Коломенской, Владимирской, Юрьевской, Костромской и Переяславской.
– Хороши псы, что двор стерегут. Посмотрим, как в бою покажутся, – Подумал он про себя. С горечью добавил, – Ворота стеречь – не ордынцев рубить, – Но отметил, что у дворцовой стражи вид был боевой, даже у костромских, тех, что царские пекарни и мукомольни стерегли, – Даже вон Иван Квашня – главный стряпчий, издалека на богатыря похож, – Улыбнулся ему Дмитрий.
По правую руку от Главного полка стал Владимир Храбрый. Бок о бок с ним стоял воевода ярославских берсерков, развернув по ветру свой стяг с медведем и Спас Нерукотворный. Владимир собрал вкруг себя полки елецкие, мещерские и муромские.
По левую руку стояли брянские полки.
Чуть ближе к реке встали князья Друцкие – Дмитрий и Владимир.
Отдельно кучковались казаки и татары, пришедшие с Волги и из Сибири. Так же, не сливаясь с общей массой, стояли переметнувшиеся ордынцы и, как бы доглядывая за ними, лазутчики Семки Мелика с местными пластунами, знающими лесные тропы и броды в этой болотной местности.
Дмитрий окинул взглядом стоящие дружины. По настрою понял. Верят в победу. Дал отмашку. С голов слетели малахаи, шеломы, мисюрки, шапки. Воинство дало присягу. Только стоящие рядом с Марией, даже не шелохнулись. Ее Угрюмы и вравронии присягу свою дали давно и навсегда. Богов не обманывают. Да они обмана и не прощают. Поэтому ее дружина, закованная в броню, так и смотрела на все в узкие прорези шлемов, надвинутых на лицо. Дмитрий посмотрел на них с опаской. Такие не предадут, но и не поклонятся. Рядом с ними, так же не сдвигая клобуков, как посланцы небес, стояла братская малая дружина во главе с Пересветом и Ослябей. Эти тоже обетов не давали. Служили только Богу и Ордену.
Дмитрий махнул рукой, все пришло в движение и двинулось к Сенькину Броду, что у четырех церквей. Церкви были хорошо видны с этого берега. Две в Зачатьевской обители и две в Чудовом монастыре.
Владимир отряжал отряды на берег реки, смотреть в оба за Мамаем, охранять сестер милосердных, что раскинули лазарет в лесу на поляне. Стрелков по кустам прибрежным рассыпал, наказал до поры нос не высовывать. Затем поехал на переправу сам. На той стороне уже обнимались с Дмитрием подъехавшие Андрей и Дмитрий сыновья старого Ольгерда. Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский со смехом рассказывали, про то, как они собирали войско.
– Первым значит, к тебе Андрюха решил откинуться, – Рассказывал Дмитрий Брянский, – Он старший, он завсегда вперед лезет. Прислал мне грамотку, тайным письмом написанную. Про то что, мол, батя наш Ольгерд отошел в мир иной, Улькин выкормыш, дядю Кейстута удавил и сына его Витовта, чуть не сгубил. Да тот сопляк ради славы все ему простил, а мы, мол, у них под ногами болтаемся. Не долго, мол, ждать, когда им в голову мысль придет и нас удавить. Не ровен час, подвернемся под руку одному, али другому, удавят, не поморщатся. А то и рук марать не будут, траванут.
– Значит, написал я ему, – Перебил Андрей младшего брата, – Смотри, грю, куда не кинь – всюду клин. Надоть нам к Залесской Руси прибиваться. Не то останемся на бобах. Митька он парень проворный, – Андрей хитро посмотрел на брата, – Он понял все сразу. Брянцев своих с воеводой вперед направил, а сам на Дунай к татарам пограничным, что еще от Орды на рубеже остались. Свистнул там. Чего это вы братцы всяким Мамаям да Ягайлам служить будете? Вас и так ни в грош не ставят, пошли подмогнем Великому князю, дикому хану голову свернуть.
– Так те татары, да казаки дунайские к вам и побегли? – Недоверчиво спросила подъехавшая Мария, – Рубеж бросили и за трофеями рванули?
– Да нет, – С удивлением глядя на странного витязя, почти мальчишку ответил Брянский, – Они круг собрали. Меня не звали. Решать удумали, куды бечь? Говорят, к ним на круге Дева Ариев явилась. Сам не видел. Может байки то все. Явилась, и дала наказ Великому князю служить, как Святобору и Артемиде их пращуры служили. Вот с того казачьего круга и решили дунайцы с нами идти. Да вот они и стоят, – Он показал рукой на плотный строй всадников в широких шароварах и ярких зипунах, накинутых поверх голых торсов.
– Сбирайте всех на наш круг. Будем думу думать. Совет держать. Вижу я, Семка Мелик скачет, значит, Мамай недалече. Глядишь завтра встренимся с ним, – Дмитрий Великий князь всея Руси направил коня к дубраве у Зачатьевской обители.
Собрались все. Военный совет в тайне держать дело гиблое. Каждый дружинник свой маневр знать должен, а о воеводах и вообще говорить нечего. Это он там потом, в поле, в бою будет свою игру играть, но главный замысел нарушать не моги. Наоборот. Все сделай. Но цель общую соблюди.
Воеводы расселись на поляне посреди дубравы. Как-то так вышло, намеренно или нет. Кто ж скажет? Но на соседней полянке горел знич – у старого капища, у старой Ромовы, еще с пращурных времен здесь обретающейся. И казалось, что выйдут из леса древние волхвы-чародеи в сопровождении ворожеек-берегинь и бросят в волшебное пламя жертву на победу внуков Дажьбожьих. Но никто не вышел, только знич горел ровно в тихом воздухе теплого осеннего вечера.
Вкруг костра пустили чашу с крепким медом и Дмитрий сидящий на высоком месте начал:
– Поклон вам князья, воеводы и бояре. Поклон вам атаманы казачьи и ханы татарские. Поклон вам рыцари и братья орденские. Поклон вам дружинники и ополченцы. Поклон всем, кто на зов мой откликнулся и сюда явился. Пришло ли время, не пришло – то не нам судить. Богам лучше знать. Но терпеть более мочи нет! Орда, мало того, что развалилась на шайки разбойные. Мало того, что ханами в ней всякий-який сесть норовит, кто и прав-то таких по роду не имеет. Так еще этот всякий-який хочет ясак сам брать, и в общий ордынский кош, в калиту общую руку запустить. Нельзя такое допустить. Иначе, как в Закатной Ойкумене после Навина, пойдет полный разброд. Там эту скверну вычищают помаленьку роды Ангельские, и нам пора, коли и нам такая беда приключилась.
– Поклон тебе Великий князь, ото всех нас, – За всех ответил старший по роду князь Белозерский, – Тебе поклон, брату твоему Владимиру, Храбрым прозываемому, и всем заединщикам, от Земли русской, – Он отпил из круговой чаши и предал ее Дмитрию, – Не время сейчас речи рассусоливать. Все потом. Говори, царь наш, как биться будем? Каково предназначение наше на день тутошний мы знали. Скажи, что нам грядущий день готовит.
– Други мои, окромя меня есть здесь витязи знатные, воины великие, богатыри русские. Хочу вас послушать.
– Нет, князь! Теперь не слушать всех, теперь указ всем давать пора, – Раздался голос воеводы Боброка Волынского, – Сам сказать чего не хочешь, пусть тот говорит, кто пред Богами на себя ношу эту взвалить не боится. Я боюсь! – Сурово закончил он.
В воздухе повисла зловещая тишина. Еще бы. Сам Боброк Волынский, про которого ходила слава, что, нет ему равного ни в деле бранном, ни в деле воеводском, сказать, как биться завтра, не захотел. Тишина стала почти ощутимой на вкус и цвет, как надвигающиеся сумерки. Она становилось такой плотной, что от нее было трудно дышать. Только потрескивали поленья в горящем на соседней полянке зниче, да гудело пламя кругового воинского костра. Вдруг хрустнула ветка, там, на Ромове, где никого не должно было быть, так как плотно стоял дозор в три кольца вкруг дубравы, да и дружинники прочесали ее перед советом, как шкуру собаки частым гребешком, даже блохи и те бы вычесались. Все с ожиданием повернулись к темнеющему колдовским пятном священному вековому дубу. И вот, когда ожидание и тишина, кажется, готовы были разорвать натянутые, как струны на гуслях, нервы, в пятно, отбрасываемое пламенем двух костров, шагнула Богиня. Она удивительно напоминала боярыню Марию Нагую, но то, что это Богиня сомнений не вызывало ни у кого. Поверх зеленой газовой туники, было накинуто такое же зеленое бархатное платье, струящееся за ее спиной и превращающееся в зелень увядающей осеней травы. В ее огненные косы, рассыпанные по плечам, на короне которых сиял золотой венец с огромным темно-зеленым изумрудом, были вплетены желтые и красные цветы осенней природы. Стан ее перехватывал тонкий сафьяновый пояс с пряжкой в виде двух дерущихся медведей. С двух сторон от нее стояли стражи, с накинутыми на плечи шкурами волков, головы которых с оскаленными пастями были откинуты, как клобуки у монахов. Стражи сложили руки на поясах, даже не кладя их на рукояти коротких мечей висящих сбоку. Какой-то неуловимой тенью ли помраком угадывался за спиной Богини еще один гость воинского круга, в золотом шеломе и красном плаще. Многие витязи и берсерки узнали в нем покровителя бранных людей – Святобора-Велеса. Богиня, кажется, даже не шла по поляне, а плыла к своему месту, быстро освобожденному ей Боброком и Дмитрием.
– Поклон вам честной народ Святой Руси Залесской. Поклон вам витязи литовские и вам вольный народ половецкий. Ждете слово соловьиное, али знамение волховское? Может звезды халдейской ждете, что в небе загорится? Не клоните голову. Буду вам помогать совет держать. Пришла я к вам от старых Богов. От Святобора-богатыря, Артемиды-Лесной Матери да от Макоши-Судьбы.
Воинский круг оправился от первого потрясения. Кто-то начал покашливать, кто-то перевел дух. Все зашевелились.
– Пусть кто-то скажет мне, как он завтра войска ставить решил и где? – Задала вопрос Богиня.
– Я что ли попробую! – Отважился Боброк. – С чего вот начать-то?