– Сначала, – Подбодрила его посланница леса, – С места битвы начни.
– Значит так. Мамай идет по Кузьминой гати и выкатится к Швивой горке. Там он Красную колону поставит, Там он суд над нами править решил. Там у него Красный холм будет. Под холмом тем течет речка, не то что бы речка, речушка. Уза прозывается. Впадает она в Дон-реку, в Смородину. От той речки длинный такой тягун в сторону холма Боровицкого – Брашева и в сторону второго холма, по гребню которого речка течет – то ли Смолка, то ли Неглинка, то ли Неправда. Вот тот тягун зовется Кулишки.
– Ты дядька…, – Странно обратилась Богиня к воеводе, – Ты дядька дальше говори. Место все узнали. Тягун, что промеж Узы и холма Боровицкого. Дальше.
– Вот там, на холме Лобнянском, что как место лобное над тягуном взъярилось надо ставку Великого князя ставить. И главный полк. В помощь ему ополчение московское и те дружины, что на Воже побывали. Да казаков волжских и сибирских татар. Над ними поставить героя нашего Тимоху Вельяминова и Брянского Глеба.
– Так, – Поддержал его Дмитрий.
– Полк правой руки из литовских рыцарей под воеводством Андрея Ольгердовича, сбоку от них пусть упрутся в дубравы, что у холма Боровицкого. За спиной их болота и речка Неглинка топкая. Сбоку их овраг прикроет, что от самой Смородины тянется. Полк левой руки по склону от главного полка аж до самой Узы поставить под рукой князей Белозерских. Лучников старых им отдать и арбалетчиков. Дружины старые и берсерков. Им задача с места не сдвинуться.
– То хорошо, – Теперь поддержал князь Белозерский, понимая всю трудность задачи, – Но берсерков надо в другое место ставить, нам и лучников хватит.
– Ладноть, – Боброк уже разговорился, – Тогда берсерков и братскую дружину сводную поставим в Передовой полк. Им, и твоим казачкам, Семушка, – Повернулся он к Мелику, – Первыми удар держать и голову сложить. Кто устоит, тот пусть не гробится, а отходит в полки левой и правой руки. Вам их надо на тягун заманить. В воронку втянуть меж правой и левой рукой. А тем не дай Бог назад податься. Как только они по тягуну втянутся да спешатся, да в сече увязнут, отходите и тяните их на холм. Тяните их из всех сил туда, где Великого князя хоругвь возвышаться будет.
– А полезут ли? – С сомнением спросил Вельяминов, – На одни грабли дважды не ступают. Мы ж Воже так же их манили. Не все те, кто на Воже был, там и головы сложил. Кто-то ведь и до Мамая добежал. Что ж они опять на тот же крючок, на ту же наживку?
– Постой окольничий, – Тихо вставилась Зеленая Дева, – Здесь на Кулишках оставить надо только пеших воинов, да чуть дружины великокняжеской. Что б видно было, что вас всего ничего. Горстка.
– Остальных куда? – Склонив голову, спросил Владимир.
– Остальных в засаду. Всю кону рать в засаду во главе с тобой и Боброком. Тебе всю дружину молодшу. Ему всю дружину стару. Вам потом все дело завершивать. Совет как закончим, ты Владимир бери дружины все и веди туда за Черную Грязь в Старые Сады. Свою и Волынскую. Воевода тебя потом догонит. Сейчас веди, пока Мамаевы пластуны тут не затаились.
– А кто ж его начнет? Коли нам завершивать, – Так же заинтересованно спросил Храбрый.
– А вот Тимоха про грабли поминал. Так вот, никто ж повторно грабли на старом месте не ожидает. Потому, как и на Воже поставим за Главным полком Пушкарский полк. Как только Мамай всех в воронку втянет, и Главный полк сомнет, порхнем ему в морду из всех порхалок. Да из-за лучников стрельцов с самопалами выпустим, с пищалями. Пусть пискнут ему в бок. А когда назад подадутся, тогда вам слово будет Владимир с Боброком. Тогда ваша потеха.
– Не попадется Мамай второй раз на туже приманку! – Опять покачал головой Тимофей.
– А мы ему другую приманку поставим. Не шатры дорогие, а самого Великого князя и его заступницу Богородицу Владимирскую. Вот приманка, так приманка. Сруби князю голову, Богородице древко и иди, грабь Русь Залесскую. Ни на Земле, ни на Небе защиты нет! Как же тут устоять – одним махом – всех побивахом! Нет! Рванет Мамай! Помяните мое слово, рванет!
– Он рванет– мы не устоим! – Уверенно сказал Андрей Полоцкий, – Не устоим!
– Устоите! Куды ж вам деться. Сзади болота да овраги. Побежали бы – да некуда, – Ехидно сказал Боброк.
– Устоите. Вера поддержит. Да и Мамай не так силен, не то, что в молодые годы, – Уверенно закончила гостья, – Да среди его воинства, измена зреет. Нету тут секрета сильного. Генуэзские стрелки, братья серые храмовники. В каре станут посреди сечи. Дале не пойдут. Вы их тоже сильно не треплите. Да и в арбалетах их, почему-то жилы намокнут. Когда реку Узу вплавь брать будут. Бродов то нет! Все воины мои милые, идите спать. А мы с Боброком да Дмитрием на место, на Кулишки сбегаем. Своим глазом глянем, где вам славу добывать, али головы сложить. Готовьтесь. Утро вечера мудренее.
Уже наступила ночь светлого праздника Рождества Святой Богородицы. Осень ныне затянулась и днями светлыми еще радовала. Потому ночь была теплая, тихая. От росы встали туманы, разлившиеся как парное молоко по всем лугам по-над рекой.
– Ночь не светла для неверных, а для верных она просветленная, – Как бы про себя сказала Мария.
– Хочу примету свою проверить, – Спешиваясь, пояснил Боброк, Он снял шелом и повернулся, прислушиваясь, к стану Мамая.
Старому воину почудилось, будто услышал он стук громкий, и клики, и вопль, будто торжища сходятся, будто город строится, будто гром великий гремит. С тылу же войска Мамая волки воют грозно весьма, по правой стороне войска противного вороны кличут и гомон птичий, громкий очень, а по левой стороне, будто горы, шатаются – гром страшный. По реке же Смородине гуси и лебеди крыльями плещут, небывалую грозу предвещая.
– Вроде, как гроза идет? – Удивился Дмитрий, глядя на темное небо, усыпанное звездами.
– Может гроза, а может Перун по небу скачет, – Как бы невзначай заметила Мария. Боброк же повернулся к своему стану, прислушался. Ничего. Тишина была такая, что аж звон в ушах.
– Что видишь, слышишь, княже? – Спросил он Дмитрия.
– Вижу много огненных зорь поднимается…, – Как бы в полусне ответил тот.
– Это знамение доброе, радуйся государь, огнь есть добрый знак, – Он задумался.
Надо бы еще проверить. Опустился на колено и приник правым ухом к земле. Потом встал, поник головой, задумался и тяжело вздохнул.
– Что там брат? – Спросил Дмитрий. Не получив ответа, дернул воеводу за рукав, – Что!?
– Одна примета тебе на пользу, другая же – к скорби, – Отряхивая с себя видение, ответил Боброк, – Услышал я землю, надвое плачущую. Одна сторона, точено какая-то женщина громко рыдает о детях своих на чужой стороне, другая же сторона, будто какая-то дева вдруг вскрикнула громко печальным голосом, точно в свирель какую, так что горестно слышать очень. Твоего войска много падет, но, однако, твой верх, твоя слава будет.
– Нити судьбы прядет Пряха Макошь, – Великий князь прослезился, – Все в ее руках.
– Не следует тебе, государю, этого войску рассказывать, – Тихо сказала Мария, – Только каждому воину прикажи своему богу молиться и святых его угодников призывать на помощь. А рано утром прикажи им сесть на коней своих, каждому воину, и вооружиться крепко и словом защитным осенить себя: это ведь и есть оружие на врагов видимых и невидимых, которые утром явятся к нам.
Она повернула коня в сторону Чудова монастыря, подождала, пока вскинутся в седло Боброк и Дмитрий, и медленным шагом поехала в сторону Бора, задумавшись о чем-то своем, даже не дождавшись попутчиков.
Глава 4Поле Куликово
Храбрым помогает не только судьба,
Но гораздо более – разумное суждение.
Туманное утро накатывалось неотвратимо. В зыбкой пелене все казалось не настоящим и призрачным. Какая-то мгла, посланная, наверное, самой Маранной, мешала видеть дружины и коней. Трубные гласы и звуки рогов неслись неведомо откуда, и невозможно было понять, толи свои подают сигнал, то ли вражья рать голос подает. Дмитрий различил далекие трубы боброкского трубача, пробившиеся из-за плотного тумана. Только он, зная, где должен быть воевода, смог понять, что они прошли за реку и углубились в сады за болотами. Голос же трубы заплутал в тумане и рассыпался на сотни разных голосов, повторяемых лешими и водяными. Нежить что ли тешится, подумалось князю. Он различил рядом с собой всадника в золоченых бронях, скорее угадал, чем увидел – Дева Ариев. Теперь он даже мысленно так называл Марию Нагую.
– Пора Дмитрий, воеводы и князья ждут, – Поторопила она его, – Нежить тешится. Так она наша нежить-то, местная, своя, – Отвечая на его мысли, сказала она.
– Пора так пора, – Он перекинул палицу в правую руку и поехал к ждущим его князьям, – От Сергия-то есть что?
– От Сергия гонец с грамотой, – Вывернулся с боку, невесть откуда взявшийся, дружинник.
– Чти! – Коротко бросил Дмитрий.
– Великому князю, и всем русским князьям, и всему православному войску – мир и благословение! – Прочитал гонец, – И вот хлеб тебе прислал преподобный, – Он протянул краюху.
Дмитрий преломил хлеб, поклонился гонцу. Вынул копье, направив коня в сторону Мамаевой рати.
– Надо хана на поединок вызвать, да решить все как ранее по Правде. За кем верх – за тем и поле, – Сказал он.
– Не следует тебе, Великому князю, прежде всех самому в бою биться, тебе следует в стороне стоять и на нас смотреть, а нам нужно биться и мужество свое и храбрость перед тобой показать, – Осадил его Тимофей Вельяминов, – Если тебя господь спасет милостью своею, то ты будешь знать, кого, чем наградить. Мы же готовы все в этот день головы свои положить за тебя государь, и за отечество свое. Ты же должен, Великий князь, слугам своим, насколько кто заслужит своей головой, в книги соборные записать наши имена, чтобы помнили русские сыны, которые после нас будут. Если же тебя одного погубим, то от кого нам и ждать, что по нас поминание устроит? Если все спасемся, а тебя одного оставим, то какой нам успех? И будем как стадо овечье, не имеющее пастыря: влачится оно по пустыне, а набежавшие дикие волки рассеят его, и разбегутся овцы кто куда. Тебе, следует себя спасти, да и нас.