– Обитель блаженных, мир праведников! В честь чего они их так назвали? – Спросила Жанна, расседлывая коня.
– Видишь ли, Жанна. Там через речку Марсово поле, где все посвящено Аресу богу войны, а на этой стороне поля посвящены Елисею просветителю Посвященных, альбигойцев, истинных праведников. Говорят, у них здесь капище было, еще до того как их на костры послали. Все течет в этом мире, – Мария тоже отпустила коня пастись, сняв с него тяжелое казацкое седло.
– Значит все здесь пронизано духом чистоты и святости?
– Да. Поэтому я и Угрюмов там, на опушке оставила. Не гоже нечисти, хоть и верной нам, святую землю топтать. Мы ведь с тобой сюда не просто так приехали. Настала твоя пора сестренка. Завтра мы разъедемся. Ты в Домреми, откуда проляжет твой жертвенный, тернистый путь к легенде и к острову Раймона. Я дальше, как вечный странник скитаться по этим выжженным, обезлюдевшим полям, напоенным кровью и злобой. Встретимся там, на волшебном острове. Ну, да я все не о том. Сегодня ты увидишь свое будущее. Одна ты. Это ж Елисейские поля, мир праведников. А я хоть и Дева Ариев…,но не праведница…к сожалению. Поэтому тебе одной сквозь пелену времени смотреть. Мой тебе совет. Отдергивай занавес уже за…, – Она тяжело вздохнула и, собравшись с духом, закончила, – За костром. Если там чего есть. Ну, ни пуха тебе, ни пера. Будь мужественной, что бы там не увидела. Помни, ты бессмертна, и…я с тобой рядом, – Она обняла Жанну, подвела к середине поляны, на которой угадывались остатки капища, то ли кромлехов друидов, то ли алтаря альбигойцев, в виде каменного круга, ввела в центр святилища и отошла к коням. Села и стала ждать.
Жанна произнесла заклинания, которым ее учили Мария и Сибилла и туман времени начал таять.
Серые стены подземелья обступили ее. Она сидела на тяжелой деревянной скамье и с напряжением ждала чего-то. Вот дверь заскрипела и в камеру или келью юркнул человек с факелом в руке. Он приложил палец к губам и жестом приказал ей следовать за ним. Жанна встала. Тело болело от побоев и в боку ныло, по всей видимости, от старой раны, но она довольно легко последовала за посыльным. В свете факела она ясно различила в нем монаха, причем по только ей известным признакам она поняла, что он служитель Фема – тайной полиции Роллана, самый гончий Пес Господа. Он неслышно потек по коридору, как призрак или тень. Она старалась не отстать от него. Вот он что-то нажал или сдвинул в нише у колонны и в коридоре открылся боковой проход. Монах поманил ее, передал ей факел и так же молча показал вдоль прохода. Жанна взяла факел, пожала его холодную руку и протиснулась в проход, какой-то голос в ее голове подсказывал ей, что он не предаст и все идет как надо. Проход за ее спиной закрылся, и путь был только вперед. Она долго шла, стукаясь о низкие своды и цепляясь о стены. Факел почти догорел, когда, наконец, ее рука почувствовала шершавые доски двери ведущей наружу. Пошарив, она нашла рычаг, повернула его и дверь отворилась, дав свежему воздуху ударить ей в лицо. Глотнув его, так что закружилась голова, узница чуть не упала, от чего Жанна поняла, что она долгое время была взаперти. Теперь, собрав все силы и отбросив ненужный факел, она карабкалась вверх по склону к едва видимым в сумерках деревьям. К ветке одного из них был привязан повод коня, на седле которого лежал плащ. Она набросила его на свою одежду, надвинув на лицо коричневый капюшон, вскочила в седло, ощутила у ноги меч в ножнах и секиру, и только тогда позволила себе оглядеться. Вдалеке на холме, чуть выше шпиля собора она различила контуры замка, пригляделась и легко узнала Руанский замок. Прокрутилась на месте, как бы выбирая куда ехать, и в совсем уже накатившейся темноте различила серый силуэт волка, сидевшего невдалеке и с нескрываемым нетерпением смотрящего на нее желтыми глазами. «Угрюм!» – радостно почти выкрикнула она и, дождавшись, когда он вскочил, послала коня за ним вдогонку.
После дикой ночной скачки, через лес, поля, какие-то буераки, плетни и засеки, конь вынес ее к покосившейся церквушке, кажется давно заброшенной с заколоченными окнами и дверью. Она соскочила с коня, и влекомая какой-то неведомой силой, уверенно подошла к двери и толкнула гнилую доску, висевшую поперек входа. Доска упала с глухим стуком, освобождая проход, и Жанна, пригнув голову, нырнула в тишину святого места, покрепче перехватив рукоять непривычного ей меча и плечом ощущая тяжесть секиры подвязанной к спине. В лицо ударил свет факелов воткнутых в стены давно заброшенного храма. В дрожащих сполохах она различила надвинутые капюшоны таких же коричневых как у нее плащей. Как хорошо знала она эти плащи, плащи воинов Вехма. Жанна слегка оторопела и даже инстинктивно сделал шаг назад, налетев спиной на вошедшего за ней. Отскочила в сторону, резко повернувшись, и узнала желтые волчьи глаза, бывшие ей такими родными. Ждавшие ее в церкви откинули капюшоны, и она узнала многих из них. Вон на том месте, где раньше стоял алтарь, возвышается могучая фигура Жиля де Ре, прославленного маршала, ее правой руки. Чуть дальше у стены, опираясь на нее могучим плечом, повернулся к ней мало знакомый ей, но хорошо известный своей отвагой, Роберт де Тимон – Навигатор братьев Сиона. У двери в качестве стражи застыли двое Угрюмов. Третий стоял чуть поодаль, то ли охраняя, то ли сдерживая монаха Псов Господня Жана Нидера, известного как лучшая ищейка Роллана. Четвертый Угрюм прикрывал ей спину, что вдохнуло в нее уверенность и силу. В темном углу Жанна различила еще одну знакомую ей фигуру, знакомую даже не смотря на то, что стоящий там не откинул капюшона. Это был ее следователь Кашон. Сейчас не была времени разбираться, что к чему. Роберт подошел к ней и, наклонившись, тихо сказал.
– Мы с тобой Орлеанская Дева. А ты сейчас должна ехать с нами. Эти верные рыцари, – Он показал рукой в сторону Угрюмов, и у нее отлегло от сердца, – Эти рыцари нас проводят в надежное и безопасное место.
– Хорошо, – Она сама удивилась хрипоте своего голоса, – Куда мы едем, Навигатор?
– В Руан, – Он тоже удивился, что она назвала его титулом, о котором знали только Посвященные, но виду не подал, – Завтра у нас тяжелый день.
Они разместились в Руане, в доме рядом с рыночной площадью, из окон которого был виден приготовляемый к казне костер. Жанна попросила воды и свежую одежду. Она долго терла себя мочалом и щелоком, жалея, что нет тут у них хорошей парной бани. Посмотрела в зеркало, уже безразлично отметила коротко остриженные рыжие волосы «под горшок» как у парней в городских слободах, потерявшие свой огненный блеск. Вышла в опочивальню, нашла на сундуке одежду, так же безразлично отметила, что это одежда знатного оруженосца, однако подивилась предусмотрительности служителей Вехма. С короткими волосами и в женском платье она бы вызвала подозрение у всех ищеек Ойкумены. Накинула что-то на себя и рухнула в теплую мягкую постель, всей своей кожей ощутив, что это впервые за долгие месяцы. Последнее что донеслось до ее уха, как кто-то перечислял имена ее судей, начиная от следователя Лафонтейна и до фискала Жана д, Эстиве. Голос не забыл никого и добавил, что бы в течение месяца всех их настигла карающая рука правосудия великих братьев.
Утром ее разбудил шум толпы. Она выглянула в окно. На площади гудела чернь и солдаты. К высокому столбу была привязана фигура в надвинутом по самые плечи колпаке. Жанна чутьем поняла, что это уже бездыханное тело. Пламя лизнуло поленья, сложенные у столба и весело заплясало по ним. Слезы навернулись на глаза девушки, она вытерла их кулаком и вместе с ними стерла видение.
Оглядевшись, она поняла, что теперь уже в другом месте. Гобелены на стенах залы, кровать под балдахином, масса женских принадлежностей на туалетном столике рядом с высоким венецианским зеркалом в дорогой оправе и небрежно брошенный парчовый халат на низкой кушетке говорили, что она в комнате дамы из высшего света и, по всей видимости, в своей. Жанна встала. Набросила халат и подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрела высокомерная юная герцогиня с льющимся по плечам водопадом огненно-рыжих волос, падающих на светлую зелень халата. Серебряный колокольчик на столике, намекал на то, что в него надо позвонить, что она и не замедлила сделать. В комнату тут же вошла молодая девушка, присевшая в поклоне.
– Что будет угодно госпоже?
– Какие планы у меня на сегодня? – Лениво спросила Жанна.
– Сегодня вы со свитой едите в Орлеан, на празднества в вашу честь, – Ответила девушка, – Готовить дорожный костюм?
– Да, и ванну.
– Хорошо госпожа. Господин Роберт ждет вас к столу в зале.
– Спасибо милочка, – Жанна взяла костяной гребень и стала расчесывать свои пышные волосы, отметив, что лет пять с последнего видения, где она была со стрижкой мальчика пажа, уж точно пролетело.
В Орлеане Жанну де Армуаз, как ее звали теперь, принимали восторженно и с большим почетом. Она отметила тягу братьев к шкатулкам с секретам. Даже ее новое имя говорило о том, что ее перекроили, перекрасили из жриц Артемиды. Горожане высказали ей благодарность, как своей героине, и Роберт решил заглянуть к маршалу Жилю, что стоял с войсками северней Пуату. Большого энтузиазма это у нее не вызвало. Ей стало все надоедать, в особенности эта кровавая бойня, идущая повсюду, эти вечный раскол и дележка того, что им все равно не принадлежало, и никогда не будет принадлежать. В Пуату маршал хотел дать ей под начало боевые дружины, но она со смехом отказалась, ссылаясь на то, что доспехи остались дома, а за юбкой рыцарям надлежит волочиться на балах, а не на полях сражений. Затем Роберт потащил ее в Париж, от одного вида которого ее тошнило, и у нее болела голова. Жанне все время казалось, что пламя от костра Жака де Моле все-таки перекинется на нее. Опасения подтвердились. Продажный парижский парламент и охочий до зрелища люд, захотели устроить ей судилище как самозванке и выставить у позорного столба. Даже Роберт возмутился, напомнив им, что времена Жидовского острова прошли. Рыцари из свиты Орлеанской Девы во главе с Угрюмами звякнули мечами о щиты, поумерив пыл горожан, и те охладели к этой мысли.