Отряд Жанны повернул в Землю Лотаря, обитель братьев Сиона, в свое новое пристанище с характерным названием Арлон. Ее уже тяготил этот женский наряд, грудь стискивал непривычный корсет, и тело не могло дышать под многочисленными юбками.
– Скорей бы домой, и накинуть легкий восточный халат или тяжелую воинскую кольчугу, продуваемую всеми северными ветрами, – Билась мысль в мозгу Жанны.
Видение стало расплывчатым и далеким. Она почувствовала тяжесть броней на плечах, дуновение прохладного ветерка освежило ее чело. Жанна открыла глаза и поняла, что она на Елисейских полях, вблизи так не любимого ей Парижа. Она встала с примятой травы и пошла в сторону Марии, уже заседлавшей коней.
– Ну что? – Спросила та участливо.
– Все будет хорошо! – Ответила Жанна. Затем порывисто обняла подругу и горячо прошептала ей в ухо, – Спасибо тебе и твоим Угрюмам. Люблю вас всех!
– Ну что ж Орлеанская Дева, – Мария подвела ее к своему иноходцу, – Вот тебе от нас подарок.
Она достала из вьючной сумы завернутый в тряпицу прапор и развернула его. На белом как снег полотнище, горели три багровых кольца, как у Тамерлана с вписанными в них золотыми королевскими лилиями. Затем она достала конский чепрак с алой розой по правому краю и золотые рыцарские шпоры.
– А это от нас! – Неожиданно для себя услышала Жанна голос старшего Угрюма, – Бери, – Он протягивал ей легкую, но смертельно острую секиру на лезвии которой была выгравирована маленькая бука Ж и корона над ней.
– Спасибо! Спасибо! – Неожиданно на глаза неустрашимой воительнице навернулись слезы.
– Не стоит! Мы еще увидимся! Не раз! Скачи! – Мария хлопнула по крупу угольно черного коня Девы, и тот с места рванул в галоп.
Жанна обернулась на ходу. В мареве утра различила четыре фигуры рыцарей и на их фоне маленькую фигурку Королевы эльфов, как ее назвал поэт. Фигурка подняла руку и помахала, прощаясь.
Итак, Жанна отправилась в сторону небольшой деревушки, откуда ей по словам Марии и придется начинать идти своей дорогой славы, которая приведет ее к стенам Орлеана, собору в Реймсе и костру в Руане.
Старшая же подруга направила коня в Париж. Она отметила, что за то время, пока она мутила воду в заснеженной Руси, с легкой руки Карла Мудрого, вокруг Нового Города Храма, построенного еще тамплиерами и известного под именем квартала Маре, выросла городская стена. Там, где когда-то первая община Ордена закрепилась рядом с большим портом на Отмели, что обеспечивало ей доступ к главному торговому пути Парижа, по обе стороны Сены раскинулись мельницы, мясные лавки, дома и монастыри бывших тамплиеров. В одном из них, монастыре Сен-Элуа на острове Сите, проживал епископ Парижский, составитель инструкций для инквизиторов. Так вот теперь этот квартал составлял единое целое с кварталом наместника на острове и кварталом братства госпитальеров на левом берегу с его школами и больницами. Стена пролегла от Сены мимо Лувра – замка Галльского приора храмовников, охватила на севере все их земли до мощных высоких стен и укрепленных врат с подъемным мостом, за которыми расположилась крепость Храма, собственно Тампль. Под защитой Башни Цезаря и пятидесятиметровой Башни Храма находилось все, что нужно было когда-то бедным монахам и обслуживающим их мирянам: церкви, кухни, спальные корпуса, лазарет, мастерские, постоялые дворы для приюта паломников, конюшни, огороды, виноградники, тюрьма. В этом уютном местечке теперь расположенном в безопасной городской зоне, под защитой крепостных стен и вновь построенной неприступной крепости Бастилии Карл, покинувший древний королевский дворец на острове Сите, построил свою резиденцию, дворец Сен-Поль. Итак, после изгнания из Марэ тамплиеров прошло всего пять десятилетий, а квартал уже стал городским, более того – королевским.
Теперь конь нес ее мимо Лувра к Кладбищу Невинных Младенцев и дальше с поворотом направо мимо церкви Сен-Жакделя-Бушери. Свернув на улицу Писарей, ведущую к Храму Богородицы, она придержала иноходца, и он пошел танцующим шагом. Угрюмы следовали за ней неотступно, перегородив все узкую улицу и буквально вжимая прохожих крупами коней в массивные стены старых домов, идущих справа и слева. У дома под Королевскими лилиями Мария невольно сдержала иноходца и подозвала розовощекого крепыша мальчишку.
– Где тут Нотр-Дам де Пари? – Спросила она, свесившись с седла.
– Вот там! – Махнул рукой с зажатой в ней краюхой хлеба нахальный постреленок, – Вон в конце улицы, за мостом налево.
– Спасибо, парижанин, – Всадница потрепала его по розовой щеке, – Беги, а то мамка обыщется.
Действительно в конце улицы выплывал, как гордый корабль, окруженный струями воды, величественный Храм Богородицы, построенный братьями храмовниками, и так и не завершенный ими окончательно. Она поколебалась, но все-таки пришпорила коня, повернув его в сторону Храма. Чавканье грязи сменилось глухим стуком на досках моста и звонким цокотом подков о булыжную мостовую у входа в храм. Привязав коней мордами в сторону храма и хвостами в сторону Шатрового замка, чем ни мало поразили местных зевак, гости вошли под своды украшенные на входе величественными башнями и каменными фигурами всех князей правивших в Ойкумене. В полумраке замка, сделав жест Угрюмам оставаться у входа, но все время держать ее в поле зрения, Мария пошла к алтарю. Угрюмы встали полукругом, зорко осматривая все внутреннее пространство храма. Они тоже не любили этот город и этот храм. Не любили, потому что не любила их хозяйка и ее подружка, обожаемая ими Жанна. Потому что волчьим нюхом чуяли запах измены и предательства, исходящие от стен его домов и камней его мостовых. Волчьим ухом слышали враждебные шорохи и мягкую поступь убийц и ищеек. Их руки лежали на рукоятях коротких мечей, и они не преминули бы пустить их в ход даже в стенах святой обители. Единственной святой для них была хозяйка, да в отблесках ее нимба Жанна и Микулица. Остальные были врагами. Глаза их обшаривали залу вершок за вершком. Свет, проникающий через окно-розу, разукрашивал внутренности храма в цвета вставленных в него витражей, превращая всех и все, что попадало под его лучи в нечто сказочное и неземное. Но волкодлаки сами были нечистью и потому не верили в сказки. Они верили только своим ощущениям. Фигуру, скорее тень, призрак человека они различили в цветных переплетениях света почти одновременно с ее первым движением. Их медовые зрачки сузились и полыхнули кровавым цветом, более уже не выпуская ее из поля зрения. Призрак в черной одежде, мягко льющейся с его плеч, то ли ряса монаха, то ли халат ассасина, неслышно ступая, двинулся за Марией. Так же, не слышно ступая, коротким волчьим шагом за ним направились двое Угрюмов, переложив в правую руку метательные ножи и передвинув меч поближе к левой руке. Двое других отступили в тень и их серые фигуры слились с серыми стенами храма. Волкодлаки вышли на охоту.
Мария уверенно прошла к алтарю. Преклонила колено. Цветные витражи превратили ее тоже в какое-то подобие призрака. Со стороны казалось, что сама Дева Мария сошла к своему мраморному изображению по разноцветным лучам солнца, как Артемида сходит на землю по радуге. Она застыла в каком-то немом диалоге сама с собой, ни чего не видя и ни чего не слыша, уйдя в себя, как гусеница в кокон.
Тень метнулась к ней одним дуновением ветерка, колыханием пламени на свече, горящей у иконы Богородицы. Угрюмы даже не успели вскинуть руки. Кинжал, занесенный тенью, неминуемо достигал своей цели, сердца Марии. Но встречное движение ее руки было таким же дуновение северного ледяного ветра, только более резким и более быстрым. Выбитый из руки кинжал звякнул о камни собора, а два волкодлака молча завернули руки нападавшему, так что хрустнули кости, развеяв наваждение и показав, что это не призрак, а человек из плоти и крови. Мария отдернула с головы черный капюшон, за волосы повернула голову приведения к свету.
– Ты кто? – С леденящим спокойствием спросила она. Не дождавшись ответа, кивнула Угрюмам, – Рот ему закройте. Святые места любят тишину.
Когда широкая лапа Угрюма легла на рот монаха, она нажала на только ей известное место на теле убийцы и острая, не имеющая предела, боль пронзила все его сухое тело, высверливаясь в мозг и выворачивая наружу все его мысли. Такую боль нельзя было вынести. Легче было умереть. Боль прекратилась и тот же ласково-ледяной голос, кажется идущий не из этих нежных уст, а принадлежащий самой богине смерти повторил:
– Ты кто?
Монах молча мотнул головой. Вдруг волосы на голове этой, предназначенной его кинжалу, дамы зашевелились и начали превращаться в змей. Монах вспомнил все легенды и баллады менестрелей и вагантов о древних богинях мщения Ариниях. О том как они по капле выдавливают жизнь из своих жертв, заставляя их мучится веками и… сдался.
– Я посланец Святой инквизиции.
– Поведай посланец, что привело тебя сюда и вложило тебе в руку кинжал? Что заставило тебя в святом месте обнажить его на усердно молящуюся прихожанку? Что!?
– Ты не прихожанка! Ты сила зла! Враг веры! Человек должен искать спасение только в вере! Долг христианина и особенно Пса Господня обращать неверующих на путь спасения. Если проповедь и убеждение оказываются недействительными, если неверующий упорно отказывается принять учение Господа, то этим они создает соблазн для других и угрожает их спасению! Его надо удалить из общества верующих!
– Вот как! Продолжай, – Мария внимательно слушала, не спуская глаз с лица монаха, но и не ослабляя внимания за его поведением.
– Сперва посредством отлучения от церкви, а потом – и посредством тюремного заключения или сожжения на костре. Чем выше духовная власть, тем строже она должна карать.
– Вам было мало чистых!? Альбов, которые были как дети. Служили Матери-Природе и безропотно пошли на костер. Вам было мало храмовников, которые верили, что непротивление злу принесет пользу? Вам было мало богомилов, стригольников, катаров, друидов, волхвов…всех кто чтил старую Веру? Кто теперь мешает вам править и бить поклоны своему Господу?