Мгновение спустя ее ждал второй сюрприз: на голубой ленте гримуара уже красовался знакомый заголовок главы, Три Невозможные Задачи.
— Ты сделал это специально? — спросила она. Возможно, оно подслушивало ее разговор с Натаниэлем накануне. Но оно ответило ей трепещущей лентой в знак отрицания. Оно зашелестело страницами, перелистывая очередную главу под названием Принц-Сирота, а затем вернулось к Трем Невыполнимым Задачам. Он пытался что-то сообщить, но она не могла понять, что именно. Озадаченная, она уселась читать.
Иллюстрации в этом гримуаре тоже двигались, но были более подробными, богато изображая залитую лунным светом башню, в которой спала принцесса, ее камни заросли розовыми лозами. Дочитав сказку до конца и задержавшись на странице, где крестьянский мальчик держит в руках кувшин с отраженным звездным светом, она снова обратилась к Принцу-сироте. Перечитав ее, она не стала более просвещенной, чем прежде. Это была простая сказка о принце, который в младенчестве потерялся в пустыне и был воспитан сначала зайцем, потом совой, лисой и волком, усвоив от каждого из них важные уроки. Она изучала иллюстрацию его коронации в качестве короля, когда сверху раздался взрыв.
Любопытство одолело ее. Подойдя к двери кабинета и напрягая слух, она обнаружила еще несколько звуков: отдаленные удары и стуки, скрип лестницы; однажды раздался громкий грохот, за которым последовал сильный запах эфирного горения. Что они могут означать, она не могла предположить.
Натаниэль присоединился к ужину поздно, его волосы были взъерошены так, как она никогда не видела, рукава были опалены, а на одной щеке красовался след от ожога. Он набросился на еду так, словно ему грозила голодная смерть, а затем снова исчез в глубине поместья, не проронив ни слова.
— Не бойтесь, госпожа, — сказал Сайлас в тот вечер, закрывая шторы в спальне от темноты. — Господин Торн справится с этой задачей. Иначе я был бы сейчас с ним, высказывая свое мнение по этому вопросу.
В это Элизабет могла поверить.
— Значит, ему ничего не угрожает?
Сайлас лишь улыбнулся.
— Спокойной ночи, госпожа, — тихо сказал он и выскользнул за дверь.
***
На следующее утро она проснулась от необычных звуков. Лязг. Скрежет. Металлический визг. Эти звуки сопровождались разговором шепотом, который она улавливала через дверь: «Тихо!» и «Ты ее разбудишь!». Наконец Элизабет не выдержала. Она вскочила с кровати и распахнула дверь.
Она смутно заметила, как Мёрси скрылась за углом, оставив Натаниэля в коридоре одного. Но ее внимание было приковано к видению перед ней.
Он принес ей с чердака доспехи, сверкающие на подставке, словно только что выкованные.
— Он очищен от проклятий, — объявил Натаниэль, слегка запыхавшись. — Сайлас посоветовал мне немного подправить его, но он и так был почти подходящего размера.
— Могу я потрогать его?
— Да. Это для тебя.
Элизабет шагнула вперед. Ее пальцы с удивлением ощупывали холодный полированный металл, слегка задевая гравировку в виде шипов и натыкаясь на швы. Она едва могла дышать. Подобные ощущения она испытывала лишь дважды в жизни: первый раз, когда в тринадцать лет получила ключ Духовенства, а второй — когда узнала, что директор Ирена оставила ей в завещании Демоноубийцу.
Краем сознания она заметила, что Натаниэль наблюдает за ней, но не улыбается, а изучает ее выражение лица, словно запоминает его, чтобы спрятать на будущее, как письмо, которое однажды станет потертым и помятым от заботы.
— Не похоже, что тебе это нужно, — сказал он, его голос был обманчиво легким. — Ты и так ужасающе несокрушима. Но я рад, что тебе нравится.
— Нравится, — ответила она с трудом. — Натаниэль, мне нравится. Спасибо.
— Входная дверь снова открывается! — крикнула Мёрси снизу.
Она оторвала взгляд от доспехов.
— Как тебе это удалось? Проклятие должно было быть нерушимым.
Прислонившись к стене, он усмехнулся.
— Скажем так, колдовство значительно продвинулось вперед с 1600-х годов.
— Думаю, я хотела бы примерить его.
Когда выяснилось, что он не подумал так далеко — окна потемнели в ответ, а ставни начали зловеще дребезжать — Сайлас быстро пришла на помощь, неся свернутый сверток с одеждой Натаниэля, которую было практичнее надеть под доспехи, чем под ночную рубашку. Она стоически терпела, пока Сайлас инструктировал его, как надевать каждый предмет («Здесь много железа, госпожа, поэтому я бы предпочел не прикасаться к нему даже в перчатках»), мучительно ощущая, как его длинные пальцы ловко застегивают поножи и палаши, как его тепло близко, а его дыхание нежно касается ее кожи.
Когда он наконец закончил, его зрачки были темными. Казалось, ему потребовалось некоторое усилие, чтобы отстраниться и опустить козырек шлема.
— Топиарии все еще рыщут там, — предложил он, и его голос звонким эхом отозвался в ее ушах. — Как думаешь, ты можешь взять реванш?
***
Спустя несколько часов и десятки обезглавленных топиариев Элизабет почувствовала себя неудержимой. В конце концов ей пришлось сделать перерыв, но и в доспехах она почти не уступала чарам Поместья Торн. В конце концов несколько топиариев так и не смогли отрастить себе головы и с позором скрылись за углом.
До конца дня она ходила в доспехах. Она с радостным лязгом носилась по коридорам. Она весело поднималась и спускалась по лестнице. Отстегиваться оказалось неудобно, но и с этим она справилась после нескольких стратегических расстегиваний ремней в туалетной комнате. Когда наступила ночь, ей захотелось посмотреть, каково это — спать в доспехах, но Сайлас бросил на нее неодобрительный взгляд, и она тут же согласилась снять их.
Натаниэль, казалось, испытал странное облегчение. Он провел весь день, притворяясь, что у него много важных дел, которые сводились в основном к тому, что он расхаживал по поместью с озабоченным видом, а потом останавливался, чтобы поглазеть на нее, когда думал, что она не видит. Очевидно, что он притворялся, потому что никогда не занимался домашними делами; и уж во всяком случае, она не могла придумать ни одного, для выполнения которого ему пришлось бы расхаживать взад-вперед между столовой и фойе, энергично расстегивая воротник.
Этой ночью ей приснился тревожный сон. Она была рыцарем, стоящим у трона в огромном мерцающем зале и не способным пошевелиться. Она хотела сказать Натаниэлю, что доспехи не были очищены от проклятий и заперли ее внутри, но, попытавшись открыть рот, не смогла издать ни звука. В этом сне он был королем, но его трон пустовал; вместо него он стоял на коленях у подножия помоста, где в камне был высечен круг призыва. Пока она смотрела, он пролил на него свою кровь и прошептал имя, которое Элизабет не могла расслышать. Ее охватил безумный ужас. Какое имя он использовал? Сайлас или Силариатас?
Когда над ним появился Сайлас, определить было невозможно — он выглядел так же, как и всегда в круге призыва, исхудавший и черноглазый от голода. Только на этот раз он держал корону над склоненной головой Натаниэля. Элизабет попыталась выкрикнуть предупреждение, но не смогла. Она знала, что, когда корона опустится, произойдет нечто ужасное.
Крик пронзил ужасную картину. Она рывком проснулась, ее мышцы покалывало от ужаса. На мгновение она не могла пошевелиться, как во сне, — ее парализовало, когда крик оборвался рваным всхлипом. Затем в голове прояснилось, и она начала действовать. Откинув одеяло, она схватила Демоноубийцу и достала из ящика тумбочки горсть соляных кругляшей.
В коридоре поместье выглядело несколько иначе: консольный столик отсутствовал, а на обычно пустой стене висела картина. Так, как объяснил ей Сайлас, выглядело поместье в детстве Натаниэля. Это была не реальность, а иллюзия, подобная той, что он создал для королевского бала, придуманная его мечтательным разумом. Если бы Элизабет подошла к тому месту, где, по ее мнению, находился стол, она бы непременно наткнулась на него носком ноги, хотя и не могла его видеть.
Ей захотелось попробовать, просто чтобы убедиться в этом. Неземные крики прекратились, и в воздухе появился слабый запах земли и гнили. Это был не тот кошмар, в котором кровь сочилась из стен, а призрак Алистера Торна шатался по коридору, сжимая перерезанное горло; это был даже не новый кошмар, в котором хриплый, измученный голос Сайласа шептал из стоков и шкафов, умоляя их о помощи.
Ей почти хотелось, чтобы так оно и было.
Завернув за угол, она едва не столкнулась с жесткой спиной Мёрси. Девушка стояла, как окаменевшая, вглядываясь в темноту за тусклыми лампами. Элизабет смогла разглядеть женскую фигуру, странно склонившуюся на одну сторону и одетую в длинный, покрытый грязью саван. У Элизабет свело живот. По опыту она знала, что не стоит слишком пристально вглядываться в лицо женщины. Прежде чем черты лица успели сфокусироваться, она бросила один из кружочков соли, и иллюзия исчезла, рассыпавшись белой искрой.
Мёрси подскочила, когда Элизабет коснулась ее плеча.
— Это просто очередной кошмар, — сказала она.
— Это плохой кошмар, — заметила Мёрси, побледнев.
— Если ты хочешь… — Она прервалась, вспомнив, как Мёрси храбрилась с метлой и шваброй. Если бы Элизабет сказала ей, что она может спрятаться на кухне, она бы не пошла; ей бы казалось, что она убегает. — Ты могла бы сделать нам чайник, — предложила она вместо этого, вдохновившись. — Натаниэль, возможно, захочет выпить, когда проснется.
Мёрси кивнула головой и с благодарностью направилась к лестнице, на ходу оглядываясь через плечо.
Кошмары обычно не затрагивали кухню, подумала Элизабет, возможно, потому, что с ней у Натаниэля не было связано никаких плохих воспоминаний. От этой мысли у нее сжалась грудь, хотя сердце оглушительно стучало в ушах. Она снова пустилась бежать по коридору. Когда она приблизилась к спальне Натаниэля, женщина снова появилась, стоя в свете лампы. На этот раз Элизабет пробежала мимо нее, не останавливаясь, сопротивляясь страшному желанию повернуться и посмотреть. Это лицо ничем не напоминало портрет, висевший в фойе, Шарлотту с ее нежной улыбкой и сияющими глазами.